Мэри Брэддон - Аврора Флойд

Тольбот Бёльстрод не отвечал на это горячее воззвание. Административные способности его ума были пущены в ход; он припоминал факты и соображал их. Он не мог терять время на чувство или душевное волнение. Он ходил взад и вперед по комнате, сурово сдвинув брови над своими холодными серыми глазами и наклонив голову.

— Сколько людей знают эту тайну, Аврора? — вдруг спросил он.

— Я не могу сказать вам этого; я боюсь, что, должно быть, эта тайна известна почти всем, — отвечала мистрисс Меллиш с трепетом, вспомнив о дерзости Стива. — Я слышала об открытии этой тайны от нашего бывшего конюха, от человека, который ненавидит меня, от человека, которого я… с которым у меня было недоразумение.

— Подозреваете вы, кто убил этого Коньерса?

— Нисколько.

Тольбот прошел несколько раз по комнате в очевидном недоумении. Вдруг он вышел и закричал внизу лестницы:

— Милая Люси, поди к твоей кузине.

Я боюсь, что мистрисс Бёльстрод, должно быть, находилась очень близко, потому что она слетела вниз при звуке голоса своего мужа и стояла возле него почти чрез две секунды после того, как он позвал ее…

— О, Тольбот! Как долго тебя не было! Я думала, что ты никогда не пришлешь за мною. Что случилось с моей бедной, милой Авророй?

— Поди к ней и утешь ее, моя милая, — серьезно отвечал мистер Бёльстрод. — Она имела довольно неприятностей, бедная женщина! Не делай ей никаких вопросов, Люси, но успокой ее, как можешь, и дай ей лучшую комнату, какую можешь найти в нашем доме. Она будет жить у нас все время, пока останется в Лондоне.

— Милый, милый Тольбот! — прошептала признательная обворожительница молодого корнваллийца, — какой ты добрый!

— Добрый! — вскричал мистер Бёльстрод. — Она имеет нужду в друзьях, Люси, и Богу известно, что я поступлю с нею как брат: верно и мужественно. Да, мужественно! — прибавил он, подняв голову с решительным движением, когда медленно поднимался на лестницу.

Какую мрачную тучу видел он на далеком горизонте? Он не смел думать о том, что это — не смел даже признаться в присутствии этой тучи, но в груди его были волнение и ужас, говорившие ему, что эта туча приближается.

Люси Бёльстрод побежала в библиотеку, бросилась на шею кузине и расплакалась вместе с нею. Она не расспрашивала, какое горе привело Аврору неожиданной и неприглашенной гостьей в этот скромный домик. Она только знала, что кузина ее огорчена и что ей досталось счастливое преимущество предложить ей убежище и утешение. Она решилась бы на жестокую борьбу в защиту этого преимущества; но она обожала своего мужа за то великодушие, с которым он предоставил ей его без борьбы.

Первый раз в жизни кроткая Люси заняла новое положение с своей кузиной; теперь была ее очередь покровительствовать Авроре, ее очередь выказывать материнскую нежность отчаянной женщине, больная голова которой покоилась на ее груди.

Часы пробили три пополуночи, когда мистрисс Меллиш заснула лихорадочным сном, даже во сне повторяя беспрестанно:

«Мой бедный Джон! Мой бедный, милый друг! Что будет с ним, с моим верным, милым другом?»

Тольбот Бёльстрод вышел рано утром в воскресенье, после приезда Авроры и отправился в телеграфную контору, откуда послал депешу к мистеру Джону Меллишу. Депеша была очень коротка: она только приглашала мистера Меллиша немедленно приехать в Лондон и сообщала, что он найдет Аврору в Гофмундской улице. Бёльстрод спокойно воротился домой, исполнив эту обязанность; но, проходя мимо Глостерской кофейной, Тольбот остановился рассеянно взглянуть на рыжую лошадь, которая беспрестанно становилась на дыбы, к досаде небритого конюха и к невыгоде щегольского кабриолета, в который она была запряжена.

— Не дергайте ее за мундштук, — закричал голос в дверях кофейной, — и она сейчас утихнет.

Тольбот хорошо сделал, что остановился, потому что это говорил Джон Меллиш, которого бледное лицо и растрепанные волосы показывали бессонную ночь.

Он хотел вспрыгнуть в кабриолет, когда его старый друг ударил его по плечу.

— Счастливый случай, Джон! — именно вас-то я и желаю видеть, — сказал Бёльстрод. — Я только что послал к вам телеграмму.

Джон Меллиш вытаращил глаза.

— Не мешайте мне, — сказал он. — Я после с вами поговорю. Я приеду к вам дня через два. Я еду в Фельден. Я пробыл в Лондоне полтора часа и уехал бы прежде, если бы не боялся испугать своим ранним приездом.

Он опять хотел сесть в кабриолет, но Тольбот схватил его за руку.

— Вам не надо ездить в Фельден, — сказал он, — ваша жена гораздо ближе.

— Как?

— Она в моем доме. Пойдемте завтракать.

На душе Тольбота Бёльстрода не было ни малейшей тени, когда его старый товарищ схватил его за руку и чуть не сломал ему кисть в пароксизме радости и признательности. Ему невозможно было заглядывать далее этого внезапного блеска солнечного сияния на лице Джона. Если бы мистер Меллиш был разлучен с своей женой десять лет и воротился бы из антиподов с единственной целью увидеть ее опять, он едва ли казался бы более восхищен.

— Аврора здесь! — сказал он, у вас в доме? Неужели это правда, мой милый? Но, разумеется, я должен был знать, что она поедет к вам. Она не могла сделать ничего лучше или благоразумнее после своего сумасбродного сомнения во мне.

— Она приехала ко мне за советом, Джон. Она хотела, чтобы я посоветовал ей, как ей поступить для вашего счастья — вашего, а не ее.

— Бог да благословит ее благородное сердце! — вскричал мистер Меллиш. — И вы сказали ей…

— Я не сказал ей ничего; но я скажу вам, чтобы вы завтра утром достали позволение обойтись без оглашений в церкви и обвенчаться на вашей жене во второй раз в какой-нибудь тихой, маленькой церкви в Сити.

Аврора встала очень рано в это спокойное воскресное утро. Несколько часов лихорадочного сна не очень успокоило ее. Она стояла, прислонившись своею утомленной головой к окну, и уныло смотрела на пустую лондонскую улицу. Она смотрела на печальное начало новой жизни, на неизвестность неведомого будущего. Все безделушки, относившиеся к туалету, в чужой комнате, были вдвойне неприятны ей. Люси сама принесла для бедной путешественницы, которая не привезла с собой никакой поклажи, все принадлежности туалета и убрала все сама собственными руками. Но всякая безделица, до которой Аврора дотрагивалась в комнате своей кузины, напоминала ей какую-нибудь дорогую игрушку, выбранную для нее мужем. Она поехала в белой утренней блузе, которая порядочно измялась в дороге; а так как два платья Люси, взятые вместе, не годились бы для ее величественной кузины, то мистрисс Меллиш должна была довольствоваться своей измятой кисеей. Что за беда? Любящие глаза, замечавшие каждую ленточку, каждый кусочек кружев, каждую складку в ее платье, может быть, никогда не взглянут на нее. Она небрежно скрутила свои волосы и кончила свой туалет, когда Люси пришла узнать с нежным беспокойством, как она спала.

«Я последую решению Тольбота», — повторяла Аврора себе беспрестанно. — Если он скажет, что для Джона лучше, если мы расстанемся, я уеду от него навсегда. Я попрошу моего отца увезти меня далеко, и мой бедный, милый Джон не узнает даже, куда я уехала».

Она считала Тольбота Бёльстрода благоразумным судьей и хотела покориться его приговору. Может быть, она делала это потому, что ее сердце беспрестанно повторяло ей: Воротись к человеку, который тебя любит. Воротись, воротись! Ты не можешь сделать ему более горькой обиды, как бросить его. Никакое несчастье не может сравняться для него с несчастьем лишиться тебя. Воротись, воротись!»

Но этого эгоистического советника не следовало слушать. Как горько эта бедная женщина, устарелая опытностью и горем, помнила эгоистический грех своего сумасбродного замужества! Она не хотела пожертвовать безумной мечтой пансионерки; она не послушалась отца, который семнадцать лет окружал ее терпеливой любовью и преданностью: и она считала все свое несчастье гибельным следствием этого греха. Конечно, такого урока нельзя было оставить без внимания! Конечно, он был довольно силен для того, чтобы научить ее жертвовать собой! Эта-то мысль укрепила ее против внушения ее любви. Для этого-то выбрала она Тольбота Бёльстрода посредником своей будущности.

Если бы она была католичкой, она обратилась бы к духовнику за помощью и утешением; но, будучи другой веры, она обратилась к человеку, которого уважала более других и который, будучи сам мужем, мог, как она думала, понять ее обязанность к мужу.

Она сошла вниз с Люси в маленькую уютную комнатку, отворявшуюся в крошечную оранжерею. Мистер и мистрисс Бёльстрод имели привычку пить утром чай в этой маленькой комнатке. Люси любила сидеть напротив своего мужа за маленьким круглым столиком и наливать ему чай из своего хорошенького сервиза. Она знала, сколько сахару мистер Бёльстрод любил класть в свой чай. Она наливала сливок в его чашку так старательно, как будто приготовляла лекарство. Он пил этот простой напиток из чашки севрского фарфора, стоивший семь гиней и сделанной нарочно для мадам Дюбарри — как сказал Тольботу купец. (Если бы покупщица его была дама, то, я боюсь, он сказал бы, что этот фарфор принадлежал Марии Антуанете).

Мистрисс Бёльстрод любила прислуживать своему мужу. Она выбирала лучшую начинку страсбургского пирога для него, намазывала маслом его хлеб, она ухаживала за ним, лелеяла его, как умеют это делать подобные ей женщины с своими кумирами. Но в это утро она должна была утешать свою кузину; она усадила Аврору в широкое, спокойное кресло на пороге оранжереи и сама села у ее ног.

— Моя бедная, бледная душечка! — сказала она нежно. — Что я могу сделать, чтобы возвратить румянец на ваши щеки?

— Любите меня и жалейте обо мне, милая Люси, — серьезно отвечала Аврора, — но не делайте мне никаких вопросов.

Обе женщины сидели таким образом несколько времени; прекрасная головка Авроры склонилась к прелестному личику Люси, которая сжимала обе ее руки. Они говорили очень мало и то о посторонних предметах, или о счастьи Люси и о парламентской карьере Тольбота.

Часы на камине пробили три четверти восьмого — эти не светские люди вставали очень рано — и через минуту мистрисс Бёльстрод услыхала шаги своего мужа на лестнице. Он имел привычку иногда ходить гулять в Зеленый Парк, так что Люси не обратила внимания на его ранний выход.

— Тольбот пришел, — сказала мистрисс Бёльстрод, — я могу налить чай, Аврора. Но послушайте, душа моя, кажется, с ним кто-то есть.

Не нужно было заставлять Аврору слушать; она вскочила с своего кресла и стояла прямо и неподвижно, дыша прерывисто и смотря на дверь. Кроме шагов Тольбота Бёльстрода, слышались другие шаги — быстрые и тяжелые шаги, которые она знала так хорошо.

Дверь отворилась и Тольбот вошел в комнату с гостем, который оттолкнул своего хозяина с весьма небольшим вниманием к законам цивилизованного общества и чуть было не опрокинул мистера Бёльстрода на позолоченную корзинку с цветами. Но Джон Меллиш не имел никакого намерения поступить невежливо или грубо. Он оттолкнул своего друга только как оттолкнул бы, или старался оттолкнуть, полк солдат с уставленными шпагами, или бурный океан, или какое-нибудь другое препятствие, находившееся между ним и Авророй.

Он держал ее в своих объятиях прежде чем она успела даже произнести его имя, и через минуту она рыдала на его груди.

— Мой ангел! моя дорогая! моя Аврора! — кричал Джон, гладя ее черные волосы своей широкой рукой, благословляя ее и плача над нею. — Как ты могла это сделать? Как ты могла так меня обидеть? Моя драгоценная любимица! неужели ты не научилась лучше знать меня во все время нашей счастливой супружеской жизни?

— Я приехала просить совета у Тольбота, Джон, — сказала Аврора серьезно, — и намерена последовать ему, как бы жесток ни показался он мне.

Мистер Бёльстрод улыбнулся, смотря на этих двух сумасбродных людей. Ему была очень приятна его роль в этой маленькой семейной драме и он смотрел на них с высоким сознанием того, что он был виновником всего этого счастья, потому что они были счастливы. Поэт сказал: бывают минуты — очень редкие, очень драгоценные, очень короткие — которые имеют совершенную полноту радости, ничего не заимствуя от прошлого и ничего не требуя от будущего». Если бы Джон и Аврора знали, что вся ширина Европы разлучит их во всю остальную жизнь, она тем не менее плакали бы радостными слезами при чистом блаженстве этого свидания.

— Вы спрашивали моего совета, Аврора, — сказал Тольбот, — в я принес его вам. Пусть прошлое умрет с человеком, умершим вчера. Вы не можете располагать будущим, оно принадлежит вашему мужу, Джону Меллишу.

Сказав эту речь, мистер Бёльстрод сел завтракать и посмотрел на таинственные углубления пирога так пристально, что когда он поднял опять глаза, Аврора была уже совершенно спокойна, а Меллиш выказывал неестественную веселость и не обнаруживал никаких других признаков прошлого волнения, кроме покрасневших век.