В дымчатых от жары лучах солнца блеснули инструменты, — светлые, несмотря на налет, покрывший их от того, что они слишком долго пролежали без дела. Каждый уютно расположился в своем собственном гнездышке, аккуратном, обитом зеленым бархатом.

Вот маленькая, но острозубая пила; вот ножницы, вот три скальпеля — круглая кюретка, прямой ланцет и выпуклый, так называемый «брюшистый»… вот серебряная плоскость шпателя для прижимания языка… вот держатели и зажимы…

— Джейми! — восхищенная, я достала из шкатулки короткий эбонитовый стержень, на конце которого был укреплен плотный шар из того же зеленого бархата, набитого конским волосом; я уже видела такой в Версале, это была версия молотка невропатолога, применявшаяся в восемнадцатом веке. — Ох, Джейми! Это просто чудесно!

Он дрыгнул ногой, явно довольный.

— Да? Они тебе нравятся?

— Я от них просто в восторге! Ох, посмотри-ка… тут еще что-то, на крышке подвешено, вот, прикрыты… — Я несколько мгновений тупо таращилась на развинченные трубки, оправы, подставку и зеркала, пока наконец перед моим внутренним взглядом все это не сложилось в единое целое. — Микроскоп! — выдохнула я, с благоговением прикоснувшись к одной из деталей. — Боже праведный, микроскоп!

— И это еще не все, — сообщил Джейми, горя желанием продемонстрировать мне остальное. — Вот тут… передняя стенка откидывается, и внутри еще другие инструменты.

Они и в самом деле там лежали — и среди многого прочего там нашлись миниатюрные весы с бронзовыми противовесами, трубка для изготовления круглых пилюль и покрытая пятнами мраморная ступка; пестик был завернут в лоскут, чтобы не разбился при перевозке. И еще внутри, над инструментами, стояли в несколько рядов маленькие каменные и стеклянные пузырьки, плотно закрытые пробками.

— Ох, это потрясающе! — сказала я, осторожно вертя в пальцах маленький скальпель. Полированное дерево рукоятки легло в мою руку так, как будто его вытачивали специально для меня; лезвие было тяжелым и безупречно сбалансированным. — Ох, Джейми, как я тебе благодарна!

— Ну, значит, они тебе действительно нравятся? — Его уши стали ярко-красными от удовольствия и волнения. — Я в общем так и подумал, но… Я на самом деле понятия не имею, для чего они все предназначены, просто увидел, что работа очень хорошая.

Даже я понятия не имела, для чего предназначены некоторые из этих предметов, но все равно они были прекрасны сами по себе; они были изготовлены человеком, любившим свое дело, — или для человека, любившего свое дело, — их делали с душой.

— Кому они принадлежали, хотела бы я знать? — Я с силой дохнула на поверхность двояковыпуклой линзы и, протерев ее подолом своей юбки, заставила ослепительно засверкать.

— Та женщина, которая мне их продала, не знала; но вместе с ящиком была еще и тетрадь записей его владельца. Я и тетрадь прихватил — может, там найдется имя.

Приподняв верхнюю доску с инструментами, Джейми открыл углубление под ним, в котором и лежала толстая квадратная тетрадь, наверное, дюймов восьми в ширину, переплетенная в черную потертую кожу.

— Я подумал, вдруг эта тетрадь тоже тебе пригодится, как та, что была у тебя во Франции, — пояснил Джейми. — Ну, та, в которой ты делала рисунки и записи о людях, которых ты видела в тамошнем госпитале. В этой написано немного, зато хватает чистых страниц для твоих собственных заметок.

Тетрадь была заполнена едва ли на четверть; страницы покрывали строчки, тесно сидящие друг на друге, написанные отличными черными чернилами. Там и сям мелькали небольшие зарисовки, привлекшие мой взгляд своей клинической иллюстративностью: вот изъязвленный большой палец ноги, вот раздробленная коленная чашечка, с аккуратно отодвинутой кожей; гротескно разбухший, запущенный зоб; рассеченные мышцы икры, на каждой — аккуратная надпись.

Я вернулась к началу тетради, чтобы посмотреть, не написано ли что-нибудь на внутренней стороне обложки или еще где-то; и в самом деле, имя владельца было начертано в верхней части первой страницы, маленькими аккуратными буквами с завитушками: «Доктор Даниэль Роулингс, эсквайр».

— Интересно, что же могло случиться с доктором Роулингсом? Та женщина, у которой остался этот ящик, ничего тебе не сказала?

Джейми кивнул, слегка наморщив лоб.

— Этот доктор останавливался у нее всего на одну ночь. И сказал, что прибыл из Виргинии, там у него дом, а здесь он по некоему делу… по поручению, а инструменты он, конечно, как всегда, взял с собой. Он искал какого-то человека по имени Гарвер — по крайней мере, той женщине так запомнилось. Но вечером после ужина он ушел — и больше не вернулся.

Я уставилась на Джейми.

— Больше не вернулся? А она что, даже не знает, что с ним случилось?

Джейми покачал головой, вспугнув небольшую стайку комаров. Солнце уже садилось, окрашивая поверхность речной воды в нежные золотые и оранжевые тона, и всякая кусачая дрянь, почуяв приближение вечера, начала роиться вокруг нас.

— Нет. Она ходила к местному шерифу, и к судье, и полицейские обыскали все вокруг, до последнего кустика, — но никаких следов этого человека так и не нашли. Они искали его целую неделю, а потом, конечно, перестали. Он не сказал хозяйке, из какого города в Виргинии он приехал, так что они даже не смогли навести справки на тот счет, вернулся ли он домой.

— Как это странно… — я вытерла капли влаги, выступившей на моем подбородке. — И когда пропал этот врач?

— Год назад, так она сказала. — Джейми посмотрел на меня с легкой тревогой. — Ты ведь ничего не имеешь против? То есть я хочу сказать — ты будешь пользоваться этими инструментами?

— Да, конечно, — я прикрыла глаза и осторожно погладила медицинскую шкатулку; темное дерево было теплым и гладким, пальцы скользили по нему легко, не задерживаясь. — Если бы они были моими… ну, я хотела бы, чтобы они кому-нибудь пригодились.

Я живо припомнила свою собственную докторскую сумку — кожаный саквояж, с моими инициалами, выгравированными золотом на его ручке. То есть когда-то они были позолоченными, так будет правильно; от долгого ношения саквояжа золото стерлось, его тисненая кожа стала гладкой и блестящей… Этот саквояж подарил мне Фрэнк, когда я получила диплом врача; а я оставила его своему другу Джо Эбернети, надеясь, что он пригодится кому-нибудь, кто будет так же беречь его, как берегла я.

Джейми заметил легкую тень, пробежавшую по моему лицу, — я это поняла по тому, как потемнели его глаза, — но я взяла его за руку, улыбнулась и сжала его пальцы.

— Это прекрасный подарок. Но как ты его нашел?

Он ответил на улыбку. Солнце висело совсем низко — огромный, сияющий оранжевый шар, почти скрытый от нас вершинами деревьев.

— Я увидел этот ящик, когда ходил к золотых дел мастеру… он, собственно, и хранился у его жены. А вчера я туда снова зашел, хотел купить тебе какое-нибудь украшение, может быть, брошку… и пока эта добрая женщина показывала мне всякие побрякушки с драгоценными камнями, мы как-то разговорились, и она рассказала мне о докторе, ну, и… — Джейми пожал плечами.

— С чего это ты решил покупать мне драгоценности? — удивленно спросила я, глядя на него. Да, продажа рубина принесла нам неплохие деньги, но подобные траты были совершенно не в стиле Джейми, а уж при нынешних обстоятельствах…

— О! Ты хотел вроде как извиниться за то, что послал деньги Лагхэйр? Но я же ничего не имею против, я уже говорила тебе, что не возражаю!

Дело в том, что Джейми — хотя и с явной неохотой — переслал часть денег, полученных нами за камень, в Шотландию, выполняя обещание, данное Лагхэйр Маккензи Фрезер — чтоб у нее глаза лопнули! — на которой он женился по настоянию свой сестры и по тем соображениям, что хотя я вроде бы и не умерла, но по крайней мере и не вернулась обратно. Мое недавнее воскрешение из мертвых привело к немалой путанице и создало множество проблем, из которых Лагхэйр была далеко не последней.

— Да уж, ты говорила, — не скрывая язвительной насмешки, бросил Джейми.

— Я действительно имела это в виду… ну, более или менее, — со смехом сказала я. — В конце концов, ты не можешь просто бросить эту стерву умирать с голода, как ни заманчиво это звучит.

Он едва заметно улыбнулся.

— Нет. У меня такого и в мыслях не было. И хватит об этом. Но я совсем не потому решил сделать тебе подарок.

— Тогда почему? — Ящик был тяжелым; приятный, ощутимый, доставляющий удовольствие вес на моих коленях… и такое гладкое теплое дерево под моими ладонями…

Джейми повернулся прямо ко мне, внимательно посмотрел в глаза; его волосы сверкнули огнем в прорвавшемся сквозь деревья луче заходящего солнца, лицо смутно виднелось в тени.

— Сегодня день нашей свадьбы, Сасснек, — негромко сказал он. — Двадцать четыре года прошло с тех пор, как мы поженились. И я надеюсь, что ты никогда не пожалеешь об этом.


* * *

Берега этой реки были сплошь обжиты, от Велмингтона до Кросскрика вдоль них тянулись плантации. Но плантации не спускались прямо к воде, между ними и рекой стояла полоса леса, и лишь время от времени сквозь бреши между деревьями можно было заметить обработанные поля, но, куда более часто, плантацию обозначал лишь простой деревянный причал, полускрытый в пышной листве.

Мы медленно ползли вверх по реке, используя волну прилива, пока она не иссякала, и останавливаясь на ночевку, когда вода начинала двигаться в обратную сторону. Мы разводили на берегу небольшой костер, готовили еду, но спать укладывались в лодке, потому что Этруклус как-то мимоходом упомянул о множестве мокасиновых змей, живущих вдоль реки, и добавил, что эти змеи вообще-то обитают в норах в нижней части берега, но очень любят вылезать оттуда, чтобы погреть свои холодные тела возле теплых, беспечно спящих людей.


* * *

Я проснулась перед самым рассветом, все мои мышцы окаменели и ныли от сна на твердых досках, и лежала, прислушиваясь к мягкому плеску воды, к шуму шестов и весел тех судов, что проплывали мимо нас, ощущая, как корпус нашей лодки слегка покачивается на поднятых ими волнах. Джейми, почувствовав мое движение, тут же шевельнулся во сне, повернулся и прижал меня к груди.

Его тело, прижимавшееся к моему, слегка дрогнуло, — Джейми пребывал в том странном утреннем состоянии, которое не назовешь ни сном, ни пробуждением. Он что-то проворчал сонно, и его рука требовательно дернула подол моей юбки.

— Стоп! — выдохнула я, отталкивая эту нахальную руку. — Ты что, забыл, где мы находимся, черт тебя побери!

До меня доносились крики Яна и лай Ролло, — они носились взад-вперед по берегу, я чувствовала легкое движение в каюте, характерное покашливание и фырканье, говорившие о том, что капитан Фриман уже проснулся и вот-вот выберете наружу.

— Ох, — пробормотал Джейми, окончательно просыпаясь. — Ну да, конечно. Но как жаль!

Он потянулся ко мне, обхватил мои груди ладонями и лениво прижался ко мне всем телом, заставив меня во всех подробностях вообразить то, чего я в данный момент была лишена.

— Ну, ладно, — неохотно сказал он, но и не подумал отодвинуться. — Foeda est in coitu, a?

— Что это значит?

— Foeda est in coitu et breois voluptas, — грустно продекламировал он. — Et taedat Veneiis statim peractae. Когда этим занимаешься — это грязное наслаждение… и очень короткое. А когда все кончается — мы начинаем раскаиваться в содеянном.

Я бросила взгляд на покрытые разнообразными пятнами доски под нами.

— Ну, возможно, слово «грязное» в данное случае нельзя считать ошибочным, — начала я, — но…

— Вовсе не грязь меня беспокоит, Сасснек, — перебил Джейми, сердито глядя на Яна, который как раз прыгнул в воду, громким криком подбадривая Ролло, чтобы тот последовал его примеру. — А именно краткость.

Он перевел взгляд на меня и сердитое выражение его лица сменилось одобрительным, когда он оценил мой жутко растрепанный вид.

— Я имею в виду то время, которое мне удается потратить на это занятие, ясно?


* * *

Столь классическое начало дня, похоже, оказало некое особое воздействие на ум Джейми, заставив его обратиться к классике литературной. Я слышала голоса его и Яна, сидя на полуденном солнце, листая тетрадь с записями доктора Даниэля Роулингса, — и одновременно то сочувствуя, то восхищаясь, то ужасаясь тому, что я читала.

Голос Джейми ритмично вздымался и падал, произнося древнегреческие строфы. Мне уже приходилось слышать их прежде — это был «Одиссей». Но вот голос Джейми замер на вопросительной интонации.

— Э-э… — откликнулся Ян.

— Что там дальше, Ян?

— Э-э…

— Так, давай еще раз, — сказал Джейми с оттенком легкого нетерпения в тоне. — Будь внимательнее, юноша. Я ведь говорю не ради удовольствия слышать самого себя, а? — Он начал снова, и строгие, чеканные стихи оживали по мере чтения.