Безусловно, и Кэмпбелл, и Макнейл считали, что в данном случае дело касается Джейми, — но думал ли так он сам? Я пыталась успокоить себя мыслью, что Джейми вовсе не дикий горец. Он много путешествовал, он хорошо образован, он культурный человек. И он чертовски хорошо знает, каково мое мнение по данному вопросу. Но все равно меня не оставляло пугающее чувство, что мое мнение в ходе событий нынешнего дня ровно ничего не значит.

День был жарким и безветренным, в траве вдоль дороги громко распевали цикады, — но мои пальцы, державшие поводья, были холодными и едва шевелились. Мы обогнали одну-две небольшие группы людей; это были рабы, пешком шагавшие в сторону нашей лесопилки. Они даже не подняли головы, чтобы посмотреть на нас, а просто поспешно отошли с дороги и вжались в кусты, чтобы пропустить быстро скачущий отряд.

Когда мы проезжали под деревьями, низко нависшая ветка сбила шляпу с голову Джейми; он небрежным жестом поймал свой головной убор и вернул его на место, — но за этот краткий миг я успела рассмотреть его лицо, лишившееся прикрытия, — лицо напряженное и встревоженное. И тут вдруг меня ошеломила новая мысль: а что, если Джейми и сам не знает, что ему делать там, на этой чертовой лесопилке? И это, надо признаться, напугало меня куда больше, чем все предыдущие предположения.

Мы как-то вдруг очутились в сосновом лесу; желтовато-зеленая пестрота листвы орешника гикори и серебристое мерцание ольхи внезапно сменились легким сумраком и прохладной темной зеленью, как будто с залитой солнцем поверхности океана мы резко нырнули в его безмятежные глубины.

Я обернулась назад, чтобы потрогать деревянный ларец, притороченный к моему седлу, стараясь не думать о том, что может ждать меня впереди, мысленно готовясь к той единственной роли, которую я могла бы осмысленно играть в приближающемся кошмаре. Скорее всего, я не смогу предотвратить того, что должно произойти; но я, по крайней мере, могу попытаться поправить то, что уже случилось. Дезинфекция и промывание… да, у меня есть бутылка чистого спирта, и есть смесь свежих соков чеснока и мяты. Потом перевязать рану… конечно, у меня есть льняные бинты, — но, наверное, там такая рана, которую будет необходимо зашить?

На середине размышлений об исчезнувшем ухе Бирнеса меня прервали. Звук, проникший в мои уши, не был звоном цикад. Кэмпбелл, ехавший впереди, резко остановил лошадь, прислушиваясь, и все остальные тоже замерли рядом с ним.

Это были отдаленные голоса, множество голосов, звучавших низко и гневно, как гудение роя пчел, внезапно потревоженных, разозленных. Потом до нас донесся крик, визг… и неожиданно громкий выстрел.

Мы пустили лошадей галопом, спеша преодолеть последний отрезок пути, лавируя между деревьями, и бурей ворвались на поляну. Все открытое пространство было заполнен людьми; рабы и рабочие по контракту, женщины и дети, — все они в панике метались между кучами пиленого леса, как муравьи, на чей муравейник внезапно обрушился топор дровосека.

Но потом я перестала слышать крики обезумевших людей. Все мое внимание сосредоточилось на той части лесопилки, где стоял высокий подъемник, с огромным изогнутым крюком, — при помощи этого устройства бревна укладывали на ложе пилы.

На крюке висело тело чернокожего, пронзенное насквозь гнутым железом, — оно дергалось и извивалось, как некий чудовищный червяк. Запах крови, горячий и приторный, наполнил воздух; на платформе под крюком крови была целая лужа.

Моя лошадь встала, испуганная шумом и не имея возможности сделать хоть шаг вперед, не наткнувшись на кого-нибудь из людей. Крики затихли, теперь слышались лишь стоны и короткие нервные всхлипывания женщин. Я видела, как Джейми соскользнул с седла и, расталкивая людей, бросился вперед, к платформе. Кэмпбелл и Макнейл спешили за ним, словно не замечая толпы. Шляпа Макнейла слетела с его головы, но он не обратил на это внимания, и ее тут же растоптали чьи-то ноги.

Я застыла в седле, не в силах шевельнуться. Теперь я была уже в состоянии заметить, что на платформе неподалеку от крюка находились какие-то люди: низкорослый мужчина, чья голова выглядела неким гротескным шаром из-за множества бинтов, с одной стороны пропитанных кровью… еще несколько мужчин, белых и мулатов, вооруженных дубинками и мушкетами… они время от времени угрожающе взмахивали всем этим, отпугивая толпу.

Но что-то непохоже было, чтобы кто-то рвался залезть к ним на платформу; наоборот, люди скорее старались держаться как можно дальше от нее. Я посмотрела на окружавших меня людей. На их лицах выражение менялось от откровенного страха до отвращения, смешанного с испугом, — и лишь изредка можно было заметить лицо гневное… или удовлетворенное.

Фархард Кэмпбелл вырвался наконец из толчеи, взобрался на платформу, опираясь на крепкое плечо Макнейла, и тут же накинулся на одного из людей, вооруженных дубинками, — Кэмпбелл что-то кричал, но я, конечно, не могла расслышать его слова сквозь вздохи и выкрики, раздававшиеся вокруг меня, — хотя и эти всплески чувств постепенно утихли, сменившись потрясенным молчанием. Джейми схватился за край платформы и одним прыжком очутился рядом с Кэмпбеллом, — но задержался, чтобы подать руку Макнейлу.

Кэмпбелл стоял лицом к лицу с Бирнесом, его тщательно выбритые щеки подергивались от ярости. И теперь уже все слышали его.

— …невообразимая жестокость! — кричал он. Не все его слова доносились до меня, кое-что заглушал шорох топчущихся ног и перешептывания людей вокруг, но я видела, как его палец тыкал в сторону крюка и его чудовищного груза. Раб уже перестал дергаться и висел неподвижно, как куль с мукой.

Лица Бирнеса я ни видела, но по всей его напряженной фигуре было явно, что он не просто в бешенстве, а еще и готов бросить вызов всему свету. Один или два его приятеля медленно подошли поближе, очевидно, намереваясь поддержать его в случае необходимости.

Я видела, как Джейми на мгновение замер, оценивая обстановку. Он достал из карманов оба пистолета и хладнокровно проверил заряды. Потом вышел вперед и приставил один из пистолетов к забинтованной голове Бирнеса. Зрители замерли от изумления.

— Снимите его, быстро! — приказал Джейми ближайшему головорезу. — Или я разнесу вдребезги то, что осталось от башки вашего приятеля. — А потом… — он поднял второй пистолет и направил его дуло прямо в грудь наглецу. — Выражение лица Джейми весьма недвусмысленно говорило о его намерениях.

Мужчина неохотно тронулся с места, его прищуренные глаза не отрывались от пистолета. Он подошел к ручной лебедке, при помощи которой поднимался и опускался крюк, и снял ее с тормоза, придержав поворотную ручку. Крюк медленно опустился, канат натянулся под весом страшного груза. Когда безжизненное тело коснулось земли, по толпе пронесся глубокий вздох.

Я как-то умудрилась провести свою лошадь сквозь это пестрое сборище, и наконец очутилась в футе или двух от конца платформы.

Но тут лошадка заржала и взбрыкнула, вскинув голову храпя, — она почуяла запах крови, но была слишком хорошо обучена, чтобы просто встать на дыбы. Я соскочила на землю, приказав кому-то из стоявших поблизости взять мой медицинский ларец и нести за мной.

Доски платформы, на которую я ступила, вызвали у меня странное ощущение; такое бывает, когда входишь с корабля на сушу. До того места, где лежал раб, нужно было пройти всего несколько шагов; и к тому времени, как я их сделала, мой ум полностью прояснился, настроившись на выполнение чисто хирургической задачи. Я уже не слышала ссорящихся голосов за спиной, не замечала огромной толпы зрителей.

Он был еще жив; его грудь слабо поднималась в коротких, прерывистых вздохах. Крюк пронзил желудок и, пройдя сквозь нижнюю часть грудной клетки, вышел через спину, на уровне почек. Кожа пострадавшего имела странный голубовато-серый оттенок, губы побледнели и стали похожими на светлую глину.

— Так, тихо, — сказала я, хотя раб и не думал издавать никаких звуков, лишь слабо шипел, дыша. Но его глаза были открыты — и смотрели непонимающе, их зрачки расширились чуть ли не до краев радужки, и показались мне озерами, полными тьмы.

Первым делом я отметила, что на губах нет крови; это значило, что легкие остались неповрежденными. Дыхание было поверхностным, но довольно ровным; диафрагму крюк не проткнул. Мои руки осторожно двигались, ощупывая черное тело, мой ум вникал в то, что находили пальцы, оценивая повреждения. Кровь медленно вытекала из обеих ран, и казалась черным маслом, пока прокладывала себе путь по коже спины и живота, — но становилась красной, как рубин, попадая на полированную сталь крюка. Но она именно медленно вытекала, а не била фонтаном; значит, металл каким-то чудом миновал и брюшную аорту, и почечную артерию.

Позади меня раздались громкие голоса; некая маленькая, незначительная часть моего ума отметила, что приятелями Бирнеса оказались надсмотрщики с двух соседних плантаций, на которых сейчас энергично нападал Фархард Кэмпбелл.

— …столь вопиющее неуважение закона! Вы все ответите за это перед судом, джентльмены, будьте в этом уверены!

— Да в чем дело-то? — раздался в ответ чей-то угрюмый, хриплый голос. — Это кровопролитие… и нанесение увечья! Бирнес имел право!

— Вот уж не ваше дело решать, имел или нет, — теперь это был голос Макнейла. — Вы просто сброд, вот вы кто такие, не лучше, чем…

— Да кто ты такой, старое чучело, чтобы совать свой длинный шотландский нос туда, куда не положено, а?

— Тебе что-нибудь нужно, Сасснек?

Я не слышала, как Джейми подошел ко мне, но он стоял рядом. Джейми присел на корточки рядом со мной, возле открытого ларца с инструментами и медикаментами. Он по-прежнему держал в одной руке заряженный пистолет, и настороженно следил за компанией, топтавшейся за моей спиной на помосте.

— Я не знаю пока, — ответила я. Я вроде бы слышала голоса спорщиков, но смысл их слов не доходил до моего сознания. Весь мир сосредоточился в кончиках моих пальцев.

Медленно, очень медленно до меня доходило, что лежавший передо мной человек, пожалуй, ранен не смертельно, несмотря на ужасный вид крюка, торчавшего из его тела. Из того, что я видела и чувствовала под пальцами, можно было сделать вывод, что изгиб крюка, скорее всего, задел правую почку, и, возможно, зацепил слегка тонкий кишечник или желчный пузырь, — но ни одна из этих внутренних травм не могла бы мгновенно убить пострадавшего.

А вот шок мог его прикончить, и без труда. Однако я видела пульс, бьющийся на мокрой от пота коже живота, — как раз над пронзившей ее сталью; я ощутила это биение кончиками пальцев, когда коснулась руки негра. Он терял кровь — ее запах был густым, он перекрывал запахи пота и страха, — но крови ушло не настолько много, чтобы убить его.

В моем уме вдруг вспыхнула мысль, совершенно выбившая меня из колеи, — я поняла, что могла бы удержать этого человека среди живых. Но… но я не могла этого сделать; я сразу представила весь шлейф последствий. Если я вытащу крюк — сразу же начнется обильное кровотечение. Итак: внутреннее кровоизлияние, вторичный шок, перфорация кишечника, перитонит… и так далее.

У Престонпана мне пришлось видеть человека, насквозь пронзенного мечом, примерно в той же области, через какую прошел вот этот крюк. Все лечение того воина состояло из повязки вокруг его тела… и тем не менее он поправился.

— Беззаконие! — возмущался тем временем Кэмпбелл, и его голос перекрывал бормотание спорящих. — Такое нельзя допускать, и неважно, по какой причине вы так поступили! Я всех вас арестую, уж будьте уверены!

Никто не обращал ни малейшего внимания на подлинный предмет спора. Прошло лишь несколько секунд… но у меня и было только несколько секунд, чтобы начать действовать. Я коснулась руки Джейми, отвлекая его от вновь разгоревшихся дебатов.

— Если я спасу его, они оставят его в живых? — спросила я негромко.

Глаза Джейми быстро обежали мужчин, стоявших за моей спиной, оценивая возможность положительного исхода.

— Нет, — мягко ответил он наконец. Его взгляд встретился с моим; глаза Джейми потемнели, он все понял. Его плечи слегка напряглись, он чуть поднял пистолет. Я не могла помочь ему сделать выбор; а он не мог помочь мне решить, что делать… но он готов был защищать меня, какое бы решение я ни приняла.

— Дай мне третий флакон слева, из верхнего ряда, — сказала я, кивком показав на откинутую крышку медицинского ящика, на которой изнутри крепились три ряда прозрачных стеклянных бутылочек, надежно закрытые пробками; в них находились разнообразные препараты.

Кроме всего прочего, в моих запасах были два флакона чистого спирта и бутылочка бренди. Я всыпала в бренди хорошую порцию растертого в порошок коричневатого корня, встряхнула как следует, потом подползла к голове негра и прижала бутылочку к его губам.

Его глаза остекленели; я попыталась заглянуть в них, заставить его увидеть меня. Зачем? Я и сама этого не знала, даже когда наклонилась к нему поближе и окликнула его. Я не могла задать ему вопрос, не знала, что решил бы он сам, — я все решила за него. А решив, уже не могла просить разрешения или прощения.