Пьер Рей - Аут

Итало наблюдал за двумя голубями, боровшимися за корочку хлеба.

— Банкир ничего определенного не сказал, понимаешь… Как узнать, где деньги? В банке или О’Бройн скрылся вместе с ними?

Он вопросительно посмотрел на Вольпоне.

— На какого ставишь? На правого или левого? — спросил Вольпоне, показав на голубей.

— Это очень важно для нас… Брать в осаду банк не имеет смысла, если Мортимер упорхнул с деньгами. Если бы прояснить этот вопрос, мы подумали бы, каким образом направить наши совместные усилия. Ты в Цюрихе давно, может, тебе известно больше, чем мне?

Вольпоне отрицательно покачал головой.

— Я оказался в очень затруднительном положении, Итало, и откровенно спрашиваю тебя: что ты думаешь на этот счет? У тебя есть какой-нибудь план?

— Закончить то, что начал, — отвечал Итало.

— То есть?

— Давить на Клоппе.

— Но до сих пор эта тактика ничего не дала.

— Мы были слишком вежливыми…

Габелотти с удовлетворением отметил это «мы».

— Ты понимаешь, что его жизнь для нас дорога? И он это знает. Это дает ему возможность куражиться над нами столько, сколько ему вздумается. В конце концов он может заявить в полицию. И, в лучшем случае, нас выдворят отсюда, — сказал дон Этторе, прищелкнув пальцами.

Малыш задумался. Юдельман и он рассматривали две возможности: у Габелотти есть номер счета и у Габелотти нет номера счета. Второй вариант устраивал их больше. Он вспомнил совет Моше и спокойным голосом сказал:

— У меня есть предложение.

Этторе внимательно на него посмотрел. Несмотря на все его провокации, Итало отказался комментировать поступок О’Бройна. И ни на секунду на его лице не возникло выражения обеспокоенности… Вывод: Малыш Вольпоне рассчитался с адвокатом, но секрета так и не узнал.

— Слушаю, Итало, говори!

— Как ты думаешь, сможем ли мы расколоть Клоппе, если подержим его несколько дней у себя?

— Вне всякого сомнения, Итало. Но, к сожалению, этот план невозможно осуществить.

— Ты так думаешь? Почему?

— Исчезновение Клоппе взбудоражит всю Швейцарию и поднимет на ноги всю полицию.

Впервые за время их общения Итало позволил себе улыбнуться.

— Я так не думаю, Этторе.

Он вытащил из кармана конверт.

— Хочешь узнать, что находится внутри?

Внешне безразличным жестом Габелотти достал из конверта вчетверо сложенный лист бумаги и фотографию молодой высокой негритянки с великолепным телом, одетой только в микроскопические прозрачные трусики.

— Кто это? — спросил Габелотти.

— Подружка Клоппе. Проститутка по имени Инес. Он трахается с ней в бронированном подвале собственного банка. А теперь посмотри, кому адресовано письмо.

Твердым, типично американским почерком было написано:

«Миссис Шилин Клоппе. 9, Беллеривштрассе, Цюрих».

Габелотти с изумлением посмотрел на Итало.

— Хочешь сказать, что подружка Клоппе написала письмо его жене?

— Под мою диктовку. Прочти…

Габелотти развернул лист.

«Миссис, так как Хомеру не хватает решительности сказать Вам об этом, я делаю это вместо него. Мы уезжаем на восемь дней на отдых на Сардинию, если Вас интересуют детали. После тридцати лет супружеской жизни с Вами он заслужил это. Я возвращу его Вам в хорошем состоянии, немного уставшим, возможно, но в хорошем состоянии.

Принцесса Кибондо».

— Я ставлю на левого, — сказал дон Этторе.

— Ты проиграл. Смотри…

Голубь справа улетел, зажав в клюве корочку хлеба.

— Она действительно принцесса? — спросил Габелотти.

— Больше шкура, чем принцесса. Я тоже — принц, в своем квартале… Ты думаешь, что, получив такое, жена Клоппе бросится в полицию? Она сделает все, чтобы это не выплыло наружу. Какая женщина хочет, чтобы ее принимали за дурочку?

— Продолжай…

— Похищаем Клоппе…

— Как?

— Я вызову людей из Италии. Заодно взломаем банк.

— Не думаешь ли ты вскрыть все сейфы?

— Зачем? Наших денег там нет. Клоппе, с интересом для себя, пустил их в дело.

— Дальше.

— Мы подложим ему такую свинью, что в Цюрихе он превратится в ноль. Вытряхнем из него душу! Он расколется. Не мы будем опустошать его сейфы, а скандал… Клиенты побегут в более спокойные банки!

— Что бы ты хотел в качестве выигрыша?

— Не понял.

— Я проиграл пари с голубями, — с натянутой улыбкой сказал Габелотти.

— Когда мы закончим эту историю, ты подаришь мне швейцарские часы.

— Когда похищение?

— Сегодня вечером.

— А банк?

— Сегодня ночью… если ты не возражаешь.

Дон Этторе надул губы.

— Я не против быстрых действий, но… без излишней спешки.

— Десять боевиков прибывают сегодня вечером из Италии. Все уже улажено.

Габелотти усмехнулся.

— Молодые волки работают на старых волков, да?

— Нет, Этторе, все волки работают вместе.

Накаленный до предела ощущением своей мощи, Итало, не мигая, сверлил его взглядом своих черных глаз.

— Ты доверяешь мне?

Габелотти сжал его руку двумя ладонями.

— Полностью, Итало. Абсолютно! А сейчас не мог бы ты посвятить меня в детали?

— Естественно.

— Понимаешь, Итало, мне нравится быть зрителем, но не тогда, когда речь идет о двух миллиардах!

* * *

Как только гроб опустили в землю, Курт встал рядом с Шилин, как полноправный член семьи. Людей на кладбище собралось невероятно много. Те, кто хотел выразить семье Клоппе свои соболезнования, ждали полчаса, медленно продвигаясь в очереди, змейкой извивавшейся между могил. По прошествии часа бесконечных рукопожатий Шилин наклонилась к Хомеру и едва слышно прошептала:

— Мне плохо…

Хомер взял ее под руку.

— Я провожу тебя.

— Не могу, — сказала Шилин. — Все кружится перед глазами.

— Тебе плохо? — спросила Хелена Маркулис, близкая ее подруга.

Она стояла позади Шилин, словно предчувствуя, что понадобится ее помощь.

— Пойдемте отсюда, — предложил Хомер.

— Нет! — запротестовала Шилин. — Мы не можем уйти до конца церемонии.

— Хелена, вы отвезете Шилин домой?

— Да.

Она обняла Шилин за талию и сделала незаметный знак Мануэле, которая скромно стояла в сторонке, но в любую минуту готова была прийти на помощь.

— Что я могу для вас сделать? — спросил Курт.

Хомер промолчал. Появление Курта на кладбище казалось ему бестактным и невероятно раздражало.

— Я на машине, — продолжал Курт. — Могу вас подвезти.

Клоппе встал к нему вполоборота. К нему подошел какой-то шофер в ливрее и шепнул:

— Мистер Клоппе, я приехал за вами.

— Иду, — машинально ответил банкир.

Разрезая толпу, шофер направился к выходу с кладбища. Хомер последовал за ним, без сожаления расставшись с Куртом.

Шофер открыл дверцу черного «мерседеса» с тонированными стеклами. Клоппе сел в машину. Дверца захлопнулась. В салоне «мерседеса» уже находилось четверо мужчин. Двое были ему незнакомы. Что касалось двух других, он отдал бы многое, чтобы не встретиться с ними при таких обстоятельствах: Итало Вольпоне и Этторе Габелотти.

— Поверьте, — сказал Габелотти, — я искренне сочувствую вашему горю.

— Примите мои соболезнования, — добавил Вольпоне.

Сжав губы, банкир пытался открыть дверцу. Она была заблокирована. «Мерседес» медленно тронулся с места и взял направление на Цюрих.

— Я действительно неловко себя чувствую, — сказал Габелотти, — но боюсь, что на этот раз вам придется с большим вниманием выслушать нас.

Оттавио Джакомасси, дожив до 65 лет, был ветераном, он когда-то входил в число людей Лаки Лучиано. Когда в 1936 году Лучиано — «одного из самых гнусных преступников, когда-либо представавших перед правосудием», как сказал о нем мэр Нью-Йорка Томас Дэви, — посадили на тридцать лет в тюрьму, Оттавио, в свои двадцать пять, почувствовал себя сиротой. На следующий день после заключения его падроне за решетку ему объяснили, что для него ничего не изменилось. Лучиано продолжал управлять своей империей из камеры. Через три года Европа погрузилась в пучину войны. Это событие Джакомасси никак не взволновало. Париж, Берлин, Лондон были для него всего лишь географическими названиями. Однако в его карьере наступил резкий перелом, когда Соединенные Штаты решили встрять в военный конфликт. Надо было подготовить плацдарм для высадки американских войск в Европе. Италию захлестнул фашизм. Специальные службы Белого дома на полном серьезе отправились в тюрьму на консультацию к Лучиано.

«Самому гнусному преступнику» предложили роль военного советника канцелярии президента с полномочиями, превышающими власть десяти генералов с пятью звездочками на плечах. Его попросили предоставить для блага нации знания, связи, людей и всю инфраструктуру его организации. Взамен Лучиано пообещали сократить срок заключения, что и было выполнено 2 февраля 1946 года, после девяти лет и шести месяцев его нахождения в неволе.

Оттавио Джакомасси выпала честь быть включенным лично Лаки в группу итало-американцев, которым поручалось организовать «прием» союзников на Сицилии. Когда Лучиано выдворили из Соединенных Штатов, Джакомасси был в первых рядах встречающих Лаки в Палермо. Спустя десять лет Лаки — влиятельный член всемогущей и таинственной Комиссьоне — отдал Оттавио молодому, уверенному и амбициозному волку Дзу Дженцо Вольпоне, к которому благоволил. С того дня Джакомасси занял в «семье» Вольпоне место главы клана по Северной Италии.

Когда Малыш Вольпоне кратко рассказал о несчастье, постигшем «семью», Оттавио впал в уныние: после Лаки дон Дженцо был вторым уважаемым им человеком, с которым ему приходилось общаться. И Итало, который стремился унаследовать положение брата во главе «семьи», не собирается, судя по всему, почивать на лаврах: для своей первой операции в роли капо он попросил Оттавио прислать — прямо сегодня вечером! — десятерых боевиков, чтобы вдребезги разнести банк в Цюрихе, «Трейд Цюрих бэнк». Звонок Итало в миланское бюро не застал Джакомасси врасплох. Опыт подпольной работы позволял ему практически мгновенно произвести рекрутирование необходимого числа людей.

Кроме того, его очаровала напористость Малыша. Джакомасси знал, как переправить людей в Швейцарию, не переходя официальной границы легально, правда, его смутило, что Итало ни слова не сказал о том, как он собирается возвратить людей в Милан. Ах, молодость, молодость!.. К счастью, папаша Оттавио позаботился и об этом.

* * *

Мануэла готова была многое отдать, только бы не говорить в этот момент Шилин Клоппе о своем решении. Едва они возвратились с кладбища, Шилин закрылась в своей спальне. Не снимая траурных одежд, она легла в кровать, предупредительно разобранную ее подругой Хеленой Маркулис. Мануэла приготовила чай. Хелена выпила чашку, но Шилин отказалась.

— Попей, Шилин, попей… Тебе станет легче…

Шилин покачала головой, готовая снова разрыдаться. Задыхаясь от подступивших слез, она с трудом сказала:

— Не злись на меня, Хелена… Я хочу побыть одна… одна…

Подруга ушла, попросив Мануэлу предупредить ее, если Шилин понадобится ее помощь.

Мануэла стояла у кровати, не зная, с чего начать.

— Вам помочь раздеться?

— Нет, нет… С минуты на минуту должен возвратиться Хомер…

— Миссис… Я потрясена тем, что случилось…

— Знаю, Мануэла, знаю… Она вас очень любила…

— Я тоже…

— Я знаю…

— Я хотела вам сказать, миссис… Это так тяжело… Особенно сейчас… вы должны знать… я не могу больше…

— Что вы не можете? — всхлипнула Шилин.

— Я хочу уйти, миссис… Возвратиться в Португалию.

Шилин укоризненно посмотрела на нее и затряслась в беззвучных рыданиях. Невероятно смущенная, со слезами на глазах, Мануэла нервно переступила с ноги на ногу.

— Простите меня, миссис… Здесь я все время буду думать о ней.

Она закусила губу, заплакала и пробормотала:

— Это невозможно! Я не смогу…

Шилин всхлипнула и чуть слышно прошептала:

— О Мануэла, Мануэла…

Она взяла ее руки в свои и с такой силой сжала их, словно маленькая португальская горничная была единственным ее спасательным кругом.

— Мануэла, Мануэла… А я… Мне еще тяжелее!.. Я не знаю, как смогу жить дальше… Бог несправедлив… Как же вы правы, покидая нас! В этом доме всегда будет пахнуть смертью! Я понимаю вас, Мануэла! Я понимаю вас!..