— А, ладно… Я думаю, он не хотел слишком много рассказывать о войне и сражениях, чтобы ты, малыш, не начал постоянно думать об этом и не решил бы сам тоже податься в солдаты. Они с твоей матерью хотели для тебя лучшего будущего, понимаешь?

Я подумала, что старший Ян проявил завидную мудрость, храня молчание о своем прошлом, — ведь стоило только глянуть сейчас на лицо Яна-младшего, и сразу становилось ясно, что для него нет более заманчивой перспективы, нежели участие в войнах и сражениях.

— Ну, это, я думаю, маминых рук дело, — заявил Ян с явным неодобрением. — Она бы вообще завернула меня в шерстяную пеленку и связала лямками от своего фартука, дай ей только волю.

Джейми усмехнулся.

— Вот как, дай ей только волю? А как ты думаешь, если бы ты прямо сейчас оказался дома, она бы заключила тебя в объятия и осыпала поцелуями?

Всю надменность с Яна как рукой сняло.

— Ну, нет, пожалуй, — признал он. — Думаю, она бы с меня шкуру спустила.

Джейми расхохотался.

— Ты кое-что знаешь о женщинах, Ян, хотя и не так много, как тебе кажется.

Ян перевел полный скептицизма взгляд с Джейми на меня и обратно.

— А ты о них все знаешь, да, дядя?

Я повела бровью, предлагая Джейми ответить, но он только рассмеялся.

— Мудр тот человек, который понимает ограниченность собственных знаний, вот так, Ян. — Джейми наклонился ко мне и поцеловал во влажный лоб, потом снова повернулся к племяннику и добавил небрежно: — Но мне бы хотелось, чтобы твоя ограниченность стала чуть-чуть шире.

Ян пожал плечами, и вид у него сразу стал скучающий.

— Я же не собираюсь становиться джентльменом, — сказал он. — В конце концов, младший Джейми и Мишель тоже не читают по-гречески, и ничего, прекрасно обходятся!

Джейми потер кончик носа, задумчиво рассматривая непутевого родственника.

— У младшего Джейми есть Лаллиброх. А малютка Мишель прекрасно чувствует себя в Париже с Джаред. Они там и устроятся. Мы сделали для них обоих все, что могли, но когда им следовало бы учиться, у нас не было достаточно денег на путешествия или обучение. Так что у них и выбора особого не было, так?

Он оторвался от поручня и выпрямился во весь рост.

— Но твои родители не хотят для тебя того же, Ян, если есть варианты получше. Они стараются изо всех сил, чтобы ты стал человеком образованным и влиятельным, возможно даже, duine uasal.

Это было гэльское выражение, и я уже слышала его прежде; буквально оно означало «достойный человек». Так называли в Горной Шотландии лэрдов и арендаторов, людей состоятельных и честных, которые ставили выше себя только вождей своих кланов.

И именно таким человеком был сам Джейми до восстания Стюарта. Но не теперь…

— Ну… ну а ты, дядя Джейми, ты стал именно таким, каким тебя хотели видеть твои родители? — Ян вежливо смотрел на своего дядю, и только легкое подрагивание уголков его глаз выдавало его замыслы; парнишка отлично понимал, что ступает на скользкую почву. Да, действительно, для Джейми предназначалась роль duine uasal; Лаллиброх по праву принадлежал ему. Но вместо того Джейми официально передал его младшему Яну — чтобы спасти от конфискации в пользу короны.

Джейми некоторое время молчал, глядя на племянника и машинально потирая костяшками пальцев верхнюю губу.

— Я ведь уже говорил тебе, что у тебя светлый ум, да? — произнес он наконец, очень сухо. — Ну, раз уж ты спросил… Меня растили для двух дел, Ян. Я должен был заботиться о своей земле и людях и опекать свою семью. Я и делал и то, и другое, насколько мог хорошо, — и буду делать впредь, тоже прилагая все силы.

Похоже, младшего Яна наконец-то проняло, он устыдился всерьез.

— Ну, ладно, я же не хотел сказать… — промямлил он, уставясь на собственные ноги.

— Ладно, не мучайся, парень, — перебил его Джейми, хлопая племянника по плечу. И зловеще ухмыльнулся. — Но ты все-таки обязан кое-чему научиться ради своей матери — даже если это убьет нас обоих. Ну, а теперь, я думаю, мне пора встать к шесту.

Он посмотрел на корму, где блестели плечи Троклуса — похожие на смазанную маслом темную бронзу; крепкие мускулы напрягались от тяжелой работы. Джейми распустил шнурки своих штанов — в отличие от других мужчин, он предпочитал не снимать рубашку, становясь к шесту, а наоборот, стягивал с себя штаны ради прохлады, а рубашку завязывал узлом между ног, на шотландский манер, — и кивнул Яну:

— Ты подумай об этом, парень. Младший ты сын или нет, тратить жизнь впустую совершенно ни к чему.

Он одарил меня сверкающей улыбкой, от которой у меня упало сердце, и бросил мне свои штаны. А потом торжественно выпрямился и продекламировал:

Увы, увы, влюблен я в красотку!

Она как кедр высока и стройна

Нежна, как цветок,

Кожа — как лепесток,

И вообще — feminine gender.

Джейми церемонно поклонился в сторону Яна, который тут же отчаянно захихикал, а потом поднес к губам мою руку, хитро скосив темно-голубые глаза.

Смогу ли я соблазнить эту нимфу?

Ведь голос ее, как у флейты, dulcis

И яркие oculus, marins бела,

И вся она, словно морская волна.

О, как прекрасна моя puella,

Ее поцелую в secula seculorum;

Если мне повезет — она мой uxor,

Божественный benedictorum.

Он элегантно шаркнул ножкой, серьезно подмигнул мне — и отправился к рулевому шесту в одной рубашке.

Глава 9

На две трети призрак

Поверхность реки блестела, как пролитая нефть, вода мягко скользила мимо нас, и на ее поверхности не оставалось даже самой слабой ряби. Почти на самом носу по правому борту висел одинокий фонарь, обозначавший нашу лодку; сидя на низкой скамеечке в носовой части палубы, я видела огонек внизу, — он казался не столько отражением, сколько другим фонариком, плывущим под водой бок о бок с нашим плавательным средством.

Луна пока что являла собой тончайший серп, с трудом пробиравшийся сквозь вершины деревьев. За густой полосой леса, окаймлявшего реку, широко раскинулись в темноте обработанные земли — рисовые плантации и поля, засеянные табаком.

Дневной жар впитывался в землю, отдавая невидимую энергию верхним слоям почвы, — да, это была богатая, плодородная земля, мерцающая в черном жаре ночи за завесой сосен и амбровых деревьев, творящая чудеса алхимии из воды и пойманных ею солнечных лучей.

При каждом движении мы обливались потом. Воздух был плотным, осязаемым, каждое его прикосновение я ощущала как ласку на своих руках и лице.

Позади меня послышался в темноте легкий шорох, и я протянула руку, не оглядываясь. Большая ладонь Джейми коснулась моих пальцев, слегка сжала их и отпустила. И даже от этого легкого прикосновения моя кожа моментально повлажнела.

Джейми со вздохом опустился рядом со мной, дергая шнурок, стягивавший ворот его рубашки.

— Мне кажется, я вообще не вдохнул ни глотка настоящего воздуха с тех пор, как мы покинули Джорджию, — сказал он. — Как только я пытаюсь вздохнуть, мне тут же кажется, что я тону.

Я засмеялась, чувствуя, как между моими грудями тут же проскользнула новая струйка пота.

— В Кросскрике будет прохладнее; все так говорят. — Я тоже глубоко вздохнула — просто чтобы доказать самой себе, что это возможно. — Но зато какие тут царят ароматы, а?

И действительно, темнота испускала запахи пряной зелени деревьев, трав и кустов, растущих вдоль воды, и все это смешивалось с влажным духом ила, покрывавшего берег, и сюда же добавлялся запах прогретых солнцем досок палубы.

— Похоже, мы обзавелись отличной собакой, Сасснек, — сообщил Джейми, прислоняясь спиной к стенке каюты. — Можно не сомневаться, эта тварь восхищается тобой почти как я.

Костяной стук когтей по доскам известил о прибытии Ролло; зверь осторожно подошел к поручням, остановился в футе от них и неторопливо опустился на палубу. Он величаво уложил большую голову на передние лапы и глубоко вздохнул. Ролло не одобрял лодки почти так же сильно, как Джейми.

— Привет, зверюга! — сказала я. Потом протянула к нему руку, и пес вежливо позволил мне почесать себя за ухом. — А где же твой хозяин?

— В каюте, учится новым карточным штучкам, — ответил Джейми. — Одному господу известно, что вообще ждет этого парнишку; если его не подстрелят или не расшибут башку в какой-нибудь таверне, то он, пожалуй, в один прекрасный день явится с каким-нибудь страусом, которого он выиграет в «фараон».

— Ну, в этих горах вряд ли есть страусы, да и в «фараон» тут едва ли кто умеет играть, — возразила я. — И поскольку поблизости нет ни одного поселения, которое молено было бы назвать городом, то и подходящую таверну он, пожалуй, не сумеет найти.

— Да, скорее всего так, — согласился Джейми. — Но если уж человек решил пойти по кривой дорожке, он эту дорожку всяко отыщет, куда ты его ни упрячь. Никакая глушь не спасет.

— Я уверена, Ян вовсе не идет по кривой дорожке, — сказала я мягко, стараясь успокоить Джейми. — Он хороший мальчик.

— Он мужчина, — поправил меня Джейми. Он повернул голову и настороженно прислушался к тому, что происходило в каюте; я различила приглушенный смех и вырвавшееся у кого-то весьма непристойное ругательство. — Конечно, он еще чертовски молод, а потому ужасный болван… — Джейми посмотрел на меня, и в свете фонаря я увидела на его лице полную сожаления улыбку. — Если бы он и в самом деле был еще мальчишкой, я бы его просто-напросто выпорол. Но, увы… — Джейми развел руками. — Он достаточно взрослый, чтобы самому отвечать за свои дела, и он уж никак не скажет мне «спасибо», если я начну совать в них нос.

— Он всегда прислушивается к тебе, — возразила я.

— Мм… Погоди, пока я не скажу ему что-нибудь такое, чего он не желает слышать. — Джейми откинул назад голову, прислонившись затылком к стенке каюты, и закрыл глаза. Капли пота поблескивали на его высоких скулах, а одна капелька медленно сползала сбоку по шее.

Я протянула руку и осторожно, одним пальцем, смахнула ее, прежде чем она успела добраться до ворота рубашки и внести свой вклад в общее увлажнение одежды Джейми.

— Ты два месяца подряд твердил ему, что он должен вернуться домой, в Шотландию; разве он не слушал тебя?

Джейми приоткрыл один глаз и насмешливо глянул на меня.

— А разве он сейчас в Шотландии?

— Ну…

— Ага, — и Джейми снова закрыл глаз.

Некоторое время я сидела молча, промокая влагу с лица подолом влажной юбки. Река здесь стала намного уже; ближайший берег был не более чем в десяти футах от нас. Я вдруг заметила какое-то движение в кустах, и пара глаз на мгновение сверкнула красным, отразив свет нашего фонаря.

Ролло поднял голову и испустил низкий угрожающий рык, насторожив мохнатые уши. Джейми открыл глаза и посмотрел на берег, потом резко оттолкнулся от стенки и выпрямился.

— О Господи! В жизни не видывал такой огромной крысы!

Я засмеялась.

— Это не крыса, это опоссум, самка. Видишь, у нее на спине детеныши?

Джейми и Ролло окинули опоссума одинаковыми взглядами — явно прикидывая что-то, оценивая, возможно, вес и упитанность зверька, а также скорость движения. Четыре маленьких опоссума, устроившиеся на горбатой спине мамаши, серьезно смотрели на нас, подергивая носами, принюхиваясь. Видимо, решив, что лодка не представляет для них угрозы, мадам опоссум еще несколько раз лакнула воду, повернулась и неторопливо исчезла в густом кустарнике, и кончик ее толстого, голого розового хвоста прощально мелькнул в темноте.

Два охотника разом испустили одинаковые вздохи и снова расслабились.

— Майерс говорил как-то, что эти звери очень вкусные, — с тоской в голосе произнес Джейми.

Я тоже вздохнула и, запустив руку в карман юбки, достала небольшой холщовый мешочек и вложила его в руку Джейми.

— Что это такое? — Джейми с любопытством заглянул в мешочек, потом высыпал на ладонь горстку маленьких, бугристых коричневых штучек.

— Это жареные земляные орехи, арахис, — объяснила я. — Они тут кругом растут под землей. Я нашла одного фермера, он продает такие орехи на корм свиньям, и хозяйка постоялого двора поджарила немного для меня. Только с них нужно сначала содрать кожуру, — я усмехнулась, наслаждаясь тем, что наконец-то знаю об окружающем нас мире что-то такое, чего не знает Джейми.

Он бросил на меня плотоядный взгляд и раздавил скорлупу ореха двумя пальцами, обнажив сразу три ореха.

— Я невежествен, Сасснек, — сказал он. — Но отнюдь не дурак. Это совсем разные вещи, а? — Он бросил один орех в род и осторожно раскусил. Скептицизм в его глазах сменился сначала удивлением, а потом и вовсе откровенной радостью, и он уже без сомнений раскусил следующие орешки.

— Ну как, нравится? — спросила я, радуясь выражению удовольствия, которое расплылось по его лицу. — Я буду делать из этих орехов масло для бутербродов, как только мы где-нибудь устроимся и я смогу распаковать мою новую ступку.