Глава 1

Света

2007 год

Плохие новости не всегда выбирают отвратительные промозглые дни, чтобы быть озвучены. Трагедии не ждут пасмурного неба, чтобы произойти в вашей жизни. Во всяком случае, в моей жизни все самое страшное случилось при безумно ярком и веселом солнце наконец-то наступившей весны. Когда птицы щебетали, будто сумасшедшие, а цветы на абрикосах пахли так, что даже учителя сбивались с темы, застывая у раскрытых окон учебных классов.

Наверное, было бы легче перенести тяжелые новости или хотя бы поверить в их реальность, когда небо насуплено тяжелыми серыми тучами, с которых то и дело срывается мелкий, грустный дождь. Или, возможно, осознание дается проще при ударах грозы, когда сверкающие молнии и оглушительный гром во всей красоте показывают тебе, как мал и незначителен ты перед природой и планами Бога. Слабый, ничтожный человечек, не способный повлиять ни на что в своей жизни.

Возможно. Но мне не пришлось этого узнать. Как я уже говорила, в моем случае все произошло совсем не так.

Когда секретарь директора заглянула в наш класс, прервав урок по новейшей истории, и настороженным взглядом «передала» Татьяне Васильевне, нашей историчке, какое-то «их», «взрослое» послание, запредельное для понимания учеников, я даже не сразу поняла, что происходит. Чуть прижмурившись, не слушая объяснений, я смотрела в окно на то, как преломляются лучи солнца в первой листве, меняя цвет. Превращая обычные листочки в какие-то волшебные пристанища мавок, фей и прочей мелкой дребедени из фольклора любого народа мира. Да, я обожала сказки и была самой настоящей фантазеркой. Всегда. Или, во всяком случае, до того момента, когда та самая секретарь обвела серьезным взглядом весь класс, остановившись на мне. А Ленка, моя подруга еще с детского сада, со всей силы не саданула меня локтем под ребра, призывая обратить внимание на происходящее.

- Костенко, - я подавила «ойк», тайком потирая ребра, и подняла глаза на секретаря. – Тебя директор вызывает. Прямо сейчас, - она распахнула дверь шире и чуть отошла, словно показывая, что ожидает меня.

Растерявшись, я все же аккуратно поднялась, попутно пообещав Лене глазами, что еще «отблагодарю» за пинок и, не имея ни малейшего представления о том, зачем понадобилась директору, покинула класс, сопровождаемая любопытными взглядами одноклассников. По правде сказать, меня редко куда-то к кому-то вызывали. Ну, там, в медпункт, ради какой-то справки - могли потребовать зайти. К директору - ни разу. И я совершенно недоумевала, что же такого натворила, что привлекла внимание? Что ж, после я довольно часто попадала в поле зрения руководства своей школы и тогда уже точно знала, за что, не мучаясь сомнениями и вопросами. Но это потом.

Секретарь шла по коридору на два шага впереди меня и всем своим видом демонстрировала, что очень занята своими мыслями и никак не может отвлечься, чтобы хоть что-то мне объяснить. Да я и не пыталась ничего выспросить, если честно. Я была уверена, что ничего страшного не могла натворить и со спокойной душой шла по коридору, стараясь наступить на наибольшее количество солнечных зайчиков, отбрасываемых витражными верхними фрамугами окон. Ребенок.

Тогда у меня еще длилось детство. Впрочем, до его конца оставались считанные минуты.

Я училась не в обычной школе, это, наверное, стоит упомянуть. Никакой посредственности, серости или среднестатистичности. Только дорогое обучение, лучшие, перспективные по будущим связям, одноклассники. Учителя – победители государственных программ и конкурсов. Лучшее образование для тех, кто через год с небольшим помашет ручкой отечественной системе образования и укатит за границу, грызть и постигать науки уже там. Потому что деньги и положение семей это не просто позволяли, а буквально обязывали. Когда дети всех ваших знакомых и партнеров, всех «подруг» по походам в спа-клубы и фитнес-центры учатся в Европе или Америке, вы не можете ударить в грязь лицом и оставить отпрыска «здесь». Несолидно. Неперспективно. Да и просто глупо, особенно, если вы любите своих детей.

А меня родители любили, без всякого сомнения.

Как и моего младшего брата. И все-таки, Алешку с пеленок воспитывали «мужчиной», которому предстояло жить и оберегать семью в жестком и бешеном современном мире связей и бизнеса.

Меня же растили принцессой, чье предназначение: украшать и делать жизнь всех близких волшебной. Так считала моя мать. Что именно в этом предназначение любой уважающей себя девушки. Она сама всегда жила именно по такому принципу. А мой отец, боготворящий землю, по которой она ходила, поддерживал все ее идеи касательно воспитания своих детей. Потому меня баловали, оберегали и холили все родные, даже семилетний Лешка. Хотя и его родители не обижали, а я всегда поровну делила шоколад, которого мне доставалось больше, чем ему. В общем и целом моя семья всегда была счастливой. Мы все друг друга любили. И мне не просто казалось так. Так было.

Я не сомневалась в этом тогда. Верю и сейчас. Несмотря на все различие в отношениях к детям, родители как-то соблюли баланс и, опуская мелкие склоки, нормальные для любой семьи, и любой сестры с братом, мы всегда старались понять друг друга.

Сумели бы мы сохранить это и дальше – то, что мне никогда уже не суждено было узнать.

Спустившись на один этаж, мы завернули направо и почти сразу оказались в приемной директора. На красных, обтянутых дерматином стульях, которые обычно пустовали, сидели два внушительных, я бы даже сказала массивных мужчины неопределенного возраста. Ну, те, которые молодые, но попробуй разбери: двадцать два им или тридцать пять. Оба, как по команде, обернулись к нам, мимолетно глянули на секретаря, и тут же переключили свое внимание на меня. Оба были одеты в похожие серые летние костюмы. Оба без галстуков. Оба с таким выражением лиц, что сошли бы за близнецов, хоть явно имели разных матерей. От их взглядов, непонятных, нечитаемых, мне впервые за этот день стало не по себе и захотелось поежиться, втянув голову в плечи. Совершенно не поняв своей реакции, я быстро отвернулась, посмотрев на секретаря. Она подошла к двери в кабинет директора и молча распахнула передо мной, намекая, видимо, чтобы я зашла. Молчали и те непонятные мужчины.

Стремясь уйти из-под некомфортного мне наблюдения и наконец-то понять, зачем же меня позвали, быстро переступила порог. Двери за мной закрылись с тихим щелчком. Но я уже на это не обратила никакого внимания. Как и на директора, собственно, которая сидела в кресле за широким деревянным столом, напряженная, с ровной спиной и строгой прической. Всем видом демонстрируя осанку и манеры, которые старалась прививать и своим ученикам. Мне было не до Ларисы Аркадьевны.

Все мое внимание моментально и целиком сосредоточилось на мужчине, стоявшем у окна. Я вживую видела его, наверное, раз пять или шесть за последние годы, но всегда и везде у меня на него была только одна реакция:

- Дядя Сережа! – с восторгом завизжала я, забыв о присутствии директора в кабинете.

И с ходу, с порога, бросилась к нему, чуть ли не повиснув на дяде.

Он рассмеялся. Искренне, хоть и тихо, и с широкой улыбкой обнял меня так же крепко, прижав мою голову к своей груди. Только в его глазах, уникальных, как мне казалось, глазах дяди Сережи (один карего, один зеленого цвета) этого смеха не было. В тот момент я не обратила внимания на подобную мелочь. Просто до невозможного сильно радовалась тому, что вижу его. Что он снова приехал к нам в гости, да еще и в школу зашел, чтобы меня забрать:

- Привет, Бабочка, - дядя нежно погладил мою макушку ладонью. – Не забыла ты меня, вижу, - все с той же улыбкой покачал головой старший брат моего отца. – Порадовала старика.

Ну, стариком мой дядя не был. Даже близко. В этом году ему должно было исполниться только тридцать шесть. Но еще не было случая, чтобы он упустил возможность посмеяться над нашим с Лешкой восхищением его личностью, что более пристало какому-то старцу, как он считал. И каждый раз, приезжая или звоня, дядя делал вид, что с него едва ли не песок сыплется. Картинно кряхтел и пошатывался, стоило нам с братом повиснуть на его шее по разные стороны. Однако сейчас этого и в помине не было. Наверное, мне стоило обратить внимание и на это.

Но я не смогла. Все отошло на второй план и казалось несущественным. Млея от этого имени: «Бабочка», которое именно дядя, по семейным преданиям, придумал для меня, когда мне еще и года не было (никак не нравилось ему обычное «Света», что выбрали родители для дочери), я уже представляла, как мы сейчас поедем домой, а потом, вечером, вместе доберемся на вокзал, встречать родителей и Лешку. Они уехали на пять дней в Крым, отдохнуть от города. А у меня не вышло вырваться из-за окончания года и итоговых контрольных. И какой родителям будет сюрприз! А потом, всей семьей мы будем сидеть у нас на огромной кухне и слушать, как обмениваются малопонятными, и от того волшебно-таинственными новостями папа с братом. Как мама будет тепло улыбаться всем вокруг, подливая чай папе и кофе дяде. Как нас с Лешиком в пятый раз погонят спать и сделают вид, что не заметят – мы все тут же, сидим рядом с ними, слушая воспоминания об их детстве, рассказы о проказах и наказаниях, которые получали эти двое от бабушки с дедушкой.

В общем, не замечая непривычно крепких и напряженных объятий дяди, его серьезного взгляда и растерянного покашливания Ларисы Аркадьевны, я успела за пару секунд выстроить массу планов. И, возможно, напридумывала бы еще больше. Но тут дядя меня осторожно отодвинул от себя и заглянул прямо в глаза своими разноцветными глазами. Некоторые смущались смотреть в глаза дяде Сереже из-за этого отличия, отдельные суеверные бабульки из старого дома, где они с папой когда-то жили, даже подозрительно косились в его сторону, и сплевывали, словно верили, что он… ну, не такой какой-то из-за разного цвета глаз. Ненормальный. Сам дядя и мой папа только посмеивались, когда вспоминали об этом, отшучиваясь, что таким «динозаврам» про генетику ничего не объяснить.

А я никогда не боялась этого взгляда. И какое-то время в детстве жутко расстраивалась, что у меня самой глаза одинаковые. Плакала, просила у папы денег на цветные линзы (в количестве одной), чтоб и самой иметь такие глаза. Оба карих – это же скучно. И что, что они как «угольки», как говорила мама, будут еще обжигать всех мужчин. Иметь разноцветные глаза, как у дяди Сережи, казалось мне куда круче. Я ныла, хандрила, впадала в депрессию (в одиннадцать лет!) – издержки современного массового воздействия телевидения и интернета на психику, как объяснял родителям наш психолог. В общем, всячески возмущалась несправедливостью судьбы, лишившей меня такого замечательного взгляда, как у дяди Сережи. И так опечалила этим отца, который не мог мне ни в чем отказать, что однажды он позвал меня к себе в кабинет и долго разговаривал со «своей принцессой». Так я узнала, почему только у дяди из всех нас имеется настолько удивительная генетическая особенность. Как сказал папа, рассказывая мне все – об этом не знал больше никто, даже наша мама. От этого я почувствовала себя очень важной и взрослой. Ведь мне доверили семейную тайну! И еще больше ощутила какую-то безграничную сопричастность то ли к своей семье вообще, то ли к дяде в частности. Немного успокоилась. И даже смирилась с тем, что и просто любоваться его глазами – уже классно.

Так вот, сейчас эти самые глаза смотрели прямо в мои, а его огромные руки крепко держали меня за плечи:

- Бабочка, - опять повторил дядя, прервав уже готовые сорваться с моего языка планы на сегодня. – Нам надо очень серьезно с тобой поговорить.

Вот как начинаются плохие новости. С серьезного разговора.

А солнце при этом продолжало все так же ярко светить сквозь окно за плечом у дяди Сережи.

- Да? – не понимая, о чем можно серьезно говорить, когда все так здорово, я немного нахмурилась, но постаралась сосредоточиться и внимательно глянула на него. – Что-то случилось?

- Случилось, - дядя Сережа перестал улыбаться. И я наконец-то обратила внимание, что взгляд его глаз кажется очень, очень темным. Даже того, что зеленый. Темным и непроницаемым, как у тех мужчин в приемной. – Бабочка, твои родители и Лешка… - дядя замолчал, словно старался подобрать слова.

Я нахмурилась:

- Да, они в Крыму. Ты дома у нас был? Они сегодня приезжают, вечером…

- Нет, малышка, - эти разноцветные глаза смотрели на меня все так же серьезно и совсем непривычно грустно. – Они не приедут, Света, - впервые за долгое время он назвал меня по имени. – Машина, такси, на котором они добирались к Симферополю… Ночью был дождь, а они выехали засветло. Водитель не справился с управлением. – Дядя помолчал, внимательно всматриваясь в мое лицо. – Никто не выжил, Бабочка. Никто.

Я его не поняла.

Вот честно, знаете, бывает: ты зачитался книгой, или передачу смотришь по телеку – с тобой в этот момент разговаривают, ты слова слышишь, а уловить смысл не выходит. Вот и со мной так в тот момент вышло, хоть ничего меня от слов дяди не отвлекало. «Защитная реакция психики», как потом пробормотала Лариса Аркадьевна, суетясь вокруг меня со стаканом воды, когда растерявшийся дядя, по сути не имеющий опыта общения с детьми, кроме редких визитов к нам в гости да частых телефонных разговоров, пытался усадить трясущуюся меня на стул.