Грей коротко кивнул.

– Сказал. Я сказал ему, что я солдат и что не дам вас в обиду.

Пастор задержался на пару минут, зажав в руке уздечку и серьезно что-то втолковывая лорду Джону, потом решительно развернул лошадь и проехал через двор. Поравнявшись со мной, он положил ладонь на мою растрепанную голову и произнес:

– Seid gesegnet.[40] Benedicite.[41]

– Он сказал… – начал лорд Джон.

– Не надо. Я поняла.

Мы стояли во дворе, в молчании глядя вслед пастору, который скрылся в ореховой роще. Вокруг было невероятно благостно, теплое осеннее солнце, согревая, ласкало мне плечи, над головой порхали птицы, спеша по своим делам. Из леска доносился веселый стук дятла и переливчатый дуэт пересмешников, которые свили гнездо на большой голубой ели. Не было слышно сов, но их и не могло быть слышно, ведь давно уже рассвело.

«Кто?» – запоздало удивилась я, подумав о другой стороне трагедии. Кто же стал жертвой слепой мести Мюллера? Ферма Мюллера находилась в нескольких днях езды через горную цепь, что отделяла индейскую землю от территории поселенцев, там есть деревни и тускарора, и чероки, в зависимости от направления, которое избрал Мюллер.

До какой деревни он добрался? Какую кровавую резню они там учинили вместе с сыновьями? И что хуже, какая кровавая резня еще последует?

Я вздрогнула, несмотря на теплую погоду. Мюллер не единственный, кто верит в месть. Семья, клан или племя – кого он там изничтожил – в свою очередь начнет мстить. И на Мюллерах дело не остановится, даже если им известно, что убийцы они.

А если нет? А если они знают только, что убийцы – белые?.. Я слышала немало ужасных историй, жертвы отнюдь не всегда сами бросали вызов судьбе, большинству из них просто не посчастливилось оказаться в ненужном месте в ненужное время. Фрейзер-Ридж лежал как раз посередине между индейскими деревьями и фермой Мюллера. Довольно неудачное расположение в данных обстоятельствах.

– Господи, как же мне хочется, чтобы Джейми был здесь! – Я даже не заметила, что говорю вслух, пока лорд Джон не откликнулся.

– Мне тоже. Только думается мне, что мальчику с ним куда безопасней, чем здесь.

Я посмотрела на него и лишь сейчас поняла, насколько он еще слаб. Он в первый раз за неделю поднялся с постели. На смертельно бледном лице пестрели красные пятна сыпи. Лорд Джон прислонился плечом к дверному косяку, чтобы не упасть.

– Вам нельзя вставать! – воскликнула я, схватив его за руку. – Немедленно идите в дом и ложитесь!

– Со мной все в порядке, – раздраженно отозвался он, однако не оттолкнул мою руку и не слишком протестовал, когда я проводила его до постели.

Я подошла посмотреть, как дела у Иэна. Парень метался в постели, сотрясаясь от лихорадки. Глаза у него были закрыты, лицо раздулось и покрылось красными точками, гланды на шее выпятились и были горячими, как только что сваренное яйцо.

Ролло подсунул любопытный нос мне под локоть и осторожно обнюхал хозяина.

– Все будет хорошо, – ласково сказала я. – Может, выйдешь во двор и подождешь гостей, а?

Ролло не внял просьбе и уселся рядом, наблюдая, как я отжала полотенце, смоченное в холодной воде, и обтерла им Иэна. Я разбудила племянника, расчесала ему волосы, дала ночную вазу и напоила пчелиным сиропом, все время ожидая, что вот-вот раздастся цокот копыт и приветственный рев Кларенса.


Долгий выдался день. Сначала я от каждого звука вздрагивала и оборачивалась на любой шорох, но в конце концов окунулась в ежедневные заботы: ухаживала за бедным Иэном, которого трясло в лихорадке, накормила животных, прополола в саду, нарвала огурчиков для засолки и усадила лорда Джона, вызвавшегося помочь, лущить фасоль.

По пути из уборной к хлеву, где жила коза, я с тоской всматривалась в лес. Укрыться бы в зеленой чаще!.. Такой порыв возникал у меня не в первый раз. Впрочем, осеннее солнце опускалось все ниже, и час за часом протекал в абсолютном покое без малейших признаков приближения Герхарда Мюллера.

– Расскажите мне об этом Мюллере, – попросил лорд Джон. К нему вернулся аппетит. Он прикончил свою порцию маисовой каши, отставив в сторону тарелку с салатом из одуванчиков.

Я зачерпнула салата из миски, мне нравился вкус свежей зелени.

– Глава большой семьи; немецкие лютеране, как вы, конечно, догадались. Живут милях в пятнадцати отсюда, вниз по речной долине.

– Да-да.

– Герхард – крупный мужчина и очень упрямый. По-английски знает пару слов, не больше. Немолод, но все же еще очень силен. – Передо мной встал образ Герхарда Мюллера – на широких плечах бугрились мышцы, он поднимал пятидесятифунтовые мешки с мукой, словно перышки, и бросал к себе в тележку.

– Как вы считаете, он затаил злобу после той ссоры с Джейми?

– Злобу он, конечно, затаил, но не из-за этого. Они, собственно, и не поссорились… – Я потрясла головой, подыскивая слова. – Вы же знаете, каковы мулы?

Лорд Джон удивленно приподнял брови и улыбнулся.

– Кажется, знаю.

– Так вот, Герхард Мюллер и есть вылитый мул. Не то чтобы у него злой или скверный характер или он туп до невозможности, вовсе нет, но если уж втемяшит что-то себе в голову – берегись! Переубедить его невозможно.

Иэн рассказывал мне о перебранке, что случилась на мельнице. Старик Мюллер решил, что одна из трех дочерей мельника, Фелиция Вулэм, недодала ему мешок муки. Напрасно Фелиция пыталась объяснить, что он принес ей пять мешков пшеницы, которую она перемолола и получила четыре мешка хорошей муки. Фелиция настаивала, что муки получилось меньше, потому что она выбрала из зерна весь мусор.

– Fünf! – заявил Мюллер и сунул растопыренную пятерню под нос Фелиции. – Es gibt fünf.[42]

Переубедить его не представлялось возможности, он тут же начинал возмущенно басить что-то по-немецки и наступать на девушку.

Иэн сперва попытался отвлечь старика, а затем вышел на улицу, где Джейми обсуждал что-то с мельником Вулэмом. Оба поспешили внутрь, но и им не удалось поколебать уверенности Мюллера в том, что его обвели вокруг пальца.

Не обращая внимания на увещевания, старик вознамерился силой взять то, что, по его мнению, ему причиталось.

– И когда Джейми отчаялся вразумить Мюллера, ему пришлось стукнуть фермера, – сказала я.

Сначала ему было стыдно, ведь Мюллеру уже около семидесяти, однако потом стыд испарился, когда он чуть не сломал руку о дубовую челюсть. Старик пошел на него, словно кабан, и Джейми ударил его сначала в живот, а затем снова в челюсть и стесал в кровь костяшки пальцев. Немец в конце концов рухнул наземь.

Перекинувшись словом с Вулэмом – тот был квакером и посему не одобрял насилия, – Джейми за ноги вытянул Мюллера наружу, где в телеге терпеливо ждал один из сыновей фермера.

Джейми подхватил старика за шиворот, прижал к телеге и что-то долго втолковывал ему по-немецки, пока в дверях мельницы не возник Вулэм с пятым мешком. Он подошел и положил мешок в телегу под буравящим взглядом старика.

Мюллер дважды пересчитал мешки и с почтением повернулся к Джейми:

– Danke, mein Herr![43]

Затем он вскарабкался на телегу, сел позади крайне озадаченного сына и велел тому трогаться в путь.

Грей почесал шею с остатками сыпи и улыбнулся.

– Ясно. Значит, он вроде бы не держит камня за пазухой?

Я покачала головой:

– Нет. Со мной он был сама доброта, когда я пришла на ферму, чтобы помочь Петронелле.

Грудь внезапно стеснило от воспоминания, что Петронелла и девочка мертвы, горьковатый привкус листьев одуванчика встал поперек горла.

– Вот. – Грей поставил передо мной кружку эля.

Прохладный напиток помог усмирить разлившуюся внутри горечь. Я отставила кружку и немного посидела с закрытыми глазами. Из окна тянуло сквозняком, но солнце согревало мне руки, лежавшие на крышке стола. Я все еще могла радоваться жизни, и радость ощущалась тем сильней, чем глубже я сознавала, сколь многим она уже недоступна.

– Спасибо, – сказала я, открывая глаза.

Грей смотрел на меня с выражением глубокого сочувствия.

– Здесь часто умирают люди, особенно юные, – попыталась я объяснить. – И совсем по-другому, не так, как мне доводилось видеть раньше. Мне редко удается им помочь.

Я ощутила на щеке теплую влагу – по моей щеке вдруг скатилась слеза. Лорд Джон полез в рукав, достал и протянул носовой платок. Он был не слишком чистый, но я не возражала.

– Я все время удивлялся, что он в вас нашел, – произнес лорд Джон. – Джейми.

– В самом деле? Довольно лестно. – Я чихнула и высморкалась.

– Когда он впервые рассказал о вас, мы оба думали, что вы мертвы, – продолжил лорд Джон. – И хотя вы, безусловно, привлекательная женщина, он ни разу не упомянул о внешности.

К моему удивлению, Грей взял меня за руку и легонько пожал.

– Вы такая же храбрая.

Я горько усмехнулась:

– Если б вы только знали…

Он не ответил, только улыбнулся и стал водить пальцем по моей ладони. Его прикосновения были нежными и утешали.

– Его никогда не останавливал страх разбить кулаки в драке. Думаю, вас тоже.

– Я не могу. – Я шмыгнула носом, слезы перестали струиться по щекам. – Я врач.

– Конечно.

Лорд Джон немного помолчал, затем добавил:

– Я не сказал вам «спасибо» за то, что жив.

– Я бессильна перед лицом такой болезни… Я могу лишь просто быть рядом.

– Даже этого вполне достаточно, – коротко заметил он и выпустил мою руку. – Хотите еще эля?

И я вдруг поняла, что́ Джейми нашел в Джоне Грее.

День прошел тихо. Иэн метался и стонал во сне, а к вечеру весь покрылся сыпью; надо уговорить его выпить немного теплого молока… Эта мысль напомнила мне, что пришло время подоить козу. Я поднялась, сказала лорду Джону, что выйду, и отложила штопку в сторону.

Я открыла дверь и во дворе нос к носу столкнулась с Герхардом Мюллером.

Его глубоко посаженные карие глаза покраснели. Они всегда блестели, словно от жара, но теперь они казались еще ярче на обветренном лице. Он заметил меня и кивнул. Потом кивнул еще раз.

– Герр Мюллер, – позвала я. Мне показалось, что голос у меня звучал спокойно. Хоть бы ему тоже так показалось. – Wie geht es euch?[44]

Старик стоял передо мной покачиваясь, словно его вот-вот собьет с ног от вечернего ветерка. Сильно похудевший, буквально кожа да кости. Не знаю, как он добрался сюда; нигде не было видно ни мула, ни лошади.

Мюллер шагнул мне навстречу, и я инстинктивно отступила назад.

– Фрау Клара, – сказал он. В его голосе прозвучала мольба.

Я хотела позвать лорда Джона, но засомневалась. Он не стал бы звать меня по имени, если бы намеревался причинить вред.

– Они умерли. Mein Mädchen. Mein Kind[45].

Слезы заструились по морщинистому обветренному лицу. В его взгляде плескалось такое отчаяние, что я подошла к нему и взяла за большую, огрубевшую от работы руку.

– Я знаю. Мне очень жаль.

Он снова кивнул. Я подвела его за руку к скамье у двери, и старик рухнул на нее как подкошенный.

Дверь открылась, вышел лорд Джон. У него в руке был пистолет. Я покачала головой, и он спрятал его в рукав. Старик не отпускал мою руку, более того, потянул за нее, чтобы я села рядом с ним.

– Gnädige Frau,[46] – начал Мюллер и вдруг повернулся и обнял меня, крепко прижав к старому грязному пальто. Он весь затрясся от беззвучных рыданий, и, хотя я знала, что он натворил, я все же обвила его руками в ответ.


Запах от него шел ужасный – кисловатый дух старого тела и горя, смешанный с пивным перегаром, по́том и грязью, а где-то под всем этим амбре мой нос различил запах крови, от которого мне сделалось дурно. Я содрогнулась от смеси противоречивых чувств – жалости, страха и отвращения, но все же не отстранилась.

Наконец он сам выпустил меня из объятий и только тут заметил лорда Джона, который переминался рядом с ноги на ногу, так и не решив, стоит ли ему вмешаться.

– Mein Gott, – в ужасе воскликнул Герхард, – er hat Masern![47]

Солнце быстро тонуло за горизонтом, заливая двор кроваво-красным светом. Его лучи осветили лицо Грея, с которого еще не сошли остатки сыпи.

Мюллер повернулся ко мне, охваченный паникой, и сжал мое лицо в своих огромных грубых ладонях. Он провел по щекам большими пальцами и вздохнул с облегчением, разглядев, что кожа моя чиста.

– Gott sei dank![48] – Старик выпустил из ладоней мое лицо и полез в карман пальто, что-то сбивчиво бормоча по-немецки.

– Он говорит, боялся, что опоздает, и теперь счастлив, что все же успел, – пояснил лорд Джон, подозрительно наблюдая за старым фермером. – Говорит, что принес кое-что, талисман или что-то такое. Он прогонит опасность и сохранит от болезни.

Мюллер извлек из недр пальто какой-то предмет, завернутый в кусочек материи, и вложил его мне в ладонь, продолжая что-то лопотать.