Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Отец Авроры отошел дальше вместе с мистрисс Поуэлль, которая, с свойственною пошлым людям настойчивостью, рассматривала каждую расселину развалин; но Джон Меллиш не отходил от Авроры; он рассматривал ее задумчивое личико, стараясь прочесть его выражение, стараясь уловить проблеск надежды из случайного мелькавшего на нем выражения.

Ни Джон, ни Аврора не могли заметить, как долго длилось это его рассматривание, как вдруг, обернувшись, чтоб поговорить с Джоном о расстилавшемся у ног ландшафте, Аврора увидела, что он на коленях умоляет ее сжалиться над ним, полюбить его или позволить ему любить ее, что было одно и то же.

— Я не надеюсь, чтобы вы полюбили меня, Аврора? — сказал он страстно, — как можете вы любить? Чем может заслужить вашу любовь такой неуклюжий, долговязый человек, как я? Я об этом не прошу. Я только прошу позволить мне любить вас, позволить мне обожать вас. Вы не прогоните меня от себя, Аврора, за то, что я осмелился забыть ваши слова, сказанные мне в тот ужасный день в Брайтоне? Вы, конечно, никогда не позволили бы мне остаться с вами так долго и быть так счастливым, если бы имели намерение прогнать меня наконец: вы не могли быть так жестоки.

Мисс Флойд поглядела на него с внезапным ужасом в лице. Что это такое? Что она сделала? Еще беду? Неужели она всю жизнь будет причиною горести добрых людей? Неужели и Джон Меллиш должен был пострадать от ее безумств?

— О, простите меня! — закричала она, — простите меня! Я никогда не думала…

— Вы никогда не думали, что каждый день, проводимый возле вас, должен сделать тоску разлуки с вами еще ужаснее. О Аврора! Женщины должны думать о подобных вещах. Прогоните меня от себя — и чем я буду всю остальную мою жизнь? Человеком разбитым, годным только для скачек и закладов, готовым идти по всякой дурной дороге, бесполезным и для себя и для других. Вы должны были видеть подобных людей, Аврора, людей, которых незапятнанная юность обещала честную жизнь, но которые вдруг погибали в несколько лет безумного разврата. Десять раз из десяти женщина была причиной внезапной перемены. Я кладу к вашим ногам мою жизнь, Аврора; я предлагаю вам более, чем мое сердце: я отдаю вам свою судьбу — делайте с нею что хотите!

Он встал в волнении и отошел от Авроры на несколько шагов; под его ногами находился ров, под крутой покатостью: какое удобное место для самоубийства, если Аврора не сжалится над ним!

Читатель должен признаться, что речь Джона к мисс Флойд была весьма искусна; она походила скорее на обвинение, чем на мольбу, и он сильно напирал на ответственность, какая будет лежать на этой бедной девушке, если она откажет ему. В этой низости мужчины часто бывают виноваты в своих сношениях со слабым полом.

Мисс Флойд взглянула на своего обожателя со спокойной, полугрустной улыбкой.

— Сядьте, мистер Меллиш, — сказала она, указывая на складной стул, стоявший возле нее.

Джон сел на указанное место с видом подсудимого, приготовляющегося отвечать на допрос, от которого зависит его жизнь.

— Сказать вам тайну? — спросила Аврора с состраданием смотря на его бледное лицо.

— Тайну?

— Да, тайну моей разлуки с Тольботом Бёльстродом. Не я отказала ему; он отказался от меня.

Она говорила медленно, тихим голосом, как будто ей было тягостно сказать слова, обнаружившие ее унижение.

— Он отказался! — закричал Джон Меллиш, вставая с бешенством и весь вспыхнув, как будто готовый бежать и отыскивать Тольбота Бёльстрода, чтобы наказать его.

— Он отказался, Джон Меллиш, и он был прав! — серьезно отвечала Аврора. — И вы сделали бы то же самое.

— О Аврора, Аврора!..

— И бы… вы такой благородный человек, как и он: зачем же вашему чувству чести быть менее сильным, чем его? Между Тольботом Бёльстродом и мною стала преграда и разлучила нас навсегда; эта преграда была тайна.

Она рассказала ему о годичном промежутке в ее юной жизни; рассказала, как Тольбот просил у нее объяснения, как она отказалась дать его. Джон выслушал ее с задумчивым лицом, которое засияло, когда Аврора обернулась к нему и спросила:

— Как поступили бы вы в подобном случае, мистер Меллиш?

— Как поступил бы я, Аврора? Я положился бы на вас. Но я могу дать вам лучший ответ на ваш вопрос, Аврора. Я могу отвечать возобновлением просьбы, сделанной мною пять минут тому назад. Будьте моей женой!

— Несмотря на эту тайну?

— Несмотря на сто тайн! Я не мог бы любить вас так, как я вас люблю, Аврора, если бы не считал вас лучшей и чистейшей из женщин. Я отдаю вам в руки мою жизнь и честь; я не доверил бы их женщине, которую я мог бы оскорбить сомнением.

Его прекрасное саксонское лицо, когда он говорил, сияло любовью и доверием. Авроре разом представилась вся его терпеливая преданность, которую она так долго оставляла без внимания, или принимала как должную дань себе: неужели он не заслуживал какого-нибудь вознаграждения за все это? Но было на свете существо дороже для нее, чем был когда-то дорог Тольбот Бёльстрод: это был седовласый старик, бродивший между развалин по другую сторону травянистой платформы.

— Отец мой знает об этом, мистер Меллиш? — спросила она.

— Знает, Аврора! Он обещал принять меня как сына; и Богу известно, что я постараюсь заслужить это имя: я не хочу огорчать вас. Вы знаете, что я люблю вас и надеюсь: пусть время сделает остальное.

Улыбаясь сквозь слезы, она протянула ему обе руки. Он взял эти маленькие ручки в свои широкие ладони и благоговейно поцеловал их.

— Вы правы, — сказала Аврора, — пусть время сделает остальное. Вы достойны любви лучшей женщины, чем я, Джон Меллиш; но, с божьей помощью, я никогда не подам вам причины сожалеть, что вы положились на меня.

В начале октября Аврора Флойд воротилась в Фельден опять «невестой». Соседи вытаращили глаза, когда до них дошли слухи, что дочь банкира выходит замуж не за Тольбота Бёльстрода, а за Джона Меллиша, владельца Меллишского парка, близ Донкэстера. Они замечали, что Аврора была очень счастлива, что, обманув одного богача, могла подхватить другого; но, разумеется, молодая девица, которой отец мог дать в приданое пятьдесят тысяч, могла себе позволить обманывать мужчин, тогда как более достойные особы изнывали в девичестве до седых волос! Хорошо быть благоразумной честной и правдивой, но еще лучше быть мисс Флойд, дочерью банкира Флойда!

Так рассуждали в Бекингэме, когда Арчибальд привел свою дочь в Фельден и толпа модисток и швей принялась работать приданое так прилежно, как будто у мисс Флойд не было ни одного платья.

Мистрисс Александр и Люси приехали в Фельден присутствовать при приготовлениях к свадьбе. Люси очень похорошела с прошлой зимы; ее нежные, голубые глаза светились более веселым блеском; на щеках был более здоровый румянец; но она вспыхнула, встретившись с Авророй, и несколько уклонялась от ласк мисс Флойд.

Свадьба была назначена в конце ноября. Новобрачные должны были провести зиму в Париже (куда Арчибальд Флойд намерен был приехать к ним), и воротиться в Англию к крэвенской скачке, потому что, к сожалению, получив успех в своей любви, молодой человек принялся думать о прежнем; и существо, бывшее для него дороже всех на свете после мисс Флойд, была гнедая кобыла, названная Авророй и приготовляемая к скачкам на будущий год.

Должна ли я извиняться за мою героиню, что она забыла Тольбота Бёльстрода и питала признательную преданность к обожавшему ее Джону Меллишу? Без сомнения, ей следовало умереть от стыда и горя после того, как Тольбот так жестоко бросил ее; и Богу известно, что только ее юность и жизненность дали ей возможность выдержать сильную битву с угрюмой всадницей на бледной лошади; но, выдержав эту страшную встречу, она была на дороге к выздоровлению. Если горе убивает, то убивает вдруг.

Аврора прохаживалась по тем самым комнатам Фельдена, в которых Тольбот Бёльстрод так часто ходил возле нее; и если в ее сердце было сожаление, то это была горесть тихая, какую мы чувствуем по умершим — горесть, смешанная с состраданием, потому что Аврора думала, что гордый сын сэра Рали Бёльстрода мог бы быть счастлив, если бы был так же великодушен и доверчив, как Джон Меллиш.

Может быть, самым верным признаком здорового состояния ее сердца было то, что она могла говорить о Тольботе Бёльстроде свободно, весело и без краски в лице. Она спросила Люси, не встречала ли она капитана Бёльстрода в этот год, и маленькая лицемерка сказала своей кузине, что говорила с ним однажды в парке, и что, кажется, он вступил в парламент. Кажется! Между тем она знала наизусть его вступительную речь. Аврора могла забыть его и низким образом выйти за белокурого йоркширца; но для Люси Флойд в целом свете был только один мрачный рыцарь, с строгими серыми глазами и с раненой ногой.

Итак бедная Люси была признательна свей блестящей кузине за то непостоянство, которое сделало такую перемену в программе веселой свадьбы в Фельдене. Прелестная молодая поверенная могла теперь с любезной грацией провожать невесту к венцу. Она уже не ходила, как «живой мертвец», а принимала искреннее женское участие в этом деле.

Шумное счастье Джона Меллиша казалось заразительным: Эндрю Флойд был в восхищении от выбора своей кузины. Она уже не отказывалась ездить с ним верхом.

Ни малейшее волнение не нарушало ровного течения жизни жениха и невесты. Йоркширец успел понравиться всем родным своего черноглазого божества. Он льстил их слабостям, потакал их прихотям, предупреждал их желания и так ухаживал за всеми, что я боюсь, как бы между Джоном и Тольботом не делали сравнений, невыгодных для гордого офицера.

Между женихом и невестой была невозможна никакая ссора, потому что Джон следовал за своей возлюбленной как невольник, живший только для того, чтобы исполнять ее приказания; а Аврора принимала его преданность, как султанша, с грацией, которая шла к ней удивительно. Снова стала она ходить в конюшню и осматривать лошадей своего отца, в первый раз после того, как уехала из Фельдена в парижскую школу; снова стала она ездить верхом в шляпе, возбуждавшей большую критику: эта шляпа вошла теперь во всеобщее употребление, но была еще нова для света осенью пятьдесят восьмого года.

Ее раннее девичество как будто воротились к ней снова. Точно будто два года с половиною, в которые она уезжала из дома и воротилась домой, в которые встретилась и рассталась с Тольботом Бёльстродом, были вычеркнуты из ее жизни, оставив ее в таком же свежем и ясном расположении духа, в каком она была до бурного свидания с отцом в кабинете в июне пятьдесят шестого года.

Все окрестное дворянство приехало на свадьбу в бекингэмскую церковь, и должно было признаться, что мисс Флойд была чудно-хороша в девственном венке из померанцевых цветов и в длинном кружевном воале; ей очень было хотелось венчаться в шляпке, но этого не позволили ее кузины.

Ричард Гентер распоряжался свадебным пиршеством, которое было великолепно. Джон Меллиш то плакал, то смеялся в это достопамятное утро. Богу известно, сколько раз он пожимал руку Арчибальду Флойду, отводил его в уединенные углы и клялся со слезами, струившимися по его широким щекам, быть добрым мужем для дочери старика, так что седовласый старый шотландец, вероятно, почувствовал облегчение, когда Аврора, шумя своим фиолетовым платьем из моар-антик и окруженная своими подругами, сошла с лестницы, чтобы проститься с своим возлюбленным отцом, прежде чем ретивые кони увезли мистера и мистрисс Меллиш на станцию лондонской железной дороги.

Мистрисс Меллиш! Да, она была теперь мистрисс Меллиш. Тольбот Бёльстрод прочел о ее замужестве в той самой газете, в которой он думал, может быть, прочесть о ее смерти. Как пошло кончился роман! Какое серое, ежедневное небо сменило страшную молнию! Не прошло и года после того как земной шар казался ему в каком-то оцепенении по милости его неприятности, а теперь он был в парламенте и толстел, как говорили его злые друзья; а она — она, которой следовало бы давно умереть, вышла замуж за йоркширского помещика и, без сомнения, займет свое место в графстве и будет в деревне играть роль благодетельницы и жить счастливо всю жизнь. Он скомкал газету и швырнул ее с бешенством и досадой.

— А я думал, что она любила меня! — закричал он.

И она любила тебя, Тольбот Бёльстрод, любила так, как никогда не будет любить этого честного, великодушного, преданного Джона Меллиша, хотя может быть, со временем и отдаст ему привязанность, которая получше этой любви. Она любила тебя с романической фантазией и с благоговейным восторгом, и смиренно старалась переделать свою натуру, чтобы сделаться достойной твоего высокого превосходства. Она любила тебя, как женщины любят только в первой юности, как они редко любят человека, за которого выходят впоследствии замуж. Дерево, может быть, становится крепче, когда подрежут первые тонкие ветви, чтобы дать место крепким и раскидистым ветвям, под которыми могут укрыться муж и дети.