Ксюша буквально «выплакала» себе квартиру. Заставила Олега совершить подлость по отношению к Марте.

Зачем шептать возлюбленному на ухо – «давай выгоним твою жену из дому!»? Можно просто заплакать.

И Валю, подругу свою, она тоже слезами буквально выпихнула в Грязищи, на разведку.

Олег при всей своей любви, однако ж, никогда не считал Ксюшу умной. Милая дурочка. Добрая. За нее надо все решить. Надо ей помочь, иначе она пропадет, такая слабенькая… Нет, выходит, Ксюша не была дурочкой. И не беззащитная она вовсе. У Ксюши очень развита интуиция.

Еще у Ксюши нет никакого представления о добре и зле. Для Ксюши гораздо важнее, чтобы жилось тепло и спокойно. Мягко и удобно. Человеческими страстями Ксюша никогда не томилась – напрасно окружающие считали доброй, нежной… ангелом. Ксюша хотела только комфорта. Хотела, чтобы ее все любили. Чтобы норка своя была, в которой можно спрятаться, затаиться.

По сути, Ксюша и не человек вовсе, а какой-то особый вид животного…

Да, в общем, и интуиция у нее хреновая. Рыдала все последнее время, у Олега из-за нее чуть сердце не надорвалось. Не могла даже мужа поддержать! А на сына вообще наплевать… Словно не ребенка растила, а огурцы в парнике.

Ксюшу выгнали из ее норки – теперь она скулит, скулит, скулит…

Зато Марту Олег проглядел.

Вот Марта – настоящий ангел. Чистый, честный, бескорыстный (это ж надо, комнату отдала!). Пусть Ксюша говорит, что у Марты ухажером олигарх… Можно подумать, что все богатые – щедрые. Нет! Просто Марта из тех, у кого доброе сердце. Марта, если вспомнить, купила тогда, много лет назад, квартиру для Олега… Купила для них обоих, чтобы они жили долго и счастливо. Вот Марта – она и есть милая дурочка, которую легко обмануть… Вот Марта – истинно бескорыстная.

А какая красавица… Воплощение гармонии. Единство души и тела (высокий рост и высокая душа).

Господи, если бы можно было все переиграть заново! Если бы можно было вернуть Марту – нежную, красивую, такую добрую…

* * *

– …нет, ты должна обязательно прийти! – настаивала Нина Павловна.

– Зачем, если его послезавтра все равно выписывают?! Я только опять все испорчу… – сказала Марта. Она перехватила трубку поудобнее. – Мам…

– Что?

– Мам, я должна сказать тебе правду. Мам, я, наверное, не люблю его.

– Родного отца?..

– Да. Это звучит ужасно. Но это правда. Я столько лет ждала его любви, а он… Пусть он остается с Гошкой и Глебкой.

– Ты ненавидишь родного отца…

– Я не сказала, что я его ненавижу! – зарычала Марта. – Я сказала, что не люблю. Это разные вещи! И, мама… мы никогда не говорили честно. Ни ты, ни я, ни он, ни мои братья… Это невыносимо.

– Марта, худой мир лучше доброй ссоры! – мрачно напомнила Нина Павловна. – Ты своей правдой чуть не убила его. Это ж надо – квартиру потеряла!

– Уже вернула.

– А Ивана зачем наняла?

– Мама, Иван – мой друг. Очень хороший друг! Я его не нанимала, я его попросила сыграть роль жениха… И очень об этом жалею! Надо было честно признаться, что я не собираюсь замуж…

– А работа? Про работу ты тоже врала? Ты – по-прежнему дизайнер или… или эта, уборщица?

Марта промолчала.

– Марта!

– Мам, я с тобой тоже не могу говорить.

– Но почему?

– А потому что я не знаю, что ты на самом деле думаешь. У тебя такой характер… Тебе тоже не нужна правда. Лишь бы снаружи все было чисто и аккуратно.

– Марта!

– А почему вы с отцом ни разу нормально не поговорили? Ты же всю жизнь под него подлаживалась, скрывала от него все наши грехи – мелкие и большие…

– Марта! Марта… ну, хочешь, я приеду к тебе, на колени встану… Пожалуйста, навести отца. Он уж тут которую неделю, и… и только я у него была. А послезавтра его выпишут. И тогда уже ничего не изменишь. Тогда получится, что он не нужен своим детям.

Нина Павловна произнесла эти слова странным, незнакомым голосом.

– Мама… мама, я сейчас буду, – сказала Марта.


…В обычной городской больнице было полно народу. Посетители, сами пациенты в пестрых домашних халатах и тапочках, сновали сердитые нянечки…

Марта сдала верхнюю одежду в гардероб, нацепила на ноги целлофановые бахилы (белый халат надевать было не обязательно). Направилась к лестнице через широкий холл, забитый людьми. В зеркале на противоположной стороне увидела свое отражение… и опять поразилась.

Она, Марта, как-то резко отличалась от других людей. Выделялась в толпе, точно белая ворона. Во-первых, конечно, ростом, а во-вторых, еще чем-то… Красотой? Нет, скорее яркостью… Хотя была одета достаточно просто – темно-серый сарафан, серая в клеточку водолазка, черные высокие сапоги. Бусики из коралла – единственный всплеск яркого цвета. Волосы еще – темные, но тоже яркие, густого оттенка. Лаковый черный пояс блестел, да… Тоненькая. Не юная, но правильно подобранное белье рисовало аппетитные формы. В общем, идеальный, совершенный, законченный облик – хоть сейчас в раму и на выставку. (Смешные бахилы, но бахилы не считаются – тут все в них, да их и не заметно сверху.)

Марта на миг замерла, разглядывая себя со стороны, удивленная, чуть напуганная (надо ж, совсем недавно чучелом гороховым себя считала!).

В чем загадка?

Люди вокруг, в отличие от Марты, выглядели только набросками к картине. Пациенты – благодаря кургузым халатам и тапочкам, посетители – тоже как-то непродуманно одеты, причесаны… Женщины – даже молодые – или совсем без макияжа, или краски были нанесены слишком грубо, резко. Неправильно! Редко у кого сочетались предметы одежды, аксессуары… Одежда им была нужна для того, чтобы прикрыть наготу. В основном – брюки и свитера, брюки и свитера…

Почему они не хотели выглядеть лучше? Не хотели или не могли? Ведь можно было все исправить (необязательно иметь идеальные черты лица и идеальную фигуру!): лишнее – заретушировать, задрапировать, нужное – открыть, подчеркнуть, выделить.

«Я же в больнице, а не на светском приеме!» – напомнила себе Марта.

Но все равно контраст был невероятным.

Марта шла сквозь толпу к лестнице и чувствовала, что все тоже смотрят на нее. Оборачиваются, разглядывают – кто с неприязнью, кто с удивлением, мужчины пытаются заговорить, привлечь внимание…

Марта своей красотой не гордилась – тем более что сделала своими руками. Немного ума, терпения, желания… Денег. Ну и времени еще – по распродажам побегать… Да что в этом сложного – красоту навести?! Но ее смущало то, насколько резко она в последнее время вдруг стала выделяться из толпы.

Она поднялась по лестнице, нашла нужную палату.

Постучалась тихонько, вошла.

В большой светлой комнате лежали человек десять – в основном мужчины пожилого и очень пожилого возраста. Кто читал, кто дремал, кто прижимал к уху сотовый… При появлении Марты все повернули головы к двери. И – всеобщий вздох.

О, этот мужской вздох…

Отец сидел на кровати у окна, и он единственный не обратил внимания на вошедшую.

– Папа! – Марта, лавируя между кроватей, пошла к отцу.

Со всех сторон до нее доносился шепот:

– Вот это да…

– Это к кому такая?..

– Блин, я пропал…

– О-о!

Отец снял с носа очки и с брюзгливым выражением наконец повернулся. При виде дочери нахмурился, ожесточился, в глубине глаз девятым валом поднялось раздражение и недовольство.

– Пришла… – Он неохотно подвинулся, позволяя Марте сесть рядом. – А чего пришла, меня уж выписывают скоро!

Марта вдруг поняла, что не может сказать отцу ни одного доброго слова. Вспыльчивый, глупый, вздорный мужик. Это – ее отец. Старый дурак. Которого нельзя любить – можно только терпеть…

Марта вдруг окончательно и бесповоротно ощутила свою нелюбовь к этому человеку. Зачем себя обманывать?.. И что сказать ему? Сказать-то ему и не хочется ничего… А скажешь правду – так опять проблем не оберешься!

– Викторыч, это кто к тебе?

– Виталий, познакомь!

– О-о!…

И все остальные тут – тоже старые дураки.

Отец еще больше нахмурился, побагровел. Кажется, он только сейчас осознал, насколько эффектно выглядит Марта. И что она способна привлекать к себе внимание окружающих…

Что его дочь – красива. Необыкновенна.

– О-о…

– Вот это да!

– Виталик, кто это?

Виталий Викторович заерзал, побагровел еще больше. Заиграли желваки под кожей. «Сейчас рявкнет, – подумала Марта. – Сейчас гадость какую-нибудь скажет…»

Отец открыл рот и веско, с достоинством произнес:

– Это моя дочь.

– Викторыч, вот это да!

– Да я только в кино таких красивых видел…

– Повезло-о! – чей-то почтительный, восхищенный голос. Эти люди не так уж и плохо были воспитаны. Нет. Они просто не могли сдержать себя. Они говорили правду.

Отец зашевелил темными бровями и повторил:

– Да, это моя дочь. Моя!

Странно, но в его голосе была… гордость, что ли?

Сердце у Марты дрогнуло. Она, не осознавая, что делает, вдруг протянула руки и обняла отца. Лет сто его не обнимала, с детского сада. Отец, как военный, недолюбливал всякие «уси-пуси». И вообще, с искренним интересом возился только с мальчишками, Гошкой и Глебкой.

С чего это она взяла, что не любит его?.. Еще как любит! Все жизнь хотела ему сказать и не могла…

– Папа.

У отца были каменные плечи. Каменная спина. Каменные руки. Лицо тоже каменное какое-то – щеки словно шероховатый гранит.

Отец положил Марте на плечи свои каменные руки, каменной щекой прижался к ее щеке. И сказал каменным, грубым голосом:

– Чего ты не приходила, дочка? Я ждал… Мать, поди, заставила?

– Нет, – пискнула Марта, обнимая его каменную спину. – Я сама. Я соскучилась по тебе, папа.

– Врешь.

– Нет, правда.

Отец отстранил ее, заглянул в глаза. Марта попыталась угадать – верит или нет? Непонятно. Не угадаешь…

– Ты у меня самая лучшая, дочка… – прогудел отец. Его голос напоминал обвал в скалистом ущелье.

– Папа! – Марта засмеялась, снова обняла его. Провела ладонями по его шероховатым щекам, слегка покрутила ему уши. Надавила на нос пальцем, словно на кнопку звонка. Потом боднула головой в грудь. Отец все это терпеливо снес. Он был в полной ее власти, этот каменный великан…

– Дочка моя!.. – Он нахмурился грозно, потом суровые морщины разгладились, лицо стало безвольным, глуповатым даже. Беспомощным.

Отец хотел быть нежным и не умел быть им. Боялся. Ведь это так не по-мужски!

Они немного поговорили – Марта рассказала, что ей удалось отсудить квартиру у Олега.

– Вот сволочь-то! Надо ему морду набить… Вот я выпишусь и пойду к нему…

– Папа, не надо. Я сама со всем справилась. У меня все, все хорошо!

– Ну слава богу. Ты, если что, к нам с матерью обращайся. Мы всегда тебе поможем. Всегда! – Он опять грозно нахмурился.

…Марта вышла из больницы счастливая, взбудораженная. Что такое произошло, отчего мир перевернулся с ног на голову, почему ее суровый отец вдруг вспомнил о том, что у него, помимо сыновей, еще и дочь есть?.. Проявил нежность?

Иначе, как чудом, это назвать было нельзя.

Марта спустилась в метро, проехала остановку, потом внезапно вспомнила, что ей сейчас не в Грязищи, а по старому адресу – на Садовое. Засмеялась, выскочила из вагона на следующей станции.

…Дома.

Да, теперь с чистой совестью можно было сказать, что она вернулась в свой дом. Вошла. Правда, эти жуткие обои, это прогорклый запах, оставшийся после Ксюши…

Марта скинула пальто, обошла квартиру. Кое-какие вещи она привезла с собой из Грязищ, но все это было не то. Надо переделывать интерьер, менять, строить заново…

Да, и еще зайти в торговый центр за домашней одеждой. Нет, вместо пижамы и шлепанцев лучше купить пеньюар! По своей квартире хотелось порхать принцессой…

На каких-то клочках Марта принялась набрасывать эскизы – для большой комнаты, для кабинета, для кухни… Для кухни – в первую очередь, поскольку «гарнитур Барби» отвратителен, только Ксюше мог понравиться этот карамельный беспредел зелено-розового цвета…

Внезапно карандаш выскочил из ее рук. Марта наклонилась за ним, подняла, но подняла уже – другим человеком.

«Что я делаю? – удивленно спросила она, другая, себя. И самой себе ответила: – Я придумываю новый интерьер. Для Светланы Евгеньевны придумала, теперь вот для себя… Это уже не случайность, это – закономерность!»

И тут же с энтузиазмом продолжила рисовать, для того чтобы убедиться – она снова могла творить. «Двери будут светлыми. Цвета слоновой кости! Потолок сделаю в виде ступенчатых кессонов, которые визуально увеличат высоту помещения. Раньше у меня тут все было в духе минимализма, но теперь, пожалуй, надо сделать что-нибудь классическое. Современная классика, да. Кофе с молоком в отделке стен и деревянные конструкции цвета слоновой кости. Никакого пафоса, но для придания нарядности – добавить золота в отделку светильников и рам для картин. У меня есть картины? Есть. По крайней мере одна – Риммина. Мебель куплю черного цвета. Черный, конечно, цвет брутальный, но на фоне сливочной гаммы он заиграет очень благородно… Пол на кухне из крупноформатной плитки. Фартук сделаю из плитки со схожим рисунком… Господи, господи, да что это такое?!» Марта засмеялась, вскочила, бросила карандаш, прижала пальцы к вискам. Сердце у нее колотилось, словно сумасшедшее. Она снова могла заниматься своим любимым делом.