Уже в фойе, среди гордых расфуфыренных дам, я почувствовала себя нищей отщепенкой. Обычно я не замечаю, кто во что одет, но здесь этого не заметить было невозможно. Дамы выступали в длинных вечерних нарядах, в шуршащих шелках и бархате, увешанные драгоценностями и мехами. Мне захотелось забиться на свое место и тихо там замереть. Но и этого не получилось. Влад провел меня в директорскую ложу, усадив на первом ряду. На всеобщее обозрение!

Половина зала уставила на меня свои бинокли, и я так остро почувствовала, что я далеко не красавица и что на мне заурядное черное платье, которое, как я подозреваю, мне вовсе не идет. Но что делать, не умею я выбирать себе наряды. Нет у меня ни чувства цвета, ни стиля. Ну не способна я к таким вещам, тут уж ничего не поделаешь. А если к этому добавить и хроническую нехватку средств…

Зазвучали первые аккорды, и у меня с души внезапно скатилось напряжение, усталость и разочарование. Музыка несла покой, утешала, обещала счастье и радость. Я и не заметила, как пролетело первое отделение. Во время концерта Влад хотел у меня что-то спросить, но, наткнувшись на мой мечтательно-рассеянный взгляд, склонил голову и задумчиво замолчал.

В перерыв мы сходили в буфет, и он накормил меня бутербродами с копченой колбасой и сыром. Он хотел купить мне с икрой, но я отказалась, сославшись на аллергию. Вообще-то у меня нет никакой аллергии, и икру я люблю, но гордость взыграла, как всегда, не ко времени. От коробки бельгийских конфет я тоже отказалась. Сумрачно на меня посмотрев, Влад уточнил: — Что, и зубы болят? — и, хотя мне захотелось демонстративно схватиться за щеку и томительно застонать, я сдержалась и миролюбиво пояснила: если я начинаю есть конфеты, то остановиться не могу, и ем их до головной боли. Он скептически на меня посмотрел, но недоверия не выказал. И зря, потому что это была очередная лажа.

После третьего звонка мы вернулись в зал, и я с истинным наслаждением дослушала второе отделение концерта. Да, дал же Бог такой талант людям! На меня сошел неземной покой, и казалось, ничто в жизни не способно вывести меня из этого блаженного состояния. В ушах звучала божественная музыка, сердце стучало размеренно и спокойно, настроение было чудесным.

Мне даже показалось, что в жизни всё возможно, и я, ничуть не возмущаясь, нежно улыбнулась Владу в ответ на его заботливое «тебе понравилось, дорогая?». С искренней признательностью поблагодарила его за чудесный вечер, заработав в ответ рассеянное «хм» и о чем-то настойчиво вопрошающий взгляд. Видимо, я неосознанно ответила согласием, потому что он буквально расцвел и кинулся к машине, увлекая меня за собой.

Внезапно к нам подошла импозантная пара, немолодой мужчина в черном смокинге и ухоженная дама в вечернем платье со сверкающим колье на голой шее. Они искоса и, как мне показалось, с неодобрением посматривая на меня, поздоровались. Влад, напрягшись, представил меня:

— Познакомьтесь, пожалуйста, это Яна, моя подруга.

От этого представления я несколько оторопела, а скривившаяся пара, откровенно проигнорировав меня, заговорила о каких — то общих знакомых. Чувствуя себя рядом с уверенной дамой жалким огородным пугалом, я весь разговор простояла как столб с кривой улыбкой на губах, делая вид, что ничего неприятного для меня не происходит. Попрощавшись, они ушли, а меня начала бить крупная дрожь.

Ну что ж, получила еще один урок. Не в свои сани не садись.

Уже в машине я перевела дыхание и поняла, что от охватившей меня после концерта эйфории не осталось и следа. Влад попытался угнетенно извиниться:

— Понимаешь, это друзья моих родителей. Ты здорово рассердилась на подругу?

Я понимала только одно: я ему совершенно не пара.

— А кто у тебя родители?

— Папа декан в нашем политехе, мама начальник отдела в областной администрации. А что?

— А у меня отец инженер на простаивавшем заводе, а мама учитель в заштатной школе.

— И что это должно означать?

— Да ничего…

Он с силой сжал руль и насупился.

— Меня эти твои комплексы уже достали!

Я сладенько подсказала:

— Так в чем же дело? Для чего ты ходишь за мной? И не говори, что подобающих подруг нет, всё равно не поверю!

Он сердито помотал головой, будто его душил слишком тугой воротник. То и дело отрываясь от дороги, он бросал на меня гневные взгляды, и я боялась, что добром это не кончится.

Подъехали к моему дому, я протянула руку, чтобы выйти из машины, но он нажал какую-то кнопку и заблокировал дверцу. Мрачно усмехаясь, повернулся ко мне.

— Ну, давай-ка теперь поговорим!

Со скамеечки у подъезда на нашу машину с интересом уставилась Варвара Егоровна, наш дворовый цензор. Она даже пригнулась, чтобы разглядеть, что же у нас происходит, и я порадовалась, что тонированные стекла не дают ей это сделать. Хорошо Владу, он-то уедет, а мне здесь жить.

— Яна, ну почему ты так зависишь от людского мнения? Ты же взрослая женщина… — у него был устало-осуждающий голос, и он сам казался измученным и печальным.

В ответ я лишь пожала плечами. Если человек не прочувствовал сам, каково быть центром бабских сплетен, то ему что-либо объяснять бесполезно.

Он протянул руку и положил ее мне на плечо. Серьезно сказал:

— Яна, ты мне отчаянно нравишься. Давай жить вместе.

У меня сами собой нерадостно прикрылись глаза. Чудненько! И на какой срок? Пока ему не надоест? Ну, поживем мы с полгода, а что потом? Как мне, выкинутой из недолгого рая, жить дальше? Наступив на горло собственным желаниям, усердно вопящим мне: — Соглашайся! Урви у судьбы хоть кусочек счастья! — я безнадежно ответила:

— Не могу.

Он потемнел и, неслышно выругавшись, твердо взял меня за плечи и легонько встряхнул.

— Не комплексуй ты, ради Бога! Ты будто из девятнадцатого века выпала, такая же чопорная, как тамошние барышни. Что тут такого, пожить вместе?! Тебя что, разница в возрасте пугает? — Мне хотелось сказать, что меня пугает разное отношение к жизни, но он горячо проговорил: — Не думай, что ты намного меня старше, мне почти тридцать один. У нас разница в возрасте всего пять лет!

Освободив плечи, я глухо ответила:

— Я просто себя уважать хочу, как ты этого не понимаешь! Как я людям в глаза смотреть буду?

Торопясь меня переубедить, он скороговоркой выпалил:

— Мы не будем жить здесь, ты с детьми переедешь ко мне, там вас никто не знает! И вы ни в чем не будете нуждаться!

Мне стало еще хуже. Он даже не понимает, о чем идет речь.

Не зная, какие еще звезды с неба мне посулить, чтобы добиться своего, Влад пообещал:

— Я на твое имя счет в банке открою, детям на образование.

Я с иронией взглянула на него. Вот ведь до чего мужика может довести вожделение! Интересно, сколько же он предложит отступного, когда я со своей буйной семейкой ему надоем?

Спросила его об этом, и он аж посерел. Со злостью отрезал:

— Да сколько захочешь!

Мне показалось, он был раздосадован не моими меркантильными запросами, а самой возможностью расставания, но это я приписала своей буйной фантазии. Чего только не покажется жаждущей счастья разведенной бабенке.

Он сердито продолжал:

— Это отнюдь не скоропалительное решение избалованного мальчугана, как ты, видимо, решила. У меня были женщины, но ни с кем я не чувствовал того, что с тобой. Меня к тебе тянет по-сумасшедшему. День тебя не вижу, и всё, он прожит зря. После того, как ты меня прогнала, я пытался тебя забыть, но выдержал лишь месяц. Потом понял, мне без тебя не жить. Почему ты противишься? Ведь признайся, я тебе нравлюсь не меньше!

Было бесполезно объяснять ему, что романы с заведомо известным концом мне не нужны, и я легкомысленно проворковала:

— Ты знаешь, утехи для скучающих бизнесменов из меня не получится. Уж извини, опыта нет и наживать его не хочется.

Чем вызвала взрыв просто вулканического негодования.

— Черт побери, когда ты ерничать перестанешь, Яна? Что за манера всё выворачивать наизнанку?

Прикусив нижнюю губу, я с упреком на него посмотрела. Если бы он, такой самодостаточный и самоуверенный, знал, сколько раз именно ерничанье спасало меня от боли и унижений. Возможно, я слишком к нему привыкла, и оно стало второй кожей, но в угоду ему сбрасывать ее и оставаться беззащитной я не собираюсь.

Он еще что-то горячо говорил, суля неземное блаженство, а мне было просто грустно. Я отношусь к другому поколению. Пусть не по годам, а по взглядам. Я считаю, что вместе жить можно только по любви, и для меня она отнюдь не синоним похоти, а вот Влад разницы между этими понятиями просто не видит.

Потеряв терпение, он придвинулся ко мне вплотную, обхватил и, тяжело дыша, принялся неистово целовать. Мысли у меня смешались, и я уже не знала, чего же хочу. Тут изнемогшая от любопытства Варвара Егоровна встала и подошла к нашей машине. Я сдавленно попросила:

— Выпусти меня, пожалуйста! Обещаю, что подумаю над твоим предложением. Мне просто нужно время, чтобы на что-то решиться. Хотя бы неделю.

Не выпуская меня из объятий, Влад хотел что-то пылко добавить, но сверхлюбознательная Варвара Егоровна склонилась и прижала свой длинный нос к ветровому стеклу, пытаясь разглядеть, что же делается в салоне. Свирепо чертыхнувшись, Влад выскочил из машины, дав возможность вырваться из заточения и мне. Воспользовавшись благоприятным моментом, я помахала ему рукой и вихрем улетела к себе, мимоходом услышав его свирепый рык:

— И что вы всё постоянно вынюхиваете?

И блеющий голосок нашей блюстительницы морали:

— Да я это так, боялась, не случилось ли чего…

Больше я ничего не слышала, но уже одно то, что Влад вынудил оправдываться дворовую мегеру, подняло его авторитет в глазах всех очевидцев на невиданную высоту.

Тридцатого августа из лагеря вернулись мальчишки, сразу наполнив тихую квартиру шумом и гомоном. Первого сентября начались занятия, а уже пятого в Сережкином дневнике красовалась надпись: приглашаем в школу. Предупредив Абрама Серафимовича, что отлучусь по семейным делам на часок, я убежала, сопровождаемая его отеческим напутствием: женщина, какая бы хорошая она ни была, всё равно не может правильно воспитать сыновей без крепкой мужской руки. И без него, мудреца доморощенного, тошно, так нет ведь, надо еще соли на раны посыпать.

Вероника Петровна, классная руководительница моего шебутного младшего сына, едва завидев мое расстроенное лицо, тут же успокаивающе заявила:

— Вы не переживайте так, Яна Ивановна! Ничего страшного не случилось. Просто Сергей с двумя мальчиками из класса взломали дверь в подвальное помещение, где хранились приготовленные для сдачи в СЭС люминесцентные светильники, и разбили их. Пришлось вызывать специальную бригаду для утилизации осколков. Это обошлось школе в пятнадцать тысяч рублей, вот директор и просит родителей возместить убытки в добровольном, так сказать, порядке. Так что с вас пять тысяч рублей.

Чудненько, чудненько! Конечно, можно было бы и поспорить, что это за дверь такая, если ее взломали трое сопливых второклассников? И почему за безалаберность школьных хозяйственников должны расплачиваться несчастные родители? Но, вспомнив, что моим детишкам еще в этой школе учиться да учиться, решила возместить школе понесенные убытки. А то как бы чего не вышло. Моего героического сыночка завалить на очередной контрольной вовсе не проблема. Так что ссориться со школой мне не резон.

Дома спросила сына, какой леший понес его в подвал. Он, краснея и нервничая, поведал драматическим голосом:

— Димка сказал, бабой буду, если не полезу! Вот и пришлось лезть.

Я даже не знала, что ему на эту глупость сказать. Но зато нашел что сказать Андрей. Он популярно объяснил младшему брату, во что вылилось нашей семье его доблестное стремление доказать, что он не баба. И его выходка доказывает лишь то, что у него с умом не всё в порядке, как и у придурковатого Димки. Пара безмозглых баранов.

Это заставило нашего великолепного мушкетера немного призадуматься, а я стала соображать, откуда мне взять деньги. Долги я патологически не любила, но, похоже, на этот раз без них не обойтись. До зарплаты еще десять дней, и все траты у меня рассчитаны до рубля. Таких денег у меня нет и не будет. Что же делать?

Убитый горем Серега делал всё, чтобы загладить свою вину, прибирал в комнате, без напоминаний мыл за собой посуду и даже умудрился получить пятерку по русскому языку, что для него было истинным геройством. За это в воскресенье я взялась постряпать грибные пирожки и картофельные шанежки, чтобы сделать детям приятное. Завела тесто, поскольку никогда не покупаю готовое, своё гораздо вкуснее, приготовила фарш и начала печь. В дверь позвонили, и кто-то из ребят пошел открывать. Послышался мужской голос, но чей, я не поняла из-за негромко певшего мне радио и шипения жарившихся пирожков. Отряхнув руки от муки, настороженно вышла в коридор. Там стоял заросший, но совершенно трезвый Михаил. Он подал мне объемный мешок. Андрей, не слишком доверявший папаше, сухо спросил: