Эмилия Остен - Авантюра леди Шелдон

Роуз прищурилась и ударила.

Она не ожидала, что наука покойного мужа не забылась: Диана ахнула, схватилась за разбитый нос, и Роуз, не теряя преимущества, добавила еще и по шее. Потом снова и снова. Леди Каррингтон отшатнулась, села на пол, оглушенная, мотая головой. Роуз стремительно оглянулась, чтобы понять, как дела у Джеймса.

Конечно, кабинет не походил на фехтовальный зал, но был достаточно просторен, чтобы двое вступивших в схватку могли развернуться в нем. Джеймс бился левой рукой, отражая неистовые удары лорда Каррингтона, который продавливал его оборону силой и весом. Оливер не стеснялся пользоваться запрещенными приемами и при первом же удобном случае огрел соперника по раненой руке. Джеймс пошатнулся, едва не упал, и Роуз с ужасом поняла: он не сможет. Не сможет убить этого здоровенного, сильного противника, который играет с ним, словно с жертвой, и ухмыляется.

И тогда Роуз крикнула:

– Карта! Карта горит!

Она не солгала – огонь уже лизнул желтый лист с нарисованными на нем дорогами и домиками, обозначающими города, – все, как рассказывал Джеймс. И если для лорда Уэйнрайта карта являлась просто исторической ценностью, а для Роуз – целью его пути, то для лорда Каррингтона это был источник его благосостояния, последняя надежда. Он в ужасе оглянулся, увидел, что Роуз не солгала, качнулся, чтобы бежать, спасать раритет… и почувствовал клинок у своего горла.

– Кажется, мы закончили, милорд, – произнес Джеймс хрипло.

Увидев, что за него можно больше не беспокоиться, Роуз кинулась к горящей карте и поняла, что, увы, опоздала. Старая бумага вспыхивала мгновенно, и огонь жадно поедал драгоценную копию Пейтингеровой таблицы, превращая историю в пепел. Роуз удалось выхватить два листа; она обожгла пальцы, края листов обуглились, и все-таки это было лучше, чем ничего. Прижимая к груди шелестящую карту, Роуз обернулась и увидела в дверном проеме темную фигуру человека, выставившего перед собой пистолет, – и, не успев испугаться, узнала Кунвара. За ним маячил смутный силуэт – по всей видимости, Гидеон.

– Ты пришел вовремя, – сказал Джеймс. – Почему так долго?

– Простите, милорд, – ответил индиец и, не дожидаясь приказа, скрутил руки лорду Каррингтону, который лишь бессильно подвывал, глядя, как погибает его сокровище.

Становилось жарко, огонь перекинулся на книжные стеллажи и занавески. Гидеон вошел, коротко кивнул хозяйке и поднял с пола леди Каррингтон, и не подумавшую оказать ему сопротивление. Джеймс сунул палаш в ножны и, поддерживая правую руку левой, шагнул к Роуз.

– Что теперь? – спросила она, глядя ему в лицо.

Он с усилием улыбнулся.

– Теперь – правосудие.

В Португалии пришлось задержаться на полторы недели – требовалось время, чтобы местные власти зашевелились, разобрались в случившемся и начали думать, куда девать преступников. Джеймс задействовал какие-то знакомства, дабы дело получило ход, и через некоторое время из Александрии приехал тамошний чин, которого весьма интересовали люди, устроившие взрыв в ресторане. Кроме того, лорд Каррингтон застрелил несговорчивого, вздумавшего сопротивляться Серхио Переса, который до нагрянувшего с десяток лет назад отшельничества, оказывается, блистал в Лиссабоне и имел весьма влиятельных друзей. Различные чиновники и полицейские хором обещали, что так просто Оливер и его жена, которую он долгие годы выдавал за сестру (это ему помогало в некоторых мероприятиях), не отделаются. А Роуз и Джеймс, дав все показания, отплыли на пароходе из Лиссабона – на сей раз в направлении Англии.

Все эти дни лорд Уэйнрайт по большей части отлеживался в своих комнатах в гостинице, и Роуз старалась не надоедать ему вниманием. Иногда она заглядывала к кузену вечером, но Кунвар говорил, что господин уже спит, и приходилось возвращаться к себе. Рана заживала плохо, и хотя Джеймс прекрасно держался при разговорах с полицией и прочими уполномоченными личностями, Роуз видела, как ему нелегко. Ни разу они не говорили о том, что случилось между ними за прошедшие недели; ни разу Джеймс не пытался ее поцеловать, не смотрел внимательно и резко, и Роуз больше не чувствовала его сильного, словно бы давящего интереса.

На пароходе «Наяда» каюты были маленькие, темные, но Роуз, испытывавшая облегчение пополам с чувством вины, не обратила на это особого внимания. Миссис Браун, которую неприятные приключения в горах ничуть не выбили из колеи (Гидеон по секрету поведал хозяйке, что вдова вела себя со спокойным достоинством и ни один из злодеев не решился поднять на нее руку), мигом превратила небольшую каюту в приятное и уютное место, и Роуз была благодарна ей за это. Она попросила компаньонку сходить к Джеймсу и спросить, не желает ли тот прогуляться по палубе.

Как ни странно, кузен согласился. Когда Роуз поднялась по трапу наверх, туда, где дул береговой ветер и печально кричали, провожая пароход, чайки, Джеймс стоял у перил, глядя на устье реки Тежу.

– Все-таки есть в этом нечто грустное, – поведал он, когда Роуз остановилась рядом. – Расставание. Хотя я довольно плохо знаю Португалию.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Роуз.

– Предаюсь меланхолии – любимому английскому занятию, – улыбнулся Джеймс, и она вздохнула с облегчением: значит, период черного настроения миновал. – Извини, что мы мало говорили с тобою в последнее время. Я уже сказал, что ты вела себя очень, очень храбро?

– Двенадцать раз, Джеймс.

– Как мило, что ты считаешь, – восхитился он. – Я все забывал спросить – кто тебя научил такому удару? Леди Каррингтон выглядела впечатляюще.

Роуз облокотилась о борт. «Наяду» слегка покачивало, но океан казался спокойным, только над горизонтом повисла облачная дымка. Англичане покидали Португалию и увозили с собой два листа карты, которая затем будет выставлена в Британском музее.

– Мой муж, ныне покойный. Когда он наконец рассказал мне, что болен, мы… подружились. Понимаешь, Джеймс? Эндрю годился мне в отцы, а отца я не помню, мне исполнилось три, когда он глупо погиб.

– Глупо?

– Конечно, ты не запомнил. Отец упал с лошади, когда объезжал наши владения. Никакой корабль не пошел ко дну, никакая болезнь не добралась до него – просто лошадь понесла, выкинула его из седла, а он неудачно приземлился. Я не помню отца, но мама всегда рассказывала мне, какой он был замечательный. А Эндрю… Тридцать лет разницы в возрасте, большой опыт по части женщин, обаяние, похожее на твое… Но я в него не влюбилась, нет. Зато доверилась. И мы стали друзьями, хотя он меня любил очень сильно, я знаю. Эндрю сказал, что я вольна после его смерти выбирать, как жить; никто меня уже ни в чем не упрекнет, никто не принудит к браку. И он научил меня разным вещам, например, как огорошить обидчика, который не ожидает подобной прыти от воспитанной леди.

Джеймс выслушал ее сбивчивый рассказ с чрезвычайно серьезным видом.

– Похоже, твой муж был неплохим человеком, Роуз.

– Мне повезло, – согласилась она. – Если бы Эндрю прожил дольше, наверное, со временем я полюбила бы его, несмотря на то, что он-то как раз терпеть не мог путешествия. Но он научил меня не жалеть о прошлом, не жить будущим, а наслаждаться настоящим. Я так и делаю, и это самый ценный совет, который я когда-либо получала.

– А если будущее не сулит ничего приятного? – спросил Джеймс негромко.

– Оно еще не пришло, – твердо ответила Роуз. – Будущее эфемерно. А настоящее мы можем изменить.

Он покачал головой, то ли соглашаясь, то ли нет.

К Холидэй-Корту подъезжали прохладным туманным днем. Сильный, но теплый ветер нес по небу низкие облака, и чудилось, они кипят над головой. После отточенной синевы южных морей, после желтого и голубого света жемчужный английский день показался Роуз неброской драгоценностью. Уходили вдаль поля, на низких каменных изгородях зеленым ковром расстилался мох, и овцы приподнимали черные головы, когда экипаж проезжал мимо. В карете путников было трое – Роуз, Джеймс и миссис Браун; Гидеон сидел на козлах вместе с кучером, а Кунвар следовал за экипажем верхом.

Роуз смотрела в окно.

– Мы скоро приедем.

– Хорошо. – С того момента, как Джеймс сошел с корабля на английскую землю, от него так и веяло печалью и обреченностью. Роуз не могла понять – неужели его действительно вверг в уныние факт, что придется временно побыть здесь, чтобы разобраться с делами и принять титул? Она полагала, что такой жизнерадостный человек, как Джеймс, должен найти выход и снова обрести хорошее расположение духа. Увы. Чем ближе становился Холидэй-Корт, тем мрачнее делался лорд Уэйнрайт.

Когда миновали высокие кованые ворота и под копытами лошадей захрустел гравий подъездной аллеи, Джеймс произнес негромко:

– Роуз, я прошу у тебя об одном одолжении. Пообещай поговорить со мной после того, как мы встретимся с бабушкой.

– Конечно, – ответила она, недоумевая, зачем ему понадобилось просить разрешения.

– Пообещай! – потребовал кузен.

– Я обещаю, Джеймс.

Карета повернула, обогнула клумбу, всегда затруднявшую подъезд к парадному входу, зато кокетливо цветущую анютиными глазками, и остановилась. Подбежавший слуга распахнул дверцу и выдвинул лесенку.

– Мы дома! – радостно прошептала Роуз.

На лице Джеймса никакой радости не читалось; лорд Уэйнрайт подождал, пока слуга поможет дамам выйти, и выбрался из кареты следом за ними. Постоял, окинул взглядом монументальный фасад, ряды окон, тускло отражавших дневной свет, и печально улыбнулся чему-то.

– Джеймс, идем! – Роуз протянула ему руку. – Бабушка нас ждет. Идем скорее, мне не терпится ее увидеть.

Он положил ладонь Роуз на свой локоть и пошел рядом, кивая слугам, которые высыпали к парадным дверям и толпились в холле, чтобы поприветствовать возвратившегося лорда.

– Милорд, миледи. – Олдридж, старый дворецкий Уэйнрайтов, поклонился им и взял у них шляпы и перчатки. Он был уже подслеповат и мучим ревматизмом, но ни за что не соглашался оставить свой пост. – Я рад вашему возвращению. Леди Уэйнрайт ждет вас в большой гостиной. Велено было подать туда чай, как только мы заметили экипаж. Милорд, – он еще раз поклонился Джеймсу и выпрямился, вглядываясь в его лицо. – Возможно, будут особые пожелания?

– Пока никаких, спасибо, – ровно ответил кузен.

Роуз покосилась на него. Да что с ним такое, в конце-то концов?! Мог бы и сказать пару теплых слов старому дворецкому.

– Ты струсил перед встречей с бабушкой? – шепотом осведомилась она, когда Олдридж пошел впереди, дабы по всем правилам довести хозяев до гостиной. – Не бойся. Она не станет бушевать оттого, что ты давно не приезжал, разве что даст волю ехидству.

Джеймс молчал, и Роуз непонимающе покачала головой, однако снова спросить не успела. Олдридж распахнул дверь в гостиную и объявил:

– Лорд Уэйнрайт и леди Шелдон, миледи!

– Благодарю, Олдридж, – послышался голос Эммы, – вы свободны. Пусть никто не тревожит нас.

Роуз, не в силах выдержать больше, пошла вперед. Бабушка сидела у низкого стола, рядом стояло два пустых кресла, чайный сервиз отражал огни фарфоровыми боками. Гостиную ярко осветили, натопили камин, даже зажгли свечи в старинной люстре. При виде внуков Эмма встала, и Роуз бросилась к ней.

– Бабушка!

Эмма крепко обняла ее.

– Милая моя, как хорошо, что ты дома!

– Я так рада вернуться! – Роуз отстранилась, смеясь, и повернулась к Джеймсу, застывшему у дверей. Он стоял и неотрывно смотрел на Эмму. – А еще я привезла с собою кузена Александра!

Повисла пауза. Джеймс не двигался, а бабушка внимательно разглядывала его, и Роуз не могла понять, что таится в этом взгляде – любовь? насмешка?

– Что ж, – произнесла наконец Эмма, – так вот вы какой. Решились, значит. Вы смелый или безрассудный? Как бы там ни было, я рада наконец увидеть во плоти человека, который писал мне последние четыре года.

– Бабушка! – Роуз растерянно переводила взгляд с нее на Джеймса. – О чем ты говоришь? Александр…

– Милая моя, я не спорю, он похож, – перебила ее Эмма. – Особенно глаза, брови, очертания подбородка… Он похож, да. Но этот человек – не твой кузен Александр.

– Когда вы поняли? – буднично спросил Джеймс.

Роуз ощутила, что у нее подкашиваются ноги, и изо всех сил вцепилась в спинку кресла.

– Сразу, – спокойно ответила Эмма. – Как только пришло то письмо, в котором вы рассказывали о путешествии по пустыне. Я поняла, что это не почерк Александра и что мой внук не диктовал это послание. Хотя вы очень старались выдерживать его стиль… Как вас зовут на самом деле?