Я внимательно смотрела на подругу и понимала, что она говорит о себе. Ей тоже больно, до сих пор. И надежда почти умерла, и вера держится лишь на силе воли.

Ситуация, в которой она находилась, была сродни моей — та же неразрешимость и запутанность. Любовь, давно перешедшая в патологию, угнетающую, тормозящую, но так и не отвергнутая, еще питала ее силами, чтобы делать привычные вдохи и выдохи, шагать, еще чего-то ждать.

— Ань, у тебя сотовый с собой? Давай службу спасения вызовем? Сергея. Он точно приедет и вытащит твою машину, нас заберет. А, Ань? Ну его, твоего Кустовского вместе с поселковой газелью.

Я спрятала горькую улыбку и отвела взгляд, согласно кивнув. Вот и еще один человек уйдет из моей жизни — Оля. Если только узнает, если только поймет, что меж мной и ее любимым. Но разве я виновата, что люблю Сергея? Разве виноват Сергей, что любит в ответ?

Вот и еще один треугольник: Ольга, Сережа, я. Но в этом я вершина, а в том — Гульчата, Олег, я — лишь одни из катетов.

Видимо правду говорят, что все за нас давно решено, еще до рождения сложено и считано, и мы лишь идем заданным направлением, не осознавая его выверенность чьей-то чужой волей, жестокой рукой. Судьбы? Бога? Неважно. Грустно, что не нами.

Мне стало ясно, что рваться бесполезно, бороться и ломать, и вновь строить. К чему? Ведь ясно, что Олег так и останется с Гулей, и я скорей всего очень скоро забуду о той боли, что он мне причинил. Буду спокойно реагировать на его звонки, улыбаться при встречах и спрашивать — как дела, ничуть не интересуясь этим на деле. Потому что мне будет все равно.

Я буду жить с Сережей. Я, наконец, дам волю своим чувствам и буду делать, что я хочу, а не то, что лучше другим или правильнее по чужому мнению. Я люблю Сережу, он меня, а жизнь так возмутительно коротка, что совершено не стоит тратить ее на глупые условности. Мы будем вместе, возможно, уже с сегодняшнего дня. Я забуду в его объятиях все переживания последних недель. А братьям придется смириться, понять и привыкнуть. В любом случае мы, как и прежде, будем все вместе, одной семьей, своим миром. Навсегда. Как было изначально.

Жизнь наладиться у каждого в этой истории. Потому что теперь, все встанет на свои места, будет так, как было задумано до нас и за нас.

Главное, вовремя это понять…


— Милая моя, Анечка, Анюта…котенок мой, — жарко шептал Сергей. Я безмятежно улыбалась, нежась под его ласками, вслушиваясь в незатейливые слова любви.

Сережа. Сереженька — билось сердце в груди.

Я была абсолютно счастлива вот уже две недели. В моей душе больше не было обид, памяти о зле, горе и разочарованиях. От них ничего не осталось, словно не было вообще.

Теперь в моей душе жила тихая радость, ровная и искристая, как морская гладь летним утром. И ни всплесков, ни спадов, ни волнений, ни тревог. Тихо до слез, очищающих от скверны прежних ошибок и печалей, осветляющих каждый уголок сознания.

Я больше не думала о плохом, я забыла, что такое существует в природе. Может, оно и было, но не со мной и не сейчас, и не потом. Все это уже настолько далеко, что не разглядеть за давностью лет, дней и часов. Минут и секунд, проведенных рядом с любимым, и оттого бесконечных, и в тоже время — коротких, как миг.

Прошлые радости, прожитые мгновения счастья были, что вспышка, мелькнут и погаснут, но не спасут, не обогреют. Теперь они были другими — горели ярко и ровно — им не нужны были дрова надуманных причин для подпитки. Все изменилось — и я в первую очередь.

Я с наслаждением потянулась и посмотрела в окно — февраль сдавал свою власть марту. Завтра он уже канет в лету.

Боже мой, какой длинный месяц. И это его называют самым коротким в году?

А для меня он получился самым насыщенным по диаметрально противоположным впечатлениям и потому длинным, словно год. Еще в начале месяца я буквально лежала на дне горя и отчаянья и не видела пути наверх, а уже в середине не только поднялась, осознала, изменилась, но и взошла на пик того счастья и блаженства, что лишь грезились мне в детских иллюзиях.

И вот уже две недели мы фактически неразлучны с Сережей. Они пролетели, как миг, утонули в неспешных, порой пустых, но так нужных нам разговорах, в любви, которой пропитался мой дом, и каждая клетка наших тел, умов и душ.

Я просто жила, ничего не боясь, ни о чем не тревожась. Даже мысль о том, что братья, наверняка, уже все знают, брела отдельно от меня, где-то на задворках подсознания вместе с мыслью о том, что сегодня прилетают родители. И ничуть не беспокоила. Потому что мне было все равно, что скажут, что подумают и как посмотрят на меня родные, близкие и знакомые. Я вышла из-под их контроля, сняла с плеч гнет ненужных определений, лицемерных мнений и прочей шелухи морали.

Я, наконец, перестала метаться в поисках себя самой и обрела себя, поняла, зачем живу и что хочу. И получила. И ни о чем больше не жалела, не мучила себя плохими предчувствиями. Для них больше не было оснований и повода.

— Ань. Ты когда подашь на развод? — тихо спросил Сережа, поглаживая пальцем мою щеку. Я засмеялась и взъерошила его волосы: каждое утро начиналось с одного и того же вопроса, в одной и той же вкрадчивой манере с просительной интонацией. И ответила, повторяясь в десятый раз:

— Зачем? Разведусь, ты меня станешь к браку склонять.

— А ты не хочешь?

— А зачем? Что нам даст штамп в паспорте, кроме лишних пересудов?

— Ладно, как хочешь. Я просто думал, что ты мечтаешь, чтобы мы зарегистрировались.

— Глупость, Сережа.

— Ну-у…я и не настаиваю, как скажешь. Но развестись, Анюта, надо. Правда, что ты так и останешься Кустовской?

— Стану вновь Шабуриной, что изменится?

— Ничего, — пожал плечами Сергей, обдумав мои слова, и опять полез целоваться.

— Опоздаешь, — предупредила я, придерживая его на расстоянии. Он развернулся, чтоб взглянуть на настенные часы, и довольно заметил, хитро улыбнувшись мне в лицо:

— Не-а, успею. Самолет еще только через два часа. А могут и задержать.

— Не-а, — передразнила его я. — Погода летная, придет, милый, по расписанию. И получишь ты от мамы целую стопку штрафных выговоров.

— Н-да? — вздохнул Сергей и задумался. — Гонишь, значит?

— Ага. Спасаю от длинных тирад по поводу не уважения к родителям.

— А что, я должен, как цирковая собачка, на задних лапках плясать и хвостом пыль мести за сутки до их явления?

— Нет. Ты как раз к самолету успеваешь.

— Ага? — недоверчиво нахмурился Сережа.

— Ага! Давай посчитаем: пока встанешь…

— Час, — кивнул согласно и, увидев специально для него скорченную мину строгой и морально устойчивой тетеньки, вздохнул, скорчил в ответ умоляющую рожицу. — Ну, полчаса.

— Нет, минут десять…

— Не успеем…

Я хохотнула, видя его сомнение и огорчение… и озорной блеск в глазах:

— Попрошу без пошлых намеков.

— Ладно, — согласился легко. — Тогда прямо скажу.

Подхватил меня, перевернул на себя и громко возвестил:

— Я тебя люблю!…

— Но замуж не пойду! — добавила я в тон.

— Ну, вот, я ей про "Свадьбу с приданным", она мне — "Кошмар на улице вязов"!

— Да? Интересненько. У тебя мама с Фреди Крюгером ассоциируется? Не знала. Но в принципе — не удивлена. И полностью согласна.

— Не любишь ты ее.

— Люблю, — кивнула, заверяя. — Но тебя больше.

Сережа фыркнул и, переложив меня обратно на подушку, нехотя сел:

— Блин, Ань, если б ты знала, как ехать не хочется.

— Хочется, хочется, — подтолкнула я его. — Иди в душ, а я завтрак приготовлю, и вперед укатанной дорогой до аэропорта.

— А ты со мной поедешь?

— Не-а, я Андрюшиного звонка буду ждать.

— Хор-роше занятие, — с долей обиды буркнул Сережа.

— Не ворчи, — предупредила, качнув пальцем. — А то улечу к нему на Кипр.

— Нельзя тебе, — Сергей тут же сменил хмурое выражение лица на дурашливое. — Там солнце радиоактивное и киприоты озабоченные.

Я засмеялась и толкнула его в спину:

— Иди в душ, озабоченный.

— Иду, любимая, иду-у…

И пошел, специально шаркая тапками и вздыхая:

— Ох, долюшка моя тяжкая… сыновья да мужская.

Пока Сергей принимал душ, я приготовила горячие бутерброды и кофе с молоком, как он любит. Достала фрукты из холодильника, и появился Сережа. Обнял, запричитал:

— Какая же ты у меня хозяйственная, домовитая…

— Садись завтракать, — улыбнулась я.

— И вредная, — добавил он, садясь за стол.

— Это отчего ж я вредная?

— Первое — со мной ехать в порт отказываешься. Второе — на развод не подаешь. Вредная.

— Сам такой, — я села рядом и захрустела яблоком. — Первое — мало с тобой ехать, нужно будет перенести родственные лобзания, ответить на тысячу вопросов и дать отчет по каждому прожитому дню. А еще до вечера слушать причитания и претензии по поводу нашей черствости. Я за два месяца им ни разу не звонила, мама меня скушает.

— С тапочками? — кивнул Сергей. — Не бойся, обувь я спасу.

— А если передумаешь или не сможешь? Нетушки, не стану я рисковать. И потом, все равно в воскресенье к ним идти. Вот все вместе и пойдем, больше шансов пережить и выжить. Завтра Андрей прилетит…

— Вот его встретишь.

— Да.

— Понятно…Ладно, а что — во-вторых?

— А во-вторых…осада удалась — крепость пала. Иду подавать на развод.

— Анька! Ура!! — Сергей тут же стащил меня с табуретки и усадил к себе на колени. — Котенок, ты чудо! Я говорил тебе, что ты само совершенство?

— Не подлизывайся, — скорчила я ехидную рожицу в пику его безмерно довольной.

— Не подлизываюсь, — посерьезнел он и обнял, крепко прижав к груди. — Это правда. Я поверить в свое счастье не могу. Ложусь спать — счастливый, просыпаюсь — счастливый. А в душе такой…нет, не покой — умиротворенность. Я теперь понимаю, зачем жил, зачем вообще живу. Для тебя. Для тебя, девочка моя. Все, что ни попроси, все что ни пожелаешь…я. не знаю…

В его голосе появились странные нотки, и я отодвинулась, заглядывая в лицо Сережи. Так и есть — по щеке катилась слеза. Он улыбнулся мне и смущено отвел взгляд.

Ах, если б он знал, что я и сама готова была заплакать от счастья.

— Сереженька, любимый мой, — прижала его голову к себе, и зажмурилась, сдерживая слезы. — Сереженька, Сережа… Как же я люблю тебя, милый мой.


— Не поеду, не хочу без тебя, — вздохнул Сережа и затоптался в прихожей.

— Надо, милый, надо!

— Тогда я быстро…

— Нет. Как всегда: встретишь, отвезешь домой, посидишь. Не надо, чтобы они о нас знали, Сережа. Пока не надо, — чуть поморщилась объясняя. Не хотелось мне нарушать нашу идиллию маминым возмущением.

— Ага, — нахмурился Сережа. — Родителям не надо, братьям — тоже. Так и будем в подполье сидеть, конспираторы, блин. Ань, ну, что нам скрывать, а? Зачем? Все равно ведь узнают. Да Леха, мне кажется, уже в курсе.

— Догадывается, но не знает точно. Вот в воскресенье у родителей соберемся: ты, я, Алеша с Андрюшей и поговорим.

— У родителей? — не поверил Сергей.

— Да.

— Ага. А до воскресенья, значит, все, как есть.

— Так и будет. И после. Не хочу я сейчас эту тему обсуждать.

— Правильно, — Сергей подтянул меня к себе и обнял, лукаво поглядывая сверху, и прошептал, словно страшную тайну доверил. — Ань, а я тебя люблю.

— Да ты что! — изобразила я удивление. — Вот не сказал бы и не догадалась…А ну-ка, кыш, за порог сыновний долг исполнять!

— Анюта!

— Сереж, не тяни время, опоздаешь.

Сергей тяжело вздохнул и, нехотя отпустив меня, шагнул на лестничную площадку, буркнув напоследок:

— Горел бы он, долг этот.

Я захлопнула дверь и рассмеялась — каждый день одна и та же картина проводов. Что по делам, что на работу, Сергей уходил, словно его в ссылку отправляли. И подозреваю, всерьез мечтал о бесконечном отпуске, который проведет в моем обществе. Единолично.

Ох, Сережка! — качнула я головой улыбаясь, и пошла на кухню звонить Оле.

Подруга, видимо, спала, но я настойчиво ждала и была вознаграждена. Нудные гудки в трубке сменил сонный, хриплый голос Кравцовой:

— Алле!

— Привет!

— Аня, — протянула она недовольно. — Ты знаешь который час?

— Утро давно объявили, просыпайся. У меня к тебе дело.

— Угу, — подозреваю, Оля решила поспать у телефона.

— Ты не в курсе, какие документы нужны, чтоб подать на развод? И вообще: куда и как?

— Надумала? — оживилась подруга. Проснулась, наконец.

— Да. Хочу сегодня этим и заняться.