Пьер Рей - Аут

От ощущения собственного бессилия на его глазах выступили слезы.

— Не делай этого, брат, не делай…

Не обращая на слова Пьетро никакого внимания, Куаку обратился к позеленевшему от страха Орландо.

— Тебе нечего бояться… Ты только смотри, как будут натягивать твоего приятеля. И знаешь, почему мы тебя не тронем? Потому, что он никогда тебе не простит, что ты присутствовал при этом… Он убьет тебя.

— Не делай этого! — стонал Беллинцона. — Пристрели меня!

— Закройся! Рокки, ты готов?

— Вполне, — ответил Рокки.

Все посмотрели в его сторону. Он стоял к ним лицом, и то, что увидели Ландо и Пьетро, потрясло их. Из расстегнутой ширинки брюк Рокки торчал член нечеловеческих размеров, разбухший и поднятый в вертикальное положение с такой силой, что казалось, ничто и никогда не сможет его согнуть. Куаку стал коленями на лопатки Беллинцоны и придавил его всем телом.

— Застрели меня, сволочь! Застрели! — кричал Беллинцона.

Ландо хотел закрыть глаза, но тут же открыл их, завороженно уставившись на жуткий спектакль. Он увидел, как Рокки лег на Беллинцону, который рыдал, как ребенок, ломая ногти о пол.

— Не надо! Не надо!

— Недоносок! — сплюнул Рокки.

Он сделал несколько неуверенных движений бедрами, затем резко послал их вперед, пронзая тело Беллинцоны.

Дикий рев Пьетро слился с победным кличем чернокожего мстителя…

— Тебя что-то беспокоит? — спросила Шилин у Хомера. — Ты странно выглядишь.

Она отложила платье, которое рассматривала, и положила руки ему на плечи.

— Из-за Ренаты?.. Да? — спросила она.

Хомер легонько похлопал ее по рукам, но его взгляд оставался далеким и отсутствующим.

— Будешь пить чай?

Движением головы он отказался.

— Не волнуйся… Я знаю, что для отца это тяжелая минута… Посмотри на меня.

Она взяла его за подбородок двумя пальцами и приподняла.

— Улыбнись мне.

Губы Клоппе механически раздвинулись, обнажив прекрасные зубы.

— Мне нравится, когда ты улыбаешься, — сказала Шилин.

За четыре часа до этого Хомер безжизненно лежал в кабинете Аугуста Штроля. Хотя только что его подвергли физической пытке, но именно он с помощью Ингрид привел в чувство дантиста, который не мог держаться на ногах. Профессор находился в глубоком шоке.

— Они заставили меня, мистер Клоппе. Я не хотел. Это ужасно! К горлу Ингрид они приставили бритву… Я никогда не прощу себе этого, никогда…

Парадоксально, но безвольное состояние супружеской пары придало банкиру сил… Неожиданно ему в голову пришла фраза, характеризующая ситуацию: «Стисни зубы!» Но зубов у него не было.

Сгусток крови, прилипший к верхней десне, вызывал тошноту. Он попытался оторвать его. Вместе с выдернутой изо рта слизью, как фонтан гейзера, хлынула кровь.

— Помоги мне, идиот! Хватит хныкать!

Он сильно тряхнул Штроля за плечи.

— Садитесь… Вы правы… Сейчас я вас обработаю… Ингрид! Компрессы! Коагулирующие!..

В нем снова ожили профессиональные навыки. Он восстановит… Он обладает достаточным талантом, чтобы в искусственном варианте восстановить то, что он разрушил. Но не сейчас… позже…

— Этой ночью моя дочь выходит замуж, — сказал Клоппе. — Я должен встречать гостей, в том числе и вас… со всеми зубами…

Несмотря на ужасную шепелявость, Ингрид и Аугуст поняли смысл произнесенных слов. Они обменялись обеспокоенным взглядом… Возможно ли по живому поставить временный протез?!

— За работу! — подбодрил их Клоппе и попытался улыбнуться…

Операция длилась три часа. Профессор и его супруга превзошли самих себя. По разным причинам ни Клоппе, ни Штроль ни словом не обмолвились о разбойном нападении. Клоппе — потому что знал. Ингрид и Аугуст — потому что не могли еще выйти из шока. Когда банкир посмотрелся в зеркало, он увидел свое собственное лицо. Его челюсти украшали два ряда зубов.

— Я сейчас же иду в полицию! — заявил Штроль.

Хомер посмотрел на него пронзительным взглядом.

— Это ваше право! Но… я запрещаю вам упоминать мое имя…

— Но почему?.. Почему?

Клоппе чуть не ответил ему: «Банковский секрет!» — но вовремя придержал язык, принимая от Ингрид таблетки, тампоны и дезинфицирующие средства.

— Увидимся сегодня вечером. Поздравляю вас с превосходно выполненной работой!

Фраза прозвучала настолько двусмысленно, что у Штроля на глазах навернулись слезы. Он осторожно взял банкира за запястье.

— Мистер Клоппе…

— Знаю… знаю… До вечера…

Захваченный мыслями о предстоящей борьбе, Клоппе решительно возвратился в банк с твердым намерением, не медля, осуществить то, что планировал сделать после свадьбы дочери. В разные концы земного шара он направил два телекса.

Один — Мелвину Босту в Детройт с приказом предупредить всех обладателей «Бьюти гоуст Р9» об опасности управления машиной. Второй — в Южную Африку, Эрику Морталду, директору «Вассенарз консолидейтед»: «Согласен на проведение работ, связанных с обеспечением безопасности. Деньги перевожу немедленно».

Клоппе не волновало, что будет с его банковской империей. Главное — он в согласии со своей совестью. Навсегда!

Вознесшись на вершину справедливости, он решил открыться Шилин, признаться ей во всех своих прегрешениях, ничего не утаив. Но, переступив порог дома, он заколебался: стоит ли погружать ее в грязный и жестокий мир, в котором он живет последние двое суток? Не нанесет ли он этим ей сильнейшую душевную травму?

Шилин парит в своих розовых облаках… Готова ли она выдержать подобное испытание?

— Шилин…

— Да, Хомер.

Стоя перед зеркалом, она с довольным видом рассматривала себя в новом платье, в котором собиралась выйти вечером к праздничному столу.

— Я хочу с тобой поговорить, — сказал Хомер.

— Тебе нравится сыр «пармезан»? Извини… Что ты хотел мне сказать?

Ощущая ужасную боль в челюсти, Клоппе решил отложить разговор.

— Ничего, — ответил он. — Ничего…

* * *

Фраза, которая выплыла у него из закоулков памяти, поразила его. Принадлежала она какому-то французскому автору: то ли Коктаю, то ли Както или Кокто. Вспомнить он не мог. «Если мы не можем проникнуть в тайну, сделаем вид, что мы — ее создатели…» Странно, что именно сегодня она пришла ему в голову. Но Габелотти знал, что никогда не воспользуется ее смыслом, потому что рассчитана она на слабаков.

Рядом с ним, с трагически-озабоченным выражением на лицах, сидели Кармино Кримелло, Анджело Барба, Томас Мерта, Карло Бадалетто, Фрэнки Сабатини и Симеон Ферро. Чтобы «крестный отец» немедленно не отреагировал на убийство двух членов «семьи», произошедшее на глазах у всех, не укладывалось в их сознании. Священный закон Синдиката гласил, что нанесенное оскорбление никогда не прощается. Что-то здесь было не так! Или дон Этторе размяк, или испугался Вольпоне, или, на что каждый в глубине души надеялся, приготовил для Итало какой-то сюрприз. Тела двух убитых «солдат» были незаметно вывезены из дома. Их уложили в лифт и спустили прямо в подземный гараж. Там перенесли в микроавтобус с матовыми стеклами. «Семья» Габелотти купила на дальнем кладбище Нью-Йорка тридцать фамильных склепов. И когда возникала необходимость захоронить члена «семьи», погибшего от пули, ножа, в драке или в результате вспыльчивости дона, погребение проходило без лишних административных формальностей: ни морга, ни вскрытия, ни полиции… Сторожами кладбища были надежные, высокооплачиваемые люди, у них никогда не возникали вопросы, в какой час суток нужно предать человека земле.

Медоточивая улыбка расползлась по лицу Габелотти.

— Ситуация вам известна, — начал он. — Мортимер О’Бройн хотел нас прокинуть. Я не знаю, жив он или мертв, не знаю, где скрывается… Мне кажется, что наш компаньон, — он закашлялся, — наш компаньон Вольпоне разделался с ним. И здесь он не прав! Почему? Потому что, попади эта мразь мне в руки, этот сучий О’Бройн, он раскололся бы, как орех. Могу в этом поклясться! Ни Итало, ни я не знаем номера счета. Малыш Вольпоне переполнен доброй волей, но этого недостаточно. Поэтому, чтобы довести дело до конца, я сам отправляюсь в Цюрих.

Мужчины с изумлением уставились на него: дон Габелотти терпеть не мог путешествий.

Мир шел к нему, зачем нужно было менять порядок вещей? К тому же его боязнь самолетов ни для кого не была секретом и являлась предметом шуток во многих «семьях» Синдиката.

— Как вы собираетесь туда добираться? — спросил Кримелло. И, не подумав о последствиях, добавил: — Теплоходом?

— Повтори! — угрожающе произнес Габелотти.

Осознав, что допустил оплошность, Кримелло обвел присутствовавших растерянным взглядом. Никто не попытался прийти ему на помощь. Все упорно избегали его взгляда. Оказавшись в одиночестве, Кармино вынужден был держать ответ сам:

— Я не сказал ничего плохого, падроне. Я знаю, что вы не любите летать самолетом… всего лишь… Не вы один такой… Я боюсь еще больше…

— В будущем прибереги свои шуточки для себя! А самолетом ты полетишь завтра.

Все подняли головы.

— Полетим вместе, — добавил дон Этторе со злой решимостью в голосе. — Естественно, мы не можем высадиться в Цюрихе целой командой. Анджело, Томас и Карло полетят во Францию… в Лион. Оттуда поездом прикатите в Швейцарию. Фрэнки и Симеон направятся в Милан и затем прибудут в Цюрих. А ты, Кармино, так как боишься летать самолетом, будешь сопровождать меня до Цюриха. — Он бросил на него тяжелый взгляд. — А чтобы тебе не было страшно, я буду держать тебя на своих коленях.

Раздался смех и тут же смолк.

— Там мы встретимся с людьми Вольпоне. Если кто-нибудь из вас коснется хоть малейшим намеком событий, происшедших здесь, будет немедленно отправлен в Америку. До тех пор пока мы не получим деньги, мне нужен мир! Я требую полного согласия…

— А потом? — серьезно спросил Барба.

— Что «потом»?

— Когда получим деньги?

— У нас будет достаточно времени, чтобы разобраться с доном Вольпоне, — ответил Габелотти.

Слово «дон» он произнес с таким чувством, словно хотел избавиться от накопившейся во рту слюны.

* * *

Все у него шло наперекосяк. Анджела до сих пор не найдена! Габелотти вставлял ему палки в колеса и держал заложником Юдельмана! Витторио Пиццу не хватило мозгов проявить инициативу! Хомер Клоппе не хотел сдаваться! Уже в который раз Итало проклинал свою несдержанность. Ему фантастически повезло, когда он наложил лапу на О’Бройна. И так глупо не воспользоваться шансом… Адвокат был не такой закалки, как банкир. Немного терпения, и он вырвал бы у него номер счета. Но самым большим желанием Итало было возвратиться в Соединенные Штаты. Погрузить Нью-Йорк в огонь и кровь, но во что бы то ни стало найти жену. К сожалению, сделать это сейчас он не мог. От результата операции «АУТ» зависели его жизнь, его будущее, его счастье… Он прекрасно знал, что говорят за его спиной, сравнивая его с Дженцо: хвастун, пижон, насильник… Да, все это в нем было… Но как они не могут понять, что он был таким, потому что Дженцо повезло родиться раньше, чем ему. Дженцо был для него больше чем отец: воспитывал, защищал, баловал, избавлял от всех забот, решал и говорил вместо него. С каждым годом власть Дженцо крепла, и все привыкли видеть Итало в его тени. Привык к этому и Итало. Зачем за что-то бороться, если можно попросить? Зачем драться, если Дженцо сделает это вместо него?

И только после встречи с Анджелой он начал понимать, на что способен. Рядом с ней он быстро ощутил жажду к независимости. Он перестал быть младшим братом, а стал самостоятельным мужчиной, готовым постоять за любимую женщину. Он попытался объясниться со старшим братом, мягко упрекнув его в том, что тот не возлагает на него достаточную ответственность… Дженцо молча, с большим вниманием выслушал его.

— У меня нет к тебе никаких претензий, Дженцо, ты, возможно, уж слишком опекаешь меня. Я начинаю от этого задыхаться. Мне хочется полетать на собственных крыльях.

Понял ли его Дженцо? Он улыбнулся и взлохматил ему волосы, как маленькому.

— Ты полностью прав, Малыш! Но не стоит на меня злиться. Может, я что-то просмотрел и не заметил, как ты вырос.

— Мне тридцать восемь лет.

Дженцо было только сорок шесть. Но когда Итало было десять, Дженцо уже верховодил десятками жестоких подростков, готовых без раздумий пустить в ход кулаки или холодное оружие. Он превосходил их умом, прозорливостью, умением просчитать риск… Восемь лет разницы в возрасте выработали между братьями отношения отца и сына, учителя и ученика. Для Дженцо Итало всегда оставался десятилетним мальчуганом. А для Итало Дженцо навсегда останется сорокашестилетним…