Эрик Сигал - Аутодафе

Перед едой они по очереди читали молитвы, соревнуясь в их продолжительности и витиеватости.

Тиму было далеко до красноречивого Мартина О’Коннора, чьи тирады были подчас столь длинны, что отцу Девлину приходилось по нескольку раз многозначительно покашливать, намекая на стынущие спагетти.

Поскольку днем до четырех часов в занятиях был перерыв, большинство из них приняло здешнюю привычку к послеобеденной сиесте.

Пока другие спали, Тим выбирал тенистый уголок и усердно повторял итальянские неправильные глаголы.

Как-то знойным июльским днем, штудируя спряжение глагола rispondere, он краем глаза заметил тайком пробирающегося к общежитию Джорджа Каванага. Лицо его было встревоженно.

— Джордж, с тобой все в порядке? — окликнул Тим.

Тот замер и поспешно ответил:

— А с чего ты взял, что что-то не так?

— Не знаю, — бесхитростно ответил Тим. — Вид у тебя расстроенный. Может, от жары?

— Да, да, — согласился Каванаг и подошел. — На улице настоящая парилка.

Он сел, достал сигарету, раскурил и глубоко затянулся.

Тим понял, что он хочет чем-то с ним поделиться.

— Хочешь поговорить, Джордж? — спросил он.

Тот помедлил, потом тихо сказал:

— Даже не знаю, как буду признаваться в этом на исповеди.

— Да ладно, — приободрил Тим. — Что бы ты ни натворил, все равно будешь прощен.

— Да, вот только забыть не удастся, — с мукой в голосе глухо сказал Джордж. Он с мольбой взглянул на Тима. — Обещаешь, что ни одной душе не скажешь?

— Да, клянусь!

Каванаг выпалил — все еще шепотом:

— Я был с женщиной. С проституткой.

— Что?!

— Я вступил в половую связь. Теперь понимаешь, почему я не могу в этом исповедаться?

— Послушай, — сказал Тим, — ты не первый поддался искушению. Вспомни блаженного Августина. Я уверен, ты найдешь в себе мужество…

— В том-то и дело! — страдал Каванаг. — Я ни за что не найду в себе силы этому противостоять!

Он обхватил голову руками и в отчаянии стал тереть лоб.

— Ты, наверное, меня за это презираешь, да?

— Не мне быть твоим моральным судьей, — ответил Тим. — Ты только не сдавайся, Джордж! Поговори со своим духовным наставником и перебори свою страсть.

Подавленный семинарист взглянул в невинные глаза товарища и пробурчал:

— Спасибо.

— Carissimo studenti, il nostro corso è finito. Spero che abbiate imparato non solo a parlare l’italiano ma anche ad asaporare la musicalità di nostra lingua.

Курс итальянского подошел к концу. Слушатели поднялись, чтобы аплодисментами выразить согласие со словами своего профессора о том, что они не только научились говорить по-итальянски, но и, как он выразился, почувствовали вкус к его музыке.

Четверо из пяти семинаристов загружали багаж в задний отсек микроавтобуса, отец Девлин тем временем рассыпался в поздравлениях.

Джорджа Каванага с ними не было. По причине, которую он поведал одному отцу Девлину, он проводил выходные в монастыре соседнего Ассизи.

По поводу столь нарочитого проявления благочестия Мартин О’Коннор пробурчал себе под нос, но так, что было слышно всем:

— Показуха!

В Риме их ждал сюрприз.

Спецкурсы в Североамериканском колледже должны были начаться лишь через три недели. А поскольку расквартировать надлежащим образом их могли только к началу занятий, членам элитной американской группы было предложено либо провести это время в уединенном монастыре в Доломитовых Альпах, либо — для наделенных авантюрной жилкой — присоединиться к группе юных семинаристов из Германии и Швейцарии, совершающих паломничество в Святую Землю.

Группой руководил отец Йоханнес Бауэр, благообразный старичок, слегка заикавшийся и не знавший никаких языков, кроме немецкого и латыни, которые в его устах звучали абсолютно одинаково.

Тим снова увидел в этой фантастической возможности вмешательство Всевышнего. Он мгновенно записался в поездку, сожалея лишь о том, что такое же решение приняли Джордж Каванаг и Патрик Грейди. Со дня их доверительного разговора во дворе Оспицио Джордж был с Тимом подчеркнуто холоден.

Тим надеялся, что хотя бы в эти три недели будет огражден от мрачных взглядов однокашника.

Узнав, что расселять экскурсантов будут по двое, Джордж немедленно сговорился с Патриком, предоставив Тиму самостоятельно барахтаться в потоке речи румяного баварца по имени Кристоф.

Однако уже в первые полчаса общения в самолете они обнаружили, что вполне могут общаться. Тимоти еще не забыл свой бруклинский идиш — язык, восходящий к средневерхненемецкому[31]. Он высказал надежду, что способность беседовать сделает их поездку «грюсе фаргенин» — то есть взаимно приятной. Кристоф заулыбался.

— Ja, ein sehr grosse Vergnügen, — поддакнул он по-немецки.

Поздним вечером они приземлились в тель-авивском аэропорту имени Бен-Гуриона, где их принялись опрашивать офицеры израильской иммиграционной службы, желающие убедиться, что целью их приезда в Израиль являются мотивы духовные, а не подрывная деятельность.

Один из семинаристов возмутился:

— Вы это делаете только потому, что мы немцы, да?

Офицер — темноволосая женщина под тридцать — вежливо ответила:

— Ja.

Последними допрашивали Тимоти и Кристофа. Удивительно, но то обстоятельство, что светловолосый американский семинарист владеет ивритом, вызвало к нему еще больше подозрений, чем к любому из немцев. Но как только старший офицер смены выяснил у Тимоти, что тот начинал свою трудовую жизнь в качестве шабес-гоя и может наизусть цитировать Ветхий Завет, он обратился в воплощенное гостеприимство и в знак дружеского расположения угостил американца половиной шоколадки «Элит».

— Барух ха-ба, — пожелал он. — Добро пожаловать!

Затем молодые люди забрали свой багаж и ступили в вязкую августовскую ночь. Группа со все возрастающим нетерпением уже ждала их в автобусе.

Энергичный водитель-израильтянин домчал туристов до Иерусалима со скоростью, приблизительно равной скорости их самолета.

Пока машина шла к священному граду мимо окутанных мраком Иудейских холмов, Тимоти, в отличие от остальных, не терял времени на пустое глазение в окно. С помощью маленького фонарика он изучал карту Иерусалима, которую взял в аэропорту, пока стоял в очереди, и заучивал дорогу от коллегии Терра-Санкта — францисканского общежития, где им предстояло жить, — до Всемирного альянса молодых христиан на улице Царя Давида.

И все же, когда автобус сделал последний поворот и им открылась надпись «Добро пожаловать в Иерусалим!», сделанная цветами на огромной клумбе, сердце Тима дрогнуло. Глядя на город, построенный из камня такой белизны, что его было видно в темноте, он тихонько прошептал:

— Да пребудет мир в Иерусалиме. Благословенны любящие тебя.

По дороге в свою комнату Тим услышал раздраженные голоса Джорджа и Патрика.

— Для меня это, может быть, единственный шанс посмотреть Святую Землю, и если ты думаешь, что я намерен его упустить, оставаясь в обществе гида, который ни слова не говорит по-английски, то советую тебе сходить к врачу.

— Согласен, Каванаг. Но что мы можем сделать?

— А давай возьмем и скажем отцу Бауэру все как есть! — предложил Джордж. — Мы взрослые люди. У меня с собой четыре путеводителя на английском. Может, он нам разрешит поездить самим?

— Хорошая мысль, — согласился Грейди. — Только бы он нас отпустил!

Тимоти мысленно произнес «аминь».

К великому его облегчению, товарищи не пригласили его с собой за компанию, когда на другое утро отправились к немцу-руководителю отпрашиваться. По их довольным лицам за завтраком он заключил, что просьба была удовлетворена.

Теперь настал его черед.

Однако Тиму навстречу отец Бауэр пошел не столь охотно.

— Здесь так много надписей на греческом и иврите, вы могли бы нам помочь с переводом! — возразил он по-немецки, так что Тим понял его с трудом.

— Я уже все решил, — взмолился Тим по-латыни. — Я бы хотел побольше времени провести в тех местах, где проповедовал наш Господь. В особенности в Капернауме.

— Ну как я могу отказать в такой восхитительной просьбе! — сдался отец Бауэр. — Хорошо. Placet[32]. В любом случае, наше расписание у вас есть, и вы сможете примкнуть к нам в любой момент. Могу я быть уверен, что пятнадцатого сентября вы прибудете сюда к шести часам вечера?

— Не сомневайтесь! — поклялся Тим.

— Тогда отправляйтесь, — улыбнулся отец Бауэр. — Поезжайте со своими американскими друзьями дышать воздухом Святой Земли.

Тим с трудом сдерживал ликование и особенно радовался тому, что ему не пришлось откровенно лгать отцу Бауэру.

Немец ведь не уточнил, с какими американскими друзьями он должен общаться.

Первым делом он зашел в почтовое отделение Всемирного альянса и небрежно поинтересовался:

— Как долго вы храните письма, если за ними никто не приходит?

— Вечно, — ответил клерк. — Мой начальник сумасшедший. У нас здесь лежат письма с пятидесятых годов. Представляете — они уже успели пожелтеть!

У Тима по спине пробежал холодок. Он спросил:

— Для Тимоти Хогана ничего нет?

— Сейчас посмотрим, — ответил клерк, взял картонный ящик с буквой «X» и принялся перебирать письма. Наконец он поднял глаза и сказал: — К сожалению, ничего.

У Тима перехватило дыхание. Оставалась последняя призрачная надежда.

— А можно спросить — для Деборы Луриа что-нибудь есть?

Клерк порылся в пачке на букву «Л» и сказал:

— Увы. Этому адресату тоже ничего.

— Это значит, она забрала письмо? — спросил Тимоти с нарастающим волнением.

Недоумевая, почему посетитель так разволновался, молодой человек улыбнулся:

— Очень логичное заключение.

Тим бросился на улицу и стремглав понесся по кипарисовой аллее, ведущей к Центральному автовокзалу.

Он парил на крыльях надежды.

Еще до отъезда из Италии он провел глубокие изыскания на предмет не только точного местоположения кибуца, где жила Дебора, но и маршрута автобуса, связывающего его с Иерусалимом.

В последние напряженные дни в Риме он экономно тратил карманные деньги, откладывая на поездку.

И вот теперь его жертва оказалась вознаграждена. В одиннадцать сорок он сидел в автобусе Иерусалим — Тверия. Он должен был довезти его до места, откуда до кибуца Кфар Ха-Шарон можно дойти пешком.

По дороге водитель в микрофон давал пояснения к библейским местам, которые они проезжали.

В обычных обстоятельствах Тимоти, несомненно, был бы потрясен фразами типа: «Справа вы видите древнюю Вифанию, дом сестер Марии и Марфы, в котором Иисус воскресил из мертвых их брата Лазаря». Но сейчас он смотрел в окно невидящими глазами. Его состояние было сродни гипнозу, не настолько сильному, однако, чтобы избавить его от страха. Как его примет Дебора? Ведь она прочла письмо, но не оставила ответа…

Где-то недалеко от Афулы Тим прочел на указателе: «Назарет».

Странно, но даже это не произвело на него впечатления.

Неужели чувства к Деборе у него сильнее, чем любовь к Господу?

— Дебора… Дебора!

Дебора работала в поле, а к ней издалека с криками бежал мальчишка лет десяти.

— Поаккуратнее там, Мотти! — предостерегла она. — Мы тут не картофельное пюре выращиваем.

Она отерла лоб носовым платком, уже влажным и грязным от пота.

— Дебора! — снова закричал мальчик. — Тебя Боаз вызывает!

Она выпрямилась и ответила:

— У нас через полчаса перерыв на обед. Это может подождать?

— Он сказал, прямо сейчас!

Дебора вздохнула, воткнула тяпку в грядку и устало побрела в сторону конторы.

Где-то на полпути ее осенила догадка: может, заболел кто-то из родных? Ее стали одолевать предчувствия. Не стал бы Боаз вызывать ее с поля по какому-нибудь пустяку. Наверняка у него для нее плохие новости.

В приемной трудились трое кибуцников в возрасте. Две седые женщины-машинистки сосредоточенно стучали по клавишам своих громоздких машинок, а восьмидесятидвухлетний Иона Фридман манипулировал коммутатором за центральной стойкой.

— Иона! — испуганно взмолилась Дебора. — Что за спешка?

Старик пожал плечами:

— Откуда мне знать? Я всего лишь сижу в приемной. Доложить Боазу, что ты здесь? Или хочешь немного привести себя в порядок?

— Это зачем мне надо «приводить себя в порядок»? — удивилась она.