Светлана Лубенец - Банальная история, или Измена.ru

И тем не менее сам Забелин Киру не оставлял. Она очень хорошо понимала почему. Вера была замужем. Ей, Кире, оставалось только молить о том, чтобы разлучница замужем и оставалась. Это значило бы, что у Саши нет никаких шансов. Тайная любовь, которую нельзя вывести на свет божий, все равно когда-нибудь кому-нибудь из них осточертеет. Скорее всего, Вере. Ей Саша не пара. Наиграется с Забелиным эта доцентша вволю да и бросит. И вот тогда…

И вот это ТОГДА наступило. Кира захлопотала вокруг Саши с тем же усердием, как во времена загипсованной ноги. Ей в очередной раз выпал шанс перестроить их отношения с Забелиным, и надо им воспользоваться. Саша должен наконец понять, что не Вера, а она, Кира, его судьба. Только с ней ему хорошо и спокойно. Только она понимает его и готова ради него на все. Уж она теперь не станет жалеть для него нежности и слов любви. Как же жаль, что она упустила столько времени! Она же десять лет могла говорить ему, что любит и не представляет себе жизни без него!

А может, и хорошо, что все получилось именно так. Если бы все десять лет она говорила Забелину о любви, то эти слова уже затерлись бы и потеряли всякую цену, а сейчас они могут прозвучать для него песней, которую он, возможно, и ждал все эти годы и на которую готов был откликнуться.

Теперь все у них будет по-другому, и, как ни странно, благодарить за это следует именно Веру. Вот она, Кира, сейчас подумала о разлучнице в последний раз и больше никогда вспоминать ее не будет ни за что.

Кира так неприлично суетилась вокруг Саши на кухне, что он вдруг скривился, привстал, опустил ее на табуретку рядом с собой, сильно надавив на плечо, и сказал:

– Отдохни немножко.

Растерянная Кира сказала, что у нее к котлетам есть еще очень вкусный соус, который томится в духовке на медленном огне, но Забелин так яростно отмахнулся от него, что предлагать ему его еще раз было совершенно напрасно. Кира сидела с напряженной, деревянной спиной и чувствовала, что упускает время. Если она сейчас же что-нибудь не сделает, то Саша, пожалуй, и уйдет сразу после котлет без всякого соуса и без кофе, который очень любит. Но что сделать, Кира придумать никак не могла. Словам любви, которые она для него накопила, не место рядом с котлетами. Их надо поберечь до спальни, но как Забелина удержать до утра? Он сидит как-то непрочно, на краешке табуретки, будто только и ждет, чтобы улизнуть от нее.

Когда Саша доел котлеты и встал сам, чтобы налить себе кофе, Кира не выдержала, вскочила с того места, куда он усадил ее, и приникла к его спине, спрятав лицо между лопаток.

– Сашенька, – прошептала она, впервые назвав его уменьшительным именем.

Забелин вдруг резко обернулся. Кира увидела его искаженное незнакомой гримасой лицо и отпрянула.

– Не смей меня больше никогда так называть, поняла?! – проревел Забелин, и ей показалось, что он хочет ее ударить.

Кира сделала шаг назад, к холодильнику, прижалась к нему спиной, потом уронила лицо в ладони и заплакала. Он никогда не сможет ее полюбить. Она увидела это сейчас особенно ясно. Сейчас он уйдет навсегда. Если и не к Вере, то в свою жизнь, где не будет места ей, Кире. И плакать перед ним не стоит, это, в конце концов, унизительно. Она закусила кулак и замолчала. Через несколько минут вдруг почувствовала на своих плечах руки Забелина. Он прижал ее к себе и прошептал в ухо:

– Прости, Кирюша… У меня сегодня был тяжелый день… Раздражен слишком… Прости…

Она дернулась в его руках. Ей хотелось крикнуть, что она точно знает, чем тяжел был его день, и что, если бы он позволил, она сняла бы с него эту тяжесть своей любовью. Да, любовь все же существует на белом свете. Она в этом тоже теперь полностью удостоверилась. Но Саша слишком тесно прижимал ее голову к своей груди, и Кира не стала ничего говорить. Она скажет потом… попозже… Похоже, что он все-таки останется сегодня с ней.

Забелин действительно остался. После ужина они смотрели какой-то длинный, полубессмысленный фильм из четырех серий подряд, но, похоже, каждый из них думал о своем. И каждый боялся оторваться от экрана, потому что сразу надо было бы о чем-то говорить или что-то делать. Оба этого боялись.

Но фильм все же кончился, и Саша первым пошел в ванную. Кира срочно поменяла постельное белье на самый красивый, ни разу не надеванный комплект с кружевами и вышивкой. Может быть, это чудное, белопенное белье настроит Забелина на романтический лад?

Но оно не настроило. Саша даже не заметил, что белье какое-то особенное. Он нырнул под одеяло и так поспешно скрылся под ним чуть ли не с головой, что Кира решила: он прямо сейчас и заснет. Она постаралась управиться в ванной побыстрее, не стала, как обычно, надевать ночную сорочку и, проскользнув к Забелину, лежащему на боку, прижалась к нему обнаженным телом. Саша опять тяжело дернулся, довольно резко оттолкнул ее и молча улегся на спину.

– Что-то не так? – тихо спросила Кира, которая боялась даже тоном голоса продемонстрировать свое отчаяние и обиду.

– Все не так… – ответил он.

Она боялась спрашивать дальше, но Забелин продолжил сам:

– Кира, прошу тебя, не надо ничего менять… Пусть все будет… как было раньше…

– Хорошо, – еле слышно ответила Кира и стала послушно ждать того, что было раньше, но ничего не происходило. Она хотела уже встать и надеть сорочку, потому что спать обнаженной не привыкла, но он вдруг обнял ее, и все действительно произошло так, как всегда. Все ее слабые попытки повести себя по-другому, чтобы сделать ему приятное, Саша молча пресекал на корню.

Неудовлетворенная и одновременно опустошенная Кира констатировала:

– Ты меня не любишь и не полюбишь никогда…

– Но раньше ты ведь как-то мирилась с этим, – отозвался Забелин.

– Потому что люблю тебя…

Саша как-то неприятно хмыкнул и спросил:

– Кира, а где ты была со своей любовью все эти десять лет? Может быть, если бы я видел, что ты меня любишь, как-нибудь смог бы ответно разгореться…

– Но я… я не была в себе уверена, Саша! – почти крикнула Кира.

– Ага! Ты уверилась в этом только тогда, когда в моей жизни появилась другая и единственно любимая женщина! Никак не раньше! – с сарказмом в голосе ответил Саша и зло продолжил: – Ты думала, что на меня, такого ничтожного и непривлекательного, никто никогда не позарится и я вечно буду приходить в твою постель, когда ты этого захочешь, да?!

– Это ты приходил, когда хотел!

– Ну хорошо, мы оба пользовались друг другом только тогда, когда требовал того организм, а теперь тебе вдруг почему-то захотелось любви! Поздно, Кира! Поздно!

– Может быть… – начала Кира, с трудом переведя дыхание, – но почему ты тогда опять в моей постели? Тебя из другой вежливо попросили, да?

Забелин помолчал немного и ответил:

– Я сам отказался от Веры…

– Почему?

– Потому что эту самую любовь, которую тебе вдруг так захотелось иметь, мне не вытянуть… мучительно слишком…

– Любовь не может быть мучением… – начала Кира и осеклась, потому что вдруг поняла Сашу.

После всего того, что он ей только что сказал, самым правильным было бы вытряхнуть его из-под одеяла в кружевном пододеяльнике и послать вон. Но она не вытряхнет. Она будет мучительно любить его таким, каков он есть. И в отличие от него будет терпеть это мучение, упиваться им и лелеять его. Пока она мучается, она любит. А любовь прекрасна, даже неразделенная. Возможно, женщины как раз и отличаются от мужчин своей способностью к жертвенности. Мужчины запросто отказываются от мучительных отношений, женщины, пока любят, не откажутся никогда. Да, она, Кира, потеряла почти десять лет. Да, она сама виновата во всем, хотя кое в чем можно бы обвинить и ее бывшего мужа. Это он отбил у нее всякую охоту любить кого бы то ни было. И как же здорово, что у Саши появилась вдруг эта Вера, которая перевернула ее, Кирину, жизнь и заставила посмотреть на происходящее совершенно другими глазами. Даже если все опять вдруг переиначится, и Забелин вернется к Вере, и даже соединится с ней навсегда, она, Кира, будет знать, что в ее жизни была большая любовь, которую она могла бы даже не заметить и не успеть прочувствовать, если бы не эта доцентша.

Кира приподнялась на локте и посмотрела на Сашу, который лежал перед ней с закрытыми глазами, потом осторожно провела рукой по его щеке. То, что он не дернулся и не отбросил ее руку, было хорошим знаком. Она трепетно произнесла:

– Я очень люблю тебя, Сашенька… – и принялась покрывать мелкими частыми поцелуями его лицо.

Забелин не шевелился и не открывал глаз. Кира готова была расцеловать его всего, до кончиков пальцев рук и ног, но решила не спешить. Пусть он привыкает к новой Кире постепенно. Возможно, своей любовью она еще сумеет победить его холодность и равнодушие. Впрочем, почему – возможно? Конечно же она сумеет! Она все сделает для этого! Они еще будут счастливы!

Вера вдруг почувствовала, что замерзла, и это ей очень понравилось. Эдак и до воспаления легких недалеко. Хотя, наверное, не стоит полагаться на природу и собственный организм. Несмотря на свои сорок пять, она все-таки очень здоровая женщина, а потому болеет редко. Подумаешь, замерзла… Можно, подумать, что она никогда не мерзла… Мерзла… И никаких последствий не было…

Вера подумала было сложить зонт, чтобы непрекращающийся дождь промочил ее основательней, но очередной порыв ветра решил расправиться с зонтом сам. Он вывернул его наизнанку, потом обратно. Две спицы сломались одновременно с каким-то болезненным хрустом. Верино лицо облепило провисшее мокрое полотнище. Отодрав его, она отфыркнулась, будто вынырнув из воды, сложила увечный зонт и бросила его в первую попавшуюся урну. Так-то оно и лучше. Ничего предпринимать не придется: сломался зонт – да и все… Хотя… может быть, как раз в ее-то положении и стоит что-нибудь предпринять… Общество все спорит об эвтаназии… нравственно, безнравственно… Раньше Вере казалось, что она еще не определилась со своим отношением к этому вопросу. Сейчас – за. Она, Вера, нынче тот же умирающий, который очень хочет прекратить собственное существование из-за невыносимости страданий. Какая разница, физическое это страдание или душевное? Душевное переносить не легче. Если бы такая служба по прекращению страданий существовала, она сейчас именно туда и направилась бы. И никакой психотерапевт не убедил бы ее, что жить дальше стоит. Не стоит. Она, Вера, не хочет. Но вариант Анны Карениной, пожалуй, не для нее. Страшно. И все другие… варианты… тоже пугают. Но ведь что-то можно сделать! Что же? Что? А вот что!

Вера резко свернула к прозрачным дверям, над которыми было написано: «Аптека «Ваше здоровье». Поразмыслив немного, она купила три пачки снотворного средства, которое отпускалось без рецепта, и бутылку минералки. Пожалуй, она выпьет таблетки прямо сейчас, в аптеке. Кому какое дело, что она тут делает, у окошка… Может быть, лекарство от головной боли принимает… Или от изжоги… А если ее начнет, как выражаются нынче студенты, колбасить прямо по пути, то и хорошо. Будет совершенно не страшно, если на нее вдруг поедет какой-нибудь грузовик или, например, суперскорый поезд по имени «Сапсан». Правда, мало надежды, что ее занесет на железнодорожные пути. Ну ничего… Машин в городе хватает, лихих водителей тоже.

Вера открутила колпачок бутылки с минералкой и вылущила одну пару таблеток из блестящей платы, когда ее толкнул в бок какой-то мужчина.

– Простите, – дежурно пробормотал он, и они с Верой встретились глазами. Мужчина сразу отвел от нее безразличный взгляд, но тут же внимательно всмотрелся в нее вновь. – Вера? Ты? – с изумлением проговорил он.

Менее всего Вера хотела бы сейчас разговаривать именно с ним. Она молча обошла Серебровского и направилась к выходу, так и держа в кулаке две таблетки снотворного. Не пить же его при Игоре, которого почему-то тоже принесло именно в эту аптеку.

Вера вышла на улицу. Дождь продолжал лупить по лужам, которые непроходимыми морями разлились по тротуарам. И почему в Питере, где дождь – нормальное явление, не сделают какие-нибудь стоки с тротуаров? Вторая столица, поди… Впрочем, какая разница? Это она так… по привычке задумалась о городе. На самом деле ее вообще больше ничего не волнует. Она, Вера, не станет, как остальные прохожие, выискивать островки суши в этих разливанных морях. Она пойдет прямо по воде…

Ага… Вот какой-то скверик… Самое то… Окружен густыми кустами. А дорожки совсем размыло дождем. Это хорошо! Никто в этот сквер не сунется, а потому там можно довести до логического конца то, что задумала. Впрочем, можно начать прямо сейчас.

Вера сунула две таблетки в рот и запила минералкой. Потом вылущила прямо в рот еще две, потом еще две и еще две, запила и, давясь, проглотила, потом прислушалась к себе. Действуют? Пока вроде нет… Она прошла сквозь растворенную калитку в скверик, шагнула на дорожку и поехала по скользкой жиже, как по льду, прямо к скамейке, засыпанной мокрой листвой. Долго не раздумывая, она, с трудом держась на ногах, развернулась и плюхнулась прямо в эти листья. Во все стороны из-под нее брызнула вода. Плащ и джинсы тут же промокли насквозь до белья, но Вера только злорадно ухмыльнулась. Так и надо. Раз все плохо, то должно быть только хуже. Лучше ей не надо.