— Я очень устала от твоих претензий и обид. Перестань, пожалуйста, хотя бы сегодня вести себя, как избалованный ребенок. Я, как любой цивилизованный человек, хочу встретить Новый год в спокойной благожелательной атмосфере.

— Ты думаешь это возможно? В обществе твоих братьев? Нонсенс!

— Почему?

— Потому что они ненавидят меня за один факт существования! Я не удивлюсь, если они убьют меня!

— Это смешно!

— Смешно?!! А мне — нет! Я абсолютно спокойно допускаю подобную мысль. Потому что знаю их. Твой Сережа…да что далеко ходить — Алексей Дмитриевич… Или Андрей — этот тихоня, мистер кашемир. Думаешь, я не понимаю, куда он клонит?! Думаешь, не понимаю, что они хотят выкинуть меня на улицу?! Не получиться! Это и моя квартира! И на все, что здесь есть, я так же имею право!

Я не хотела слушать и залезла в недра «стенли» жалея, что это не шифоньер совдеповских времен, створкой которого можно оградиться от горящих ненавистью глаз. Начала считать до бесконечности, стараясь не обращать внимания на крики. Складывала в сумку подарки, откладывала нужные вещи.

Олег, наконец, перестал бегать и щедро делиться флюидами ненависти с окружающими предметами — ушел в ванну, а я смогла спокойно одеться и привести себя в порядок.

К его выходу я была уже готова. Он значительно успокоился, окинул меня оценивающим взглядом и расплылся в довольной улыбке:

— А ты у меня королева, — обнял меня и уставился в зеркало. — Моя.

— Только твоя, заметь, — сунула ему приготовленную рубашку.

— Мне? — глаза заблестели, как у ребенка, при виде красивой игрушки.

— Конечно.

— У «Андрюшеньки» тоже…

— Нет, Олег. Только у тебя и для тебя.

Он довольно заулыбался и начал облачаться, крутиться перед зеркалом, любуясь своим отражением. Шелк загадочно мерцал, выдавая, как хамелеон то зеленый, то синий, то серый цвет.

— Не вздумай одевать джинсы.

— Я шелковые брюки одену — черные. А галстук, Аня?

— Не надо. Не твой стиль.

Я оглядела его и удовлетворенно кивнула — вот и король для королевы. Он повернулся ко мне, обнял и, виновато заглядывая в глаза, попросил:

— Ты не могла бы с Алешей поговорить?

— Что-то случилось?

— Ну-у, так, недоразумение. Начмед в отделение явился, а мы всего по бутылочке пива и приняли. В общем, я, Костя Гарбуз и Володя Семенов. Обещают влепить выговор и лишить премии.

— Переживем, — пожала я плечами. Его зарплата меня изначально не интересовала и поступала всегда в изрядно урезанном варианте.

— Да-а-а, но премия большая…

— Двести рублей? Подожди, дело не в премии. У тебя уже есть выговоры?

— В том-то и дело. Выгнать могут.

— Так что ж ты сразу с Алешей не поговорил?

— Ну-у…ты бы сама. Тебе он не откажет, а мне — легко. Наверняка.

Я кивнула, мысленно смиряясь с предстоящей ролью заступницы и просительницы.

— Только не надо на меня, так смотреть, — опять начал злиться Олег.

— Я смотрю на тебя совершенно нормально…

— Не надо, я же вижу — ты осуждаешь, киваешь, только бы отстал.

— Олег, ничего подобного у меня и в мыслях не было…

— Я не совершил преступления! Да, выпили по бутылке пива — и что?! Новый год! Операций нет, через два часа по домам…

Пиликанье мобильного телефона я восприняла, как помощь службы спасения.


Г л а в а 3 А Н Д Р Е Й


Он всегда был сам по себе, и в тоже время безраздельно с нами, одним из важных составных мира Шабуриных. Порой он так сильно напоминал мне Алешу, что я сомневалась в том, что они не близнецы. Тот же взгляд, те же манеры, уравновешенность и рассудительность, острый, пытливый ум. В принципе данное сходство вполне объяснимо с точки зрения психологии. У них небольшая разница в возрасте и почти одна и та же картина детских впечатлений.

Их выкинули за борт родительской лодки и отказали в помощи. И они поплыли, как смогли. И поняли, что вместе могут лучше. И были неразлучны. Алексей стал Андрею не только братом, но по сути — отцом, матерью, кумиром. Его решения были законом, не подлежащим ни обдумыванию, ни тем более сомнению.

Я могу лишь догадываться, почему Алеша избрал своей стезей акушерство и гинекологию, спешно переведясь на данное отделение. Как раз, будучи студентом пятого курса, он смог договориться с профессором Авдеевым, светилом областного масштаба, о частной консультации. Тот осмотрел меня и с чисто медицинским цинизмом предрек белые тапочки в расцвете лет от беременности в разных вариантах. Буквально через неделю Алеша уже учился на другом факультете.

С Андреем все было проще и прозаичнее. У него всегда проявлялся аналитический склад ума и недюжие дипломатические способности. Учиться ему было все равно на кого, лишь бы в итоге получать очень, очень много, быть полезным семье и стать веской, значимой фигурой, чтобы не затмевать, а именно оттенять своего старшего брата.

Алеша привел все это к одному знаменателю и указал единственный путь — юриспруденция. Врач есть. Нужен еще адвокат. Сергей был порой еще более невыносим, чем я, да и мама с папой то и дело разводились, делили имущество и нас, не спрашивая нашего мнения, словно мы — неодушевленные предметы.

Андрей выслушал доводы, кивнул и пошел исполнять. Поступил с блеском, с не меньшим блеском выучился, окончил университет с красным дипломом и тут же получил лестное предложение. Быстро пошел в гору. А после случившегося с Сергеем почувствовал свою значимость, могущество и полезность для семьи — гордо расправил плечи и зашагал еще бодрее.

Он никогда не унывал, проворно учился, но, увы, не всегда хорошему. В его арсенале появились весьма грязные способы достижения целей. Но по этому поводу он не переживал. К тридцати годам стал самым знаменитым и высокооплачиваемым специалистом и сам выбирал клиентов. Стал матерым хищником, еще более жестким и зачастую жестоким, чем Сергей. И даже я не всегда могла точно сказать, что он задумал, к чему это приведет, и все же оставалась для него авторитетом и светом в окне, как, впрочем, любой из круга «наших».

Он был единственный, с кем я была настороже, и все же безумно любила даже за это. Он давал такой заряд уверенности в себе, что остальное терялось за этим определением. Он словно монолитная стена возвышался над нами и крепко держал тылы, ограждая от любых неприятностей, давя в зачатке любой намек на их образование. Он не вдавался в подробности, если речь шла о семье, и нудно выпытывал любые нюансы события, касающегося чужих, а мог и спокойно отказать, не вдаваясь в подробности, невзирая на униженную мольбу.

Он не "шлифовал фейс", как Сергей, а размеренно и планомерно давил любого оппонента до тех пор, пока не убеждался, что тот уже не жизнеспособен и точно не сможет подняться. Он не вступал в пререкания, не пачкал руки, не опускался до уровня плебеев. Он парировал изящно, с мастерством виртуоза и самой милейшей улыбкой.

И все же он был моим братом, частью меня. Я даже не задумывалась над нравственностью его поступков, как не задумывалась над правильностью решений Алеши — мне достаточно было того, что он есть, а все остальное лежало в плоскости необходимости, естественной, чтобы выжить в мире «чужаков». Он еще не совершил, а уже был прощен, только подумывал, как был уже единогласно поддержан и одобрен.

Даже если б он зубами загрыз сотню обывателей, я бы все равно слова не сказала в упрек, и вытирала бы кровь с губ, и отгоняла до последнего свору мстителей. Оправдала его, зализала раны, и убила бы сама за любой косой взгляд, за любое оскорбление в его сторону.

И он понимал это.


Андрей ждал у машины. Его спутница, миловидная девушка с чуть вздернутым носиком и лукавым взглядом серых глаз, куталась в песцовую шубку и выжидательно смотрела на нас. Я приготовила дежурную улыбку, одарила ею присутствующих и подала брату сумку. Олег же хмуро кивнул, не желая скрывать ни раздражения, ни отношения к раздражителям, сел в машину и грохнул дверцей, вымещая на ней свое скверное настроение. Я непроизвольно вздрогнула, Андрей прищурился на затылок родственника:

— Твой, смотрю, в чудном настроении?

— В обычном.

— Угу. Как обычно, — открыл дверцу передо мной, помогая сесть в салон.

— Здравствуйте, Анна Дмитриевна! — тут же развернулась девушка. — Вы меня помните?

Лицо было знакомо…

— Конечно — Жанна. Здравствуйте.

— Ой, я так рада вас видеть! У вас опять новый парфюм. Я до сих пор ищу тот аромат и не могу найти.

— Наоми Кэмбелл. Мистерия.

— Ах, где же его найдешь в нашем городке? — огорчилась прелестница. Я со значением посмотрела на Андрея:

— Куплю, — пообещал тот, усаживаясь, и завел мотор. Жанна взвизгнула от радости, чмокнула его в щеку и опять развернулась ко мне, чтобы продолжить нудную для мужчин беседу о тряпках, элитных бутиках, направлениях моды. Андрей же поймал в зеркало недовольный взгляд моего мужа и тихо, словно речь шла о тех же бутиках, предупредил:

— Еще раз хлопнешь дверцей, побежишь за машиной.

Жана удивленно глянула на него, потом на Олега, и я представила его, сглаживая неловкость:

— Мой муж — Олег.

— Очень приятно, Жанна, — протянула ему ухоженную руку с изящным перстнем и изысканным маникюром. Девушка видимо ждала галантного поцелуя, но Олег хоть и вырос в интеллигентной семье, подобным умением не обладал, потому тряхнул кисть в банальном пожатии и отвернулся к окну. Жанна недоуменно посмотрела на него, потом на меня и отвернулась. Мы выезжали на проспект, но не той дорогой, что обычно, а в объезд.

— Кого-то нужно забрать? — предположила я.

— Да, малыш, подругу Жанны. Будет Никитенко с супругой и Борзов. Не возражаешь?

— Нет.

Девушка для Борзова, все правильно. А Никитенко вряд ли прибудет.

Его супруга особа патологически ревнивая и хватку имеет — бультерьерам на зависть. Моложавая сорокалетняя мадам хоть и была много симпатичнее своего мужа, лысеющего и полнеющего, как на дрожжах, прокурора области, боялась интрижек милого на стороне и в каждой особе женского пола видела покушение на свою безопасность. Положение, стабильность и, как ни странно, глубокая привязанность к супругу заставляли мадам быть во всеоружии и зорко смотреть по сторонам. Не знаю, что она придумала себе на счет меня, но на любые званые вечера Андрея отвечала корректным отказом и не пускала супруга. Самое большее, что он себе мог позволить под жестким контролем — десятиминутный визит вежливости, как уверение в лояльности и теплых чувствах к знаменитому адвокату.

— А я против, — начал Олег и осекся под взглядом Андрея.

— А вот и Гульчата. Правильно? — спросил он у Жанны. Та кинула на него странный взгляд и, фыркнув, согласно кивнула. Меня это насторожило — подруги были явно не близки.

И тут увидела ее и поняла, что вряд ли Жанна является подругой этой одалиски, и озадачилась необходимостью приглашать подобную особь в закрытое, почти родственное общество. Тем более для Борзова.

Раскосое, широкоскулое убожество мерзло на остановке, держа руками в вязанных варежках черный полиэтиленовый пакет, и притопывало крепкими, короткими в стиле «танго» ножками, обтянутыми черными колготками. Шерстяными. Вязанная шапочка и короткая дубленка с лохматым воротником, на котором лежали непрокрашенные, и потому имеющие неопределенный цвет, волосы.

Я вопросительно посмотрела на Андрея — что плохого ему сделал Борзов?

— Друзей не выбирают, — заметил он философски, а в глазах плескалась насмешка и непонятное, желчное удовлетворение. Олег шумно вздохнул и заерзал.

— Она очень милая девушка, — попыталась озвучить достоинства своей подруги Жанна и смолкла. Видимо, на том они и кончились.

— Гульчата, значит, — хохотнула я, не сдержавшись, и чуть сдвинулась, освобождая место данному явлению. Дверца открылась, в салон вместе с Гулей вошел стойкий запах дешевых духов с горчинкой.

— Здравствуйте, — голосок, как у дежурного по части, взгляд черных глаз, как сканер.

"Спасибо, Андрюша", — поблагодарила я брата взглядом: хороший праздник намечается. Интересно, эта подруга степей умеет пользоваться ножом и отличит ли фужер под вино от фужера под шампанское?

Но может быть действительно у нее масса других достоинств — чистота помыслов, например, острый ум или бескрайняя широта сердца?

— Здравствуйте. Я — Аня. Это мой муж — Олег. Это Андрей. Жанну вы знаете. А вас зовут?

— Гуля, — буркнула девушка и уставилась впереди себя с видом партизана, попавшего в плен. Олег отчего-то побелел и напрягся, сжавшись так, что казалось, усох в два раза. Подозреваю, мой милый был близок инфаркту по совокупности впечатлений. Он был очень чувствителен к запахам и терпеть не мог густые, горькие ароматы.