Светлана Лубенец - Бал моей мечты

Чака тут же выскочила на площадку лестницы и прокричала оттуда:

– Ну и темнотища! Страшно, аж жуть! И как ты, Дашка, не побоялась спускаться вниз? Это же все равно, что в колодец нырять!

После Чаки все вышли на темную лестницу, а Даша показала кнопку под подоконником. Танька выклянчила, чтобы ей позволили ее нажать, и присутствующие еще раз посмотрели, как колонна задвигается в комнату и как снова выползает на лестницу. Чака приложила ухо к кирпичному боку самодвижущейся колонны и восторженно констатировала:

– У нее внутри что-то тихонечко лязгает и дрожит! Будто там кто-то живой дышит!

– Ну, и где же может быть клад? – улыбнувшись Таньке, спросил Гулькин отец, окидывая взглядом и ощупывая руками мрачные кирпичные стены.

Александра Модестовна осветила фонариком по очереди все углы комнаты и задумчиво проговорила:

– Интересно, какая же из трех оставшихся колонн тоже может отъехать?

– Скорее всего, механизм должен быть спрятан вон в той колонне, – сказал Михаил Петрович и показал на кирпичный столб с другой стороны двери.

– Почему вы так решили? – спросила Чака.

– Поскольку комната угловая, то двум другим просто некуда отъезжать. За ними улица.

– Надо же, какая железная у вас логика! – восхитилась Танька. – Я ни за что не сообразила бы.

– Просто я хорошо знаю здание, – улыбнулся Чаке Михаил Петрович.

– Надо найти кнопку механизма… – еле слышно проговорила директриса. – Ой, что-то я разволновалась… – и она тяжело оперлась на руку мужа.

– Я поищу! – заявила Айгуль тоном, которому, как ей казалось, никто в ее собственном пансионе не должен перечить.

– По-моему, ты тут уже нараспоряжалась, – довольно сердито осадил ее отец и притянул поближе к себе. – Пусть попробует… Даша… Так, кажется, тебя зовут?

Казанцева кивнула, подошла к стене, положила на кирпичи руки, а потом повернулась к Веденеевой:

– Лер! А ты давай с другой стороны! Я думаю, вторая кнопка, как это ни смешно, тоже должна находиться на уровне моего носа.

Девочки зашарили руками по стенам с разных сторон второй колонны, и через несколько минут обрадованная Даша крикнула:

– Надо же! Нашла! Опять мне повезло! Приготовьтесь! Нажимаю!

С потолка за шиворот Казанцевой посыпался сор, внутри колонны что-то крякнуло, взвизгнуло и чихнуло, но с места она не сдвинулась.

– Нажми еще раз, – предложил Сашка. – Это она застоявшиеся суставы размяла и теперь наверняка поедет.

Даша стряхнула с плеч мусор, вытащила из-за воротника острый камешек и нажала кнопку еще раз. Колонна снова чихнула, как-то особенно взвизгнула – и все-таки поехала, продолжая кряхтеть и щелкать частями своего проржавевшего механизма.

– Ура-а-а! – в один голос закричали Даша, Лера и Танька. Айгуль выказывать такую ясельную радость посчитала ниже своего достоинства и лишь снисходительно улыбнулась.

За колонной оказалась ниша. Что в ней находилось, массивный кирпичный столб увидеть не позволял.

– Ну что, Александра Модестовна, вы отошли от первого потрясения? – обратился к директрисе Талиев. – Если за колонной и находятся сокровища, то они принадлежат вашей семье. Вам первой и входить.

Александра Модестовна побледнела так, что это было заметно даже в полутемном помещении.

– Пойдем со мной, Миша, – попросила она мужа, – а то мне что-то не по себе…

Михаил Петрович, нервно покусывая губы, повел жену к открывшейся нише.

– Здесь металлическая дверца, вроде как у сейфа! – крикнул он из-за колонны.

Потом раздалось клацанье металла о металл, какой-то слабый скрежет, а вслед за этим – расстроенный голос Александры Модестовны:

– Ну вот… Не открывается… Я же говорила, что этот дубликат никуда не годится…

– Давайте я открою, – Айгуль вытащила из-за ворота цепочку, на которой висел Царский Ключ.

Давид Алиевич отрицательно покачал головой, сам снял с шеи дочери цепочку и отнес ключ Александре Модестовне. Вслед за ним к нише за колонной подошли и остальные. Директриса вставила в скважину металлической дверцы Гулькин ключ, и он тоже с некоторой заминкой, но все же повернулся в замке. За дверцей в небольшом углублении стоял небольшой кожаный, сильно потертый и растрескавшийся сундучок, или саквояж, похожий на те, с которыми в старых фильмах ездили к больным врачи начала ХХ века.

– Миша, бери, – дрожащим голосом попросила мужа Александра Модестовна. – Открывать будем у меня в кабинете.

Михаил Петрович с большой осторожностью, будто стеклянный, вытащил из сейфа саквояж. Он был покрыт пылью, а замок оплетен густой паутиной, но Михаил Петрович, не обращая на это никакого внимания, прижал добычу к себе, как грудного ребенка.

Директриса заперла сейф, Даша нажала на кнопку, и колонна встала на место.

На обратном пути к кабинету Александры Модестовны все молчали, очевидно, раздумывая над тем, что находится внутри саквояжа и какова будет судьба находки. Глядя на взвинченную покрасневшую Айгуль, засунувшую руки в карманы халатика с такой силой, что они чудом держались на казенных нитках, Даша не ждала ничего хорошего и даже уже жалела директрису.

В кабинете Михаил Петрович поставил саквояж на стол, а Талиев щелкнул выключателем. От яркого света после полутемных коридоров все участники этой истории вздрогнули и на миг зажмурили глаза.

– Все, Миша… Открывай… – Александра Модестовна обессиленно опустилась на стул возле стола.

Даша почему-то испугалась и вцепилась дрогнувшими пальцами в рукав Костромина. Лера подошла поближе к Алексею, Танька на всякий случай решила держаться рядом с Талиевым, который совсем недавно очень ласково с ней обошелся и даже вытер слезы собственным платком. Айгуль стояла с другой стороны отца и смотрела на саквояж так, будто из него должна была выползти отвратительно-ядовитая гремучая змея. Михаил Петрович рукой снял паутину, весьма негигиенично и безжалостно вытер руку о свой новенький халат, поколдовал с замком – и саквояж наконец распахнул кожаные створки.

– Вот это да! Как в кино! – выразила всеобщее мнение Чака.

Даша вылезла из-за Сашки, за которого зачем-то спряталась, и задохнулась от восхищения. Под стильной современной люстрой кабинета Александры Модестовны искрились и переливались настоящие драгоценные камни в золотых старинных оправах!..

Директриса была в состоянии такого шока, что подняться со стула не могла. Она ловила ртом воздух и, похоже, собиралась хлопнуться в обморок. Возможно, она так бы и сделала, если бы очередной раз за сегодняшний вечер не скрипнула дверь и в кабинет не вошли бы Милашка с Адой Глебовной – обе в халатах, заспанные, с кое-как заколотыми волосами.

– Что здесь… – Милашка хотела задать законный для пяти часов утра вопрос, но осеклась при виде сверкающих драгоценностей. Она охнула, закрыла рот рукой и привалилась к шкафу.

Ада Глебовна оказалась более стойкой. Она без лишних звуков приблизилась к раскрытому саквояжу, показала на лежащую сверху брошку с желтыми и зелеными камнями и пробормотала:

– Как на бабушкином платье… На портрете…

Никто ничего не ответил Аде Глебовне, потому что отвести глаза от сверкающей груды ювелирных украшений было трудно, и все слова временно куда-то подевались. Но, оказалось, не у всех. Тишину разорвал гневный голос Айгуль:

– И что, папа, ты все это им отдашь?

– А ты как считаешь? – спросил дочь Талиев. Вынул платок, которым недавно промокал Чакины слезки, и вытер лицо.

– А я считаю, что раз ты купил пансион, то все, что в нем находится, тебе и принадлежит! И нечего их даже обнадеживать!

Талиев наконец отвел глаза от саквояжа, с удивлением посмотрел на Айгуль и, превратившись в неудачливого родителя, растерянно спросил:

– Чего тебе не хватает, доченька?

Айгуль не ответила. Лицо ее скривилось, она всхлипнула и выбежала из кабинета Александры Модестовны.

Дверь с грохотом закрылась, а в кабинете повисла напряженная тишина.

– Не обращайте на нее внимания, – смущенно сказал Талиев, – поплачет и перестанет… Не впервой…

– И все-таки, Давид Алиевич, нам действительно надо во всем разобраться, – очнулась наконец Александра Модестовна, выпрямила спину, твердой рукой поправила разлохматившиеся волосы, и Даша опять увидела в ней ту волевую женщину, которая умело руководила своим пансионом. – Скажите, что вы думаете на сей счет.

Гулькин отец ответил теми словами, какие Даша больше всего хотела от него услышать:

– Я не претендую на ваше богатство. В отличие от дочери, – он болезненно сморщился, – мне всего хватает.

Чака, которой уже давно не терпелось потрогать руками настоящие драгоценности, тоже обрадовалась такому ответу Талиева, подскочила к саквояжу и бесцеремонно запустила в него руку. Она выудила из него брошку, но не ту, к которой Ада Глебовна даже побоялась прикоснуться, а другую, усыпанную мелкими блестящими камешками.

– Ой! Вы только посмотрите! – Танька оглядела всех блестящими, не хуже камешков на брошке, глазами. – Здесь буквы какие-то переплетены! Похожи на ваши преподавательские значки! – И она передала украшение в руки Александре Модестовне.

Та надела очки, поднесла брошку поближе к лицу и, улыбнувшись, сказала:.

– Да, это вензель князей Бонч-Осмоловских: переплетенные «Б» и «О» на черном фоне. Конечно же, я не случайно заказала дизайнеру именно такие значки для своих преподавателей… Такие вензели украшают бумаги и некоторые вещицы, оставшиеся нам от наших предков. Кроме того, что я этим отдала дань нашей фамилии, мне еще кажется, что вензель вообще очень красиво смотрится.

Ада Глебовна вытащила из кармана тонкий кружевной платочек, в одном из уголков которого были вышиты лиловым шелком переплетенные между собой «Б» и «О».

– Александра Модестовна, а что вы собираетесь делать с такой кучей драгоценностей? – непосредственная Чака задала тот вопрос, который интересовал всех присутствующих и который, кроме нее, не посмел бы задать никто.

– Честно говоря, – директриса посмотрела в глаза Талиеву, – я мечтала, что если мы найдем спрятанные дедом драгоценности, то я выкуплю у вас пансион, отремонтирую остальные корпуса, наберу еще преподавателей и создам наконец такое учебное заведение, какое давно хотела иметь и какое, как мне кажется, будет очень к лицу Петербургу. Как вы на это смотрите, Давид Алиевич?

– Я смотрю на это положительно. За год, что существует пансион, ни он, ни вы, ни ваши воспитанницы ни в чем меня не разочаровали. По-моему, только моя дочь и приносит вам неприятности… – Талиев жестом остановил пытающуюся возразить директрису. – А если пансион перейдет в вашу собственность, у Айгуль не будет повода заноситься и изображать влиятельную особу. Мне кажется, ей это только на пользу пойдет.

– Это уж точно! – не могла удержаться от возгласа Чака.

– Вот видите! – невесело усмехнулся Талиев. – Это не только мое мнение.

Давид Алиевич пообещал через двадцать минут отвезти Лериного Алексея домой, а Костромина – в гимназию и пошел разыскивать дочь.

Девочкам разрешили попрощаться с молодыми людьми в гостевой комнате.

Даша с Сашкой подошли к окну, подальше от Леры с Алексеем, чтобы не мешать им.

– Даш! А что бы ты сделала с такой кучей золота? – улыбаясь, спросил Костромин.

– Честно говоря… – задумалась Даша, – даже и не знаю… Мне кажется, у меня есть все, чего можно только желать. – И она очень выразительно посмотрела Сашке в лицо.

Вся выразительность пропала даром, потому что Костромин, похоже, не углядел в Дашином ответе особого скрытого смысла, который она в него попыталась вложить, и вздохнул:

– А вот моей семье не помешало бы золотишко. Мать на трех работах корячится, чтобы нас с братом прокормить. Нет, все-таки мне действительно надо поступать в Кадетский корпус.

– Знаешь, Костромин, я тебе хочу сказать, – решила не сдаваться Даша, – что если ты поступишь в свой корпус, а потом уйдешь в море… – Она набралась сил и выпалила одним духом, глядя ему в глаза: – То я тебя всегда буду ждать!

– А если я не поступлю… – растерялся Сашка.

– Тогда я буду ждать тебя здесь, в пансионе, в этой гостевой комнате… каждое воскресенье… Придешь?

Костромин не ответил, но по его лицу было видно, что он обязательно придет и, скорее всего, в самое ближайшее воскресенье.