– После смерти отоспишься, – с нажимом буркнул Роджер, открывая дверь. – Хорошего дня, Макбет.

– Вам тоже, мистер Уэйкфилд, хорошего дня. – Почтальон пихнул его локтем под ребра и хрипло шепнул: – И удачной ночи, если ее дядюшка спит крепко!


– Ну что, письмо читать будешь? – Роджер взял конверт со стола и протянул Брианне.

Она слегка порозовела, но письмо забрала.

– Там ничего важного. Потом гляну.

– Я пока на кухню схожу, если там личное.

Брианна покраснела еще сильнее.

– Да нет. Пустяки.

Роджер вскинул бровь. Нетерпеливо дернув плечами, Брианна резко вскрыла конверт и вытащила листок.

– Сам посмотри, если хочешь. Говорю же, ничего важного.

«Да ладно?» – подумал Роджер, но предложенный лист взял молча.

Там и в самом деле не оказалось ничего такого: просто уведомление из университетской библиотеки, что запрошенные материалы, к сожалению, не доступны по межбиблиотечному обмену; их можно просмотреть, если обратиться к частному собранию документов о Стюартах в Королевском корпусе Эдинбургского университета.

Брианна наблюдала, скрестив руки на груди и сжав губы. В глазах горел вызов.

– Почему мне не сказала, что ты его ищешь? – тихо спросил Роджер. – Я помог бы.

Она приподняла плечо и тяжело сглотнула.

– Я и сама умею проводить исторические исследования. Я раньше помогала отцу… – Брианна умолкла, прикусив губу.

– Ага, ясно.

Роджер действительно все понял. Он взял Брианну за руку и потащил на кухню, где усадил в кресло у видавшего виды старого стола.

– Поставлю чайник.

– Я не люблю чай, – возразила Брианна.

– Тебе нужен чай, – твердо заявил Роджер.

Газовая горелка вспыхнула, яростно свистнув. Роджер достал из шкафчика чашки с блюдцами. А потом, подумав, снял с верхней полки бутылку виски.

– И виски я не люблю, – буркнула Брианна.

Она попыталась встать из-за стола, однако Роджер опустил руку ей на плечо.

– А я люблю, но терпеть не могу пить в одиночку. Посидишь со мной, а?

Роджер улыбнулся, отчаянно надеясь вызвать ответную улыбку. Наконец Брианна неохотно усмехнулась. Он сел напротив и налил себе полчашки янтарной жидкости. Затем с наслаждением вдохнул аромат и не спеша отпил, чувствуя, как напиток приятно обжигает горло.

– Ох, «Гленморанж». Точно не хочешь? Может, капельку в чай?

Брианна покачала головой. Когда чайник засвистел, она сняла его с огня и залила кипятком заварник. Подошедший сзади Роджер обнял ее за талию.

– Здесь нечего стыдиться, – мягко сказал он. – Ты имеешь право знать правду, если сможешь ее раскопать. Все-таки Джейми Фрейзер был твоим отцом.

– Он не был… не по-настоящему.

Роджер глядел на непослушный завиток на макушке склоненной головы Брианны.

– У меня был отец, – чуть задыхаясь, продолжила она. – Папа… Фрэнк Рэндалл – вот мой отец, и я его люблю… любила. Это неправильно… искать кого-то другого, будто его было недостаточно, будто…

– Но это не так, и ты сама прекрасно понимаешь. – Роджер развернул Брианну к себе и приподнял ее лицо за подбородок. – Это не имеет никакого отношения ни к Фрэнку Рэндаллу, ни к твоим чувствам к нему. В желании знать нет ничего противоестественного.

– А ты хотел знать?

Роджер глубоко вздохнул, радуясь, что успел выпить.

– Да. Хотел. И тебе нужно, по-моему. – Он притянул Брианну к столу. – Сядь, я расскажу.

Роджер знал, каково это – не иметь отца. Какое-то время, когда он только пошел в школу, он часами разглядывал отцовские медали, повсюду таскал за собой небольшую бархатную коробочку, бесконечно хвастался перед друзьями его героизмом…

– Рассказывал о нем разные истории, все выдуманные, – проговорил Роджер, вглядываясь в чашку, наполненную ароматным виски. – Потом мне доставалось за надоедливость, за вранье. – Он перевел взгляд на Брианну и с горечью улыбнулся. – Я должен был сделать его настоящим, понимаешь?

Брианна кивнула. Глаза ее потемнели – она понимала. Роджер снова глотнул из чашки, уже не смакуя.

– К счастью, папа… то есть преподобный, смекнул, что происходит. Он стал рассказывать мне об отце, на этот раз правду. Ничего особенного или героического. Рассказывал о его детстве. Как он построил домик для ласточки, но проделал слишком большое отверстие, и там поселилась кукушка. Как забивал карманы улитками, а потом забывал про них, и брюки было уже не отстирать от вони… – В горле встал ком, и Роджер помолчал. – Преподобный сделал моего отца реальным, настоящим. И я начал скучать по нему как никогда сильно. Ведь я понял, что потерял… Но я должен был все узнать.

– Говорят, что нельзя скучать по тому, чего у тебя не было… что лучше совсем не знать. – Брианна поднесла чашку к губам, не сводя глаз с Роджера.

– Дураки это говорят. Или трусы.

Он снова плеснул себе виски и наклонил бутылку, вопросительно приподняв бровь. Брианна молча подала чашку, а потом отпила из нее и поставила на стол.

– А мать?

– Я немного ее помню, мне было почти пять, когда она умерла. И в гараже стоят коробки… – Роджер кивнул на окно. – Там ее вещи, письма. Как говорил папа: «Каждый должен знать свою историю». Моя хранилась здесь. – Он задержал взгляд на Брианне. – Ты по ней сильно скучаешь? По Клэр?

Брианна коротко кивнула и протянула пустую чашку.

– Я… я боюсь… боялась искать, – пробормотала она, разглядывая льющийся виски. – Дело не только в нем… в ней тоже. В смысле, я слышала множество историй о Джейми Фрейзере, мама рассказывала. Куда больше, чем я найду в исторических источниках, – добавила Брианна, стараясь улыбнуться. – Но мама… сперва я притворялась, что она просто уехала, как в путешествие, например. Потом старалась поверить, что она умерла.

Брианна шмыгнула носом, то ли от переизбытка чувств, то ли от виски или горячего чая. Роджер протянул ей полотенце, висевшее над плитой.

– Но она не мертва. – Брианна яростно потерла нос. – В том-то и проблема! Я так по ней скучаю, никогда ее не увижу вновь, и при этом она жива! Как я могу скорбеть по ней, когда думаю… надеюсь, что она счастлива там, куда я же ее и отправила?

Она залпом осушила чашку и слегка закашлялась.

– Поэтому я хочу узнать, ясно? Хочу найти ее… их. А потом думаю – может, не стоит? Что, если она не в порядке, что, если я узнаю нечто ужасное? Что она умерла, или он… ну, здесь без разницы, потому что теперь он все равно уже мертв, или тогда был мертв, или… Короче, мне надо знать, понимаешь, надо!

Брианна стукнула чашкой по столу.

– Еще.

Роджер открыл было рот, собираясь сказать, что ей хватит, однако глянул на лицо девушки и молча налил.

Добавки чая она дожидаться не стала, а поднесла чашку к губам и сделала большой глоток, потом еще один.

– Вот я и ищу. Или искала. Когда увидела папины книги, его почерк… тогда все это показалось мне неправильным. Думаешь, не надо? – Брианна печально уставилась на Роджера, взмахнув влажными ресницами.

– Нет, солнышко, – мягко ответил он. – Здесь нет ничего неправильного. Ты имеешь право узнать, честно. И я тебе помогу. – Роджер встал и, поддерживая Брианну под руки, помог ей подняться. – А сейчас тебе лучше прилечь, да?

Он повел ее вверх по лестнице. На полпути Брианна вдруг вырвалась из его рук и метнулась в ванную. Роджер прислонился к стене снаружи, терпеливо ожидая. Наконец Брианна вышла, пошатываясь. Лицо ее цветом напоминало гипсовую лепнину над деревянными панелями.

– Только зря «Гленморанж» перевел, – вздохнул Роджер, помогая Брианне добраться до спальни. – Если б знал, что имею дело с такой пьянчужкой, налил бы тебе чего подешевле.

Брианна рухнула на постель, а когда Роджер снял с нее туфли, перевернулась на живот, приобняв рукой Дядюшку Энгуса.

– Я же говорила, что не люблю чай, – пробормотала Брианна. И заснула.


Еще час-другой Роджер в одиночестве перебирал и упаковывал книги. День выдался пасмурный и тихий – лишь дождь тихо барабанил по крыше да изредка шуршали шины проезжающих мимо машин. Когда стало темнеть, Роджер включил лампы и спустился в кухню, чтобы смыть с рук книжную пыль.

На плите бурлил куриный бульон с луком-пореем. Что там Фиона говорила? Прибавить огня? Выключить? Что-то добавить? Роджер с сомнением уставился на огромную кастрюлю и решил оставить как есть.

Он убрал со стола следы «чаепития»: сполоснул и аккуратно повесил чашки на крючки в шкафчике. Из старого сервиза – Роджер помнил его столько, сколько самого себя, – остались лишь эти две, с изображением бело-синих деревьев и пагоды, остальные чашки представляли собой странную смесь, купленную на распродажах.

Фиона, конечно, захочет все новое. Она уже заставляла их с Брианной смотреть журналы с фарфором, хрусталем и всяческими кухонными приборами. Брианна время от времени, как положено, восхищалась, а Роджер маялся от скуки. Что ж, старые вещи вполне могут оказаться на очередной распродаже – по крайней мере, так они еще кому-нибудь послужат.

Поддавшись внезапному порыву, он завернул две чашки, которые только что вымыл, в чистое полотенце и отнес в кабинет, где сунул в свою коробку. Потом еще раз окинул взглядом пустой кабинет – оставался разве что тот листок на стене.

Значит, ты навсегда прощаешься с домом. Ну, когда-то же он его покинул?

И все же Роджер переживал. Куда сильнее, чем он признался Брианне. Поэтому он так чертовски долго тянул с вещами, если говорить начистоту. Конечно, работы тут было чудовищно много. В Оксфорде куча дел, а здесь тысячи книг, которые нужно было тщательно перебрать… но на самом деле Роджер мог справиться, и побыстрее. Если бы только захотел.

Если бы дом оставался пустовать, Роджер, наверное, никогда бы не довел дело до конца. Однако его подталкивала Фиона, манила к себе Брианна… Он улыбнулся, представляя их двоих рядом: темноволосую кудрявую малышку и высокую огненноволосую валькирию. Да уж, женщины сумеют заставить мужчину поработать.

Впрочем, пора заканчивать.

С некой мрачной торжественностью Роджер снял последний пожелтевший от времени листок со стены: его собственное семейное древо, записанное аккуратным округлым почерком преподобного.

Маккензи, целые поколения Маккензи. Роджер уже задумывался, почему бы не взять эту фамилию насовсем, не только для сцены. Ведь после смерти отца он не собирался часто появляться в Инвернессе, где его знают как Уэйкфилда. В этом весь смысл листка с генеалогическим древом – чтобы Роджер не забыл, кто он такой.

Отец кое-что знал, в основном – лишь имена большинства этих людей. А Роджер не знал ничего, кроме самого важного – женщины, чьи зеленые глаза он каждое утро видел в зеркале. Ее на листке не было, и неудивительно.

Роджер провел пальцем по древу и остановился вверху листка. Вон он, подкидыш – Уильям Баклей Маккензи, которого отдали на воспитание приемным родителям. Незаконнорожденный сын военачальника клана и ведьмы, приговоренной к сожжению, Дугала Маккензи и Гейлис Дункан.

Ведьмой она, конечно, не была, но оставалась не менее опасной. У Роджера ее глаза – так говорила Клэр. Может, он еще что-то от нее унаследовал? Может, страшная способность путешествовать сквозь камни передалась ему, никем доселе не замеченная, через поколения порядочных лодочников и пастухов?

Теперь Роджер думал об этом каждый раз, когда видел семейное древо. И поэтому старался на него не смотреть. Он понимал сомнения Брианны, понимал острую как бритва грань между любопытством и ужасом.

Роджер мог помочь Брианне. А вот себе…

Он сунул листок в папку, а папку – к своим книгам. Потом закрыл коробку и на всякий случай крест-накрест заклеил ее скотчем.

– Вот и все, – сказал Роджер вслух и вышел из опустевшего кабинета.


Роджер ошеломленно замер у лестницы.

Брианна успела принять ванну, выдержав схватку с древней газовой колонкой, у которой потрескалась вся эмаль, а пламя то и дело норовило погаснуть, и вышла в коридор в одном лишь полотенце.

Девушка шла, не замечая Роджера. Он стоял очень тихо, слыша лишь удары собственного сердца. Ладонь, сжимавшая перила, взмокла.

Тело Брианны было вполне пристойно прикрыто. Роджер видел ее куда более обнаженной в топах и коротких шортах, которые она надевала в жару. Нет, его возбуждала уязвимость, хрупкость. Осознание, что он может раздеть Брианну, лишь потянув за краешек полотенца. И то, что они в доме одни.

Как на бочке с порохом.

Роджер шагнул за Брианной, но остановился. Она услышала его и тоже застыла на месте. Однако повернулась не сразу.

Брианна молча взглянула на Роджера потемневшими, чуть прищуренными глазами. Она стояла перед высоким окном в конце коридора – темный силуэт на фоне тусклого дневного света. Роджер знал, какой на ощупь будет ее кожа. Разгоряченной после ванны и чуть влажной. Пахнущей шампунем и мылом, призраками цветов, которые перебивают ее собственный запах.