Болтону хотелось, похитив Вирджинию, умчаться вместе с ней на ее белом арабском скакуне. Внутренний голос подсказывал ему, что единственный способ заставить Вирджинию прислушаться к своему сердцу – взять ее в плен и увезти подальше от компьютеров, автомобилей, микроволновых печей и остальной техники, загромождающей ее жизнь. Он всегда обращался к природе, когда требовалось понять собственное сердце.

Если бы он сначала обратился за советом к родным горам, то никогда не купил бы Дженис кольцо. К счастью, он успел исправить ошибку.

Но успеет ли он удержать от ошибки Вирджинию? От ошибки, которая будет стоить им будущего?

– Поедем со мной, Вирджиния, – попросил он.

– Куда? – удивилась она.

– В Аризону – к горам, к рекам, к лесам; в те места, где человек слышит свое сердце, – сказал Болтон.

Видения, представшие перед ее взором, увлекли ее. Она почти поверила, что все сказанное им – правда.

– Ты искушаешь меня, – ответила она.

– Подойди, Вирджиния, – позвал он.

Болтон протянул ей руку. Она страстно желала ухватиться и опереться на нее. Вирджиния всегда считала, что «кто не рискует, тот не пьет шампанского», и уже не раз испытывала судьбу. Но раньше за последствия пришлось бы расплачиваться только ей и, разумеется, Кэндас. На этот раз все было по-иному. Она не могла подвергнуть непредсказуемому риску мужчину, у которого впереди была лучшая часть его жизни.

– Ты не понимаешь, о чем просишь, Болтон, – тихо промолвила она.

– Я отлично понимаю, о чем прошу. Я прошу тебя выйти за меня замуж, – в очередной раз он сделал ей предложение.

– Это решение принималось умом или сердцем? – допытывалась она.

– И тем, и другим, – заверил он ее.

В его страстном взгляде была нежность и вызов.

– Пренебречь своим сердцем – трагическая ошибка, Вирджиния. Не соверши ее, – предупредил Болтон.

Она слушала, затаив дыхание. Вымолвить сейчас хоть слово означало помешать Болтону изложить свои доводы. Вся дрожа, она без сил опустилась на краешек кресла, ожидая, когда Болтон заговорит вновь. Он стоял у камина, сильный и величественный, как родные горы, красивый и настороженный, как дикое животное, чувствующее опасность.

Видеть его – значило хотеть его. Время, проведенное с ним, было самым волшебным в ее жизни. Но сколько оно продлится? Способна ли она поверить в чудеса?

«Скажи же что-нибудь, – беззвучно кричала она. – Скажи что-нибудь такое, чтобы я поверила».

Словно услышав ее мольбы, он заговорил:

– Если ты решила, что я совершенно не думал над этим вопросом, то ошибаешься. К любви и браку я отношусь со всей серьезностью. Но не нужна вечность, чтобы почувствовать то, что требуется для брака. Любовь. Страсть. Смех. Тепло. Умная беседа. Духовная близость. Добрые отношения.

Надежды Вирджинии постепенно таяли и умирали. Сказанного было недостаточно.

– А дети? – прошептала она.

На какую-то долю секунды с его лица упала маска непроницаемости, и увиденное напугало ее больше всего.

– Ты хочешь детей, Болтон, ведь правда? – сурово спросила она.

– У меня будет ребенок – Кэндас, – ответил он.

– Я говорю о твоем ребенке, Болтон… ребенке, который бы рос на твоих глазах, ребенке, которого бы ты учил ловить рыбу, скакать на лошади, разговаривать на прекрасном языке твоего народа. Именно о таком ребенке ты мечтаешь, я знаю, – закончила она.

Больше всего на свете она хотела, чтобы Болтон без промедления опроверг ее, но она также хотела услышать, что дети для него не имеют значения, что ему нужна только она. Его молчание было мучительнее любых слов. Вирджиния так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони, но она не замечала этого.

Все другие проблемы можно было разрешить – только эта была непреодолима. Но этой одной-единственной проблемы было достаточно, чтобы молодой и прекрасный мужчина сбежал от женщины ее возраста.

Иногда молчание разит, как гром. Вирджиния почувствовала боль в сердце.

– Не буду отрицать этого, Вирджиния, – наконец вымолвил он.

В ее горле стал зарождаться крик отчаяния, – когда Болтон уедет, она отправится в лес и будет выть от боли.

– Давай расстанемся мирно, насколько это возможно… Прощай, Болтон. – Вирджиния встала, сомневаясь, удержат ли ее ноги на длинном пути к двери.

Однако Болтон остановил ее взглядом. Он приблизился к ней, а она могла лишь смотреть в невообразимую голубизну его глаз.

– Это было до того, как я встретил тебя, до того, как я понял, что женщина может стать для мужчины всем. – Он нежно запустил пальцы в ее волосы и притянул ее к себе. – Ты – все, в чем я нуждаюсь, все, чего я хочу.

– Нет, – прошептала она. – Я не поступлю так с тобой. Я не лишу тебя радостей отцовства.

– Сегодня рожать могут не только молодые, – сказал Болтон.

– Мне вырезали матку шесть лет назад! – в отчаянии крикнула Вирджиния.

Ее бесплодие было как наказание, и ею овладело уныние. В рождении ребенка скрывалось волшебство, которое позволяло женщине чувствовать себя полноценной.

– Это неважно, Вирджиния, – заверил ее Болтон.

Его задержка с ответом открыла ей все, что требовалось знать.

– Конечно же, важно! Болтон, ты достоин жены, которая сможет сопровождать тебя в горах, не задыхаясь при этом от усталости, и которая сможет надеть декольтированное платье, не беспокоясь о дряблой шее. Но главное, ты достоин женщины, которая сможет подарить тебе ребенка, – сказала она.

– Ты красивая женщина. Ты всегда будешь красивой, – утверждал Болтон.

Он обошел вниманием самое важное, однако она слишком устала, чтобы указать ему на это. Кроме того, не существовало доводов, способных устранить тот факт, что она не может иметь детей.

– Думаешь, я не умею считать, Болтон? Когда тебе будет сорок шесть, мне будет пятьдесят девять. Когда тебе будет пятьдесят, мне будет шестьдесят три. – Она толкнула его в грудь. – Пусти меня. Я даже думать об этом не хочу.

– Нет, Вирджиния. Я не отпущу тебя. – Он незаметно привлек ее к себе так близко, что сквозь халат она почувствовала тепло его тела.

– Думаешь, мне понравится, когда люди начнут спрашивать, не твоя ли я мать? – с горечью промолвила она.

– Это нелепо, – он скривил губы с негодованием.

– О, неужели? Ты хорошо рассмотрел мои бедра? А мой живот? На пляже ты будешь приводить всех в восторг, а моя кожа будет выглядеть так, будто ей не мешает хорошенько ужаться, – Вирджиния намеренно была жестокой.

– Ты считаешь меня столь поверхностным? Думаешь, я интересуюсь только внешностью? – перебил ее Болтон.

– Нет. Я не считаю тебя поверхностным. – На глаза навернулись слезы, но будь она проклята, если заплачет. Она выплачется позднее, когда на карту не будут поставлены ее гордость и женское достоинство. Трясущимися руками она откинула с лица волосы. – Мне очень тяжело.

– Все должно происходить не так, Вирджиния, – пытался остановить ее Болтон.

– Именно так. Разве ты не понимаешь, Болтон? Дело не только во внешности. Ты молодой и сильный, – в отчаянии произнесла Вирджиния.

– Как и ты, – не слушая ее, возразил Болтон.

– Нет. Я уже в том возрасте, когда у женщин возникают проблемы со здоровьем. Я не хочу взваливать на тебя что-либо подобное, – протестовала Вирджиния.

– У тебя проблемы со здоровьем, Вирджиния? – искренне удивился он.

– Нет, – ответила она.

– Ну вот и хорошо, и не кличь беду… Как бы то ни было, большинство женщин живут дольше своих мужчин. Так что мы равны по возрасту, – уверенно заявил он.

– Я не кличу беду, просто я реалистка, – сказала Вирджиния.

– Нет, ты пессимистка, – не согласился Болтон.

– Кто-то из нас обязан быть пессимистом, – кивнула она.

Внезапно он рассмеялся.

– Что тебя так развеселило? – обиделась Вирджиния.

– Ты. Поскольку ты творческая личность, то любой пустяк способна превратить в драму, а иногда даже в мелодраму. – Он крепко обнял ее. – Я никогда с тобой не соскучусь.

– Рада, что хоть на это гожусь. – Потребовалось героическое усилие, чтобы голос у нее не дрогнул. Если она сейчас же не уйдет отсюда, то зарыдает, как дитя.

– Ты прекрасна, Вирджиния, – шептал Болтон. Он целовал ее волосы, ее брови, щеки, губы. – Ты самая красивая женщина на свете.

Ей ничего не стоило дать себя соблазнить, ничего не стоило забыть все, кроме чувств, которые он в ней возрождал.

– Не надо, – прошептала она. – Пожалуйста, не надо.

– Ты этого не хочешь? – спросил он.

– Ты ведь знаешь, что хочу. – Она попыталась высвободиться из его объятий, но он крепко держал ее.

– Не борись со мной. Не борись против нас, – потребовал Болтон.

– Нас не существует. О, Болтон, разве ты не понимаешь… наша любовь невозможна… – Она не хотела воспринимать всерьез его слова.

– Ты меня любишь, Вирджиния? – спросил он, глядя ей в глаза.

– Я этого не говорила. – Его быстро промелькнувшая улыбка разбила ей сердце. – Хорошо. Я люблю тебя. Но это ничего не меняет.

– Меняет, Вирджиния. Любовь делает невозможное возможным, – упорствовал он.

Она покачала головой, но он приложил палец к ее губам, не дав ей возразить.

– Разве ты не знаешь, что когда двое людей любят друг друга, то нет проблемы, которую они не смогли бы решить? – Он улыбнулся. – Ты ведь об этом пишешь.

– Это беллетристика, – прошептала она.

– Жизнь недалека от искусства, – проговорил он.

– Но жизнь не искусство. Жизнь реальна, а я не хочу стать причиной твоих страданий, – сопротивлялась она.

– Если выйдешь в эту дверь, то станешь, – упрямо заявил он.

– Нет, Болтон, стану, если не выйду в эту дверь. – Когда он начал протестовать, она закрыла ему рот ладонью. – Не говори, пожалуйста, больше ни слова. Ты все равно не сможешь изменить моего мнения.

Они все еще стояли так близко друг к другу, что ей стало невыносимо жарко. Она не знала, вызвано ли ее состояние жаром, исходящим от камина, не по сезону теплой погодой или возрастом. Он слегка подвинулся, и их бедра соприкоснулись. Она чувствовала его тепло и его возбуждение. Если она сейчас не уйдет, то не добьется своего.

Она подняла к нему лицо, и он увидел непреклонность в ее глазах.

– Что бы ты ни делал, Болтон, я не изменю своего мнения, поэтому, пожалуйста… позволь мне уйти с достоинством.

Доживи Вирджиния до ста лет, она и тогда не забудет, как он стоял посреди комнаты в блеске огня, все еще горевшего в камине. Его лицо было непроницаемым, но глаза…

Она вздохнула. Он страдал – это было видно, – и Вирджиния отвернулась, не в силах видеть его муки.

Воздух в комнате, казалось, переполняли страсть и отречение, любовь и страдание. Вирджиния не могла больше вынести этого, но и не могла покинуть Болтона.

Кольцо его рук превратилось в стальной обруч. Он мог удержать ее, если бы захотел. Она почти желала этого. Она почти желала оказаться у него в плену и заниматься с ним любовью, и чтобы были только они вдвоем, и чтобы ничто не мешало их чувствам.

Внезапно он ее отпустил.

Она хотела сказать что-нибудь напоследок, что-нибудь доброе и мудрое, что поддержало бы их обоих, но не смогла подобрать слов. Она беспомощно стояла перед ним, теребя пояс халата.

Он не двигался, ничего не говорил. Наконец она решила, что единственное подходящее слово – это «прощай». Должно быть, он прочел ее мысли, потому что поднял руку не просто прося, а требуя молчать.

А вот его слова были изменчивы, как ручьи, петляющие сквозь лес, музыкальны, как песни птиц, приветствующих зарю, и прекрасны, как самые изысканные стихи. Ей не нужно было знать его язык, чтобы понять, о чем он говорит.

Болтон Грей Вульф говорил ей о своей любви на древнем языке своего народа. Красота и боль, звучавшие в его словах, разрывали ей сердце на части, и Вирджиния так и стояла, завороженная, зажмурив глаза, чтобы сдержать слезы, пока он не закончил свою элегию. Когда же воцарилась тишина, она снова открыла глаза и встретила его пристальный взгляд.

– Уходи скорее Вирджиния, пока я не передумал, – печально проговорил он.

В жизни не было ничего труднее, чем повернуться к нему спиной.

«Не оглядывайся назад, не оглядывайся назад», – приказывала она самой себе.

Она дошла до двери, и тут он окликнул ее:

– Вирджиния…

Ее рука уже лежала на дверной ручке, однако она не могла обернуться, не смела обернуться и посмотреть на него.

– Между нами не все еще кончено… Ты будешь моей, – произнес он громко и внятно, чтобы у нее не осталось никаких сомнений относительно его намерений.