И Брианна со стуком поставила чашку перед Роджером.

— Еще!

Он открыл было рот, чтобы сказать, что она и так уже выпила лишку, но, взглянув на ее лицо, промолчал. Просто снова налил полчашки.

Брианна не стала ждать, пока Роджер дольет в виски чай, а сразу схватила чашку и поднесла ко рту, сделала большой глоток, еще один… и отчаянно закашлялась, ее глаза наполнились слезами. Но, поставив чашку, она храбро продолжила;

— Вот потому я и ищу. Или искала. Когда я увидела все те папины книги, и его рукописи… ну, понимаешь, мне все это показалось неправильным. Как тебе кажется, я сама не выгляжу неправильной? — спросила Брианна, сквозь слезы жалобно глядя на Роджера.

— Нет, цыпленок, — мягко ответил он. — Тут нет ничего неправильного. И ты в полном порядке, и сама прекрасно это знаешь. Я тебе помогу. — Он встал, взял ее под мышки и поставил на ноги. — Пожалуй, сейчас тебе необходимо чуть-чуть полежать, отдохнуть. Ты не против, надеюсь?

Он вывел ее из кухни, намереваясь отвести наверх, но на полпути через холл она внезапно вырвалась из его рук и стремглав бросилась в ванную комнату. Он прислонился к стене возле двери, терпеливо ожидая, и вот наконец она вышла, едва держась на ногах, и ее лицо было цвета старой штукатурки в верхней части стен, над деревянными панелями.

— Зря израсходовали «Глен Морган», а жаль, — сказал Роджер, обнимая Брианну за плечи и помогая ей подняться по лестнице, к спальне. — Если бы я знал, что имею дело с отчаянной пьянчужкой, я бы наливал тебе чего-нибудь подешевле.

Брианна свалилась на кровать и безропотно позволила снять с себя туфли и носки. Потом перевернулась на живот, и Дядя Ангус пристроился возле ее локтя.

— Я же говорила тебе, что терпеть не могу чай, — пробормотала Брианна, и через секунду уже крепко спала.


* * *

Час или два Роджер продолжал работу в одиночестве, сортируя книги и увязывая коробки.

День был тихий, темный, и ничего не было слышно вокруг, кроме мягкого стука дождевых капель, да еще изредка шуршали шины автомобилей, проезжавших мимо дома по улице. Когда дневной свет начал угасать, Роджер включил все лампы и отправился через холл на кухню, чтобы смыть с рук темную книжную пыль.

Большая кастрюля куриного супа с луком-пореем побулькивала в глубине духовки. Что там Фиона говорила насчет огня? Прибавить? Убавить? Что-то еще положить в суп? Роджер открыл духовку, долго тупо рассматривал кастрюлю, и наконец решил оставить все как есть. Пусть себе эта чертова кастрюля делает, что хочет.

Он прибрал все со стола, уничтожив следы их импровизированного чаепития, вымыл чашки и вытер их как следует, аккуратно развесил на крючки в буфете. Эти чашки представляли собой остатки старого сервиза, разрисованного ветками ивы, — этот сервиз Роджер помнил столько же времени, сколько помнил самого себя.

И еще в буфете висели на старинных крючках белые с синим чашки старого китайского фарфора, и на них были нарисованы пагоды и странные китайские деревья, — Роджер помнил, что эти раритеты были куплены на какой-то распродаже, они тоже представляли собой остатки чего-то, и потому продавались дешево.

Фиона, конечно же, захочет обзавестись всем новым. Она уже заставляла их с Брианной рассматривать всякие журналы, — на иллюстрациях мелькали китайские вещицы, хрусталь и разнообразные столовые приборы. Брианна восхищенно охала, всегда кстати; глаза Роджера становились стеклянными от скуки. И думал при этом, что все старые вещи будут, наверно, пущены в распродажу, — ну, по крайней мере, они могут еще кому-то пригодиться.

Повинуясь внезапному порыву, он снова достал из буфета те две чашки, которые только что вымыл, завернул их в посудное полотенце и унес в кабинет, где аккуратно уложил в ту коробку, что стояла в стороне, — с книгами для него самого. Он чувствовал себя ужасно глупо, но в то же время ему стало немного легче.

Роджер оглядел пустой, гулкий кабинет, такой голый теперь… лишь один-единственный лист бумаги оставался висеть, пришпиленный к обитой пробкой стене.

«Ты не будешь скучать по этому дому?» Ну, ведь на самом-то деле он уже давно отсюда уехал, разве не так? Давно расстался с домом, так о чем скучать?

Но — да, безусловно, его это тревожило. И на самом деле тревожило куда сильнее, чем он мог признаться в том Брианне. И именно поэтому он потратил так чертовски много времени на уборку особняка, если уж быть честным с самим собой. Ну да, конечно, это действительно была чудовищная работа — разобрать все вещи, вывезти их… да еще при том, что он не мог вот так просто бросить свою работу в Оксфорде… одни эти тысячи книг, которые нужно было самым внимательным образом рассортировать… и тем не менее, он мог бы сделать все это быстрее. Если бы захотел.

Если бы особняк оставался пустым, он, наверное, и вообще никогда не закончил бы это дело. Но поскольку ему на пятки наступала нетерпеливая Фиона, и при этом еще манила к себе Брианна… Роджер улыбнулся, подумав о том, как они выглядят рядом: маленький смуглый воробышек с кудрявой головкой — и высокий светловолосый викинг. Похоже, женщинам всегда будут нравиться противоположности.

Но надо было завершать труд.

С таким чувством, словно он совершает некую торжественную и немного мрачную церемонию, Роджер снял со стены пожелтевший лист бумаги, выдернув булавки, державшие его на пробковой стене. На листе изображалось фамильное дерево, генеалогическая схема, аккуратно вычерченная рукой преподобного отца.

Маккензи, еще Маккензи, и еще… многие поколения все тех же Маккензи. Роджер в последнее время подумывал о том, чтобы вернуть себе эту фамилию, и не только потому, что она была неким символом.

В конце концов, па уже умер, а сам он больше не собирается возвращаться в Инвернесс, где его знали как Уэйкфилда, — или, по крайней мере, не собирается бывать здесь часто. Это было вопросом сохранения рода; Роджер не хотел забывать, кем он был по крови и по сути.

Па знал кое-что о предках, несколько разрозненных историй, — но в основном они были для него только именами на листе бумаги.

И, что было куда более важным, он ничего не знал о той женщине, чьи зеленые глаза Роджер каждое утро видел в зеркале. Ее вообще не было в родовом списке, и к тому были причины.

Палец Роджера скользнул к верхней части разветвленной схемы. Вот он где, подкидыш Вильям Буклейг Маккензи. Отданный на воспитание чужим людям, незаконный отпрыск воинственного вождя клана Маккензи, за колдовство приговоренный к сожжению. Дугал Маккензи и ведьма Джеллис Дункан.

Но она, конечно же, вовсе не была ведьмой, но все же в ней таилась некая опасность. У Роджера были ее глаза — по крайней мере, так утверждала Клэр. А может быть, он унаследовал от Джеллис и еще что-нибудь? Что, если эта пугающая способность проходить сквозь камни передалась, никем не замеченная, через многие поколения благопристойных судовых плотников и пастухов?

Роджер задумывался об этом каждый раз, когда в эти дни видел генеалогическое дерево, — и именно потому старался вообще на него не смотреть. Он прекрасно понимал раздвоенность чувств Брианны, понимал, что такое эта тончайшая грань, некое лезвие бритвы, отделяющее страх от любопытства, понимал, как можно разом и стремиться узнать, и бояться знания.

Ну что ж, по крайней мере, он может помочь Брианне в ее поисках. Что же касается его самого…

Роджер сложил лист с генеалогическим деревом в несколько раз и отправил его в свою коробку. Потом закрыл крышку и для большей сохранности содержимого заклеил ее крест-накрест липкой лентой.

— Вот так, значит, — вслух сказал он и вышел из пустой комнаты.


* * *

Роджер остановился на нижней ступени лестницы, ошеломленный.

Брианна только что приняла ванну, храбро сразившись с древним газовым водогреем, с потрескавшейся эмалью и неровным, беспокойным пламенем. Теперь она вышла в холл, и на ней было одно лишь полотенце, обернутое вокруг влажного тела.

Она направилась через холл, не заметив Роджера. Роджер замер, боясь пошевельнуться, слыша лишь оглушительные удары собственного сердца, чувствуя, как мгновенно взмокла ладонь, лежавшая на полированном дереве перил.

Брианна была вполне благопристойно прикрыта; он видел ее и куда более обнаженной, в футболке с глубоким вырезом и в шортах, которые она надевала в жаркую погоду. Но сейчас в девушке была некая особенная хрупкость, задевшая Роджера, взволновавшая его; и еще та мысль, что он мог бы сейчас раздеть Брианну одним движением руки, просто дернув за край полотенца… И еще отчетливое осознание того, что они сейчас только вдвоем в целом доме.

Ящик с динамитом, вот что это было такое.

Роджер сделал было шаг вперед, но тут же остановился. Брианна услышала легкий шум и тоже застыла на месте, но прошло долгое-долгое мгновение, прежде чем она оглянулась. Она была босиком, и Роджер отчетливо видел длинные пальцы на ее ногах и высокий подъем; на потрепанной ковровой дорожке, пересекавшей холл, остались темные влажные следы.

Девушка не произнесла ни звука. Просто посмотрела прямо на Роджера, и ее глаза были темными и чуть раскосыми. Она стояла напротив высокого окна, в конце холла, и ее обернутая полотенцем фигура казалась почти черной на фоне бледного серого дня, дождливого дня, окружавшего дом.

Он знал, что бы он ощутил, если бы вот сейчас коснулся ее. Ее кожа должна быть еще почти горячей после ванны, влажной на сгибах локтей, колен, между бедрами… Он чувствовал ее запах — в нем смешивались запахи шампуня, мыла и пудры, призрачные цветочные ароматы, — и они перебивали собой нежный запах ее собственной плоти.

Следы ее ног на ковровой дорожки тянулись перед ним, как некая хрупкая, почти мистическая цепь, связавшая их. Роджер резким движением сбросил с ноги сандалию и поставил голую ногу на один из оставленных ею отпечатков; он ощутил подошвой влажную прохладу.

На ее плечах все еще дрожали капли воды, похожие на дождевые капли, стекавшие по оконным стеклам за ее спиной, — как будто она только что прогулялась под дождем. Когда Роджер сделал шаг по направлению к ней, Брианна вскинула голову и встряхнула ею, сбрасывая маленькое полотенце, скрывавшее ее волосы.

Бронзовые змеи длинных прядей вырвались на свободу, сияя, и упали на щеки и шею девушки. Но это ничуть не напоминало змей Медузы Горгоны, нет… Брианна казалась неким духом воды, сменившим облик коня с гривой из живых змей на облик волшебной женщины.

— Ты — келпи… ты дух воды… — прошептал он, наклонившись к запылавшей щеке Брианны. — Ты выглядишь так, будто только что спустилась с гор Шотландии, едва родившись…

Она обхватила руками его шею, отпустив полотенце; оно не упало лишь потому, что было зажато между их телами.

Но ее спина обнажилась. От окна веяло холодом, и волоски на руках девушки встали дыбом, хотя ее кожа согревала ладони Роджера. Ему тут же захотелось снова закутать ее в полотенце, укрыть ее, уберечь от холода; и в то же самое время хотелось швырнуть полотенце на пол, сорвать с себя одежду, обдать Брианну собственным жаром и овладеть ею, сделать ее своей навсегда, прямо вот тут, в сыроватом и ободранном холле.

— Ты словно кипишь внутри, — прошептал он, — от тебя пар идет…

Она улыбнулась, почти касаясь его губами.

— Очень хорошо, тебе не придется принимать ванну. Роджер… — ее руки лежали на его шее, и кончики ее пальцев были прохладными. Она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но он быстро поцеловал ее, ощущая, как горячий пар просачивается сквозь ткань его рубашки.

Ее груди прижались к нему, ее губы раскрылись ему навстречу. Прикрывавший Брианну лоскут махровой ткани скрывал очертания нежных полушарий от глаз Роджера, но не мог помешать его воображению: он как наяву видел их внутренним взором, безупречные по форме, гладкие, чуть дрожащие, как дрожит живая плоть, — и это сводило его с ума.

Его рука скользнула вниз, обхватила выпуклость обнаженной ягодицы. Брианна пугливо вздрогнула, потеряла равновесие, и они оба неловко затоптались, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть.

Но у Роджера подогнулись ноги, но упал коленями на пол и увлек за собой Брианну. Она упала и растянулась на спине, хохоча во все горло.

— Эй! — Девушка схватила полотенце, но тут же забыла о нем, потому что Роджер наклонился над ней, целуя.

Он не ошибся ни в единой детали, воображая ее груди. Та, что сейчас очутилась под его ладонью, потеряв махровый покров, была именно такой, какой он ее представлял, — полной и мягкой, и ее твердый сосок уперся точно в центр его ладони.

Да, то был ящик с динамитом, и запал уже подожгли.

Вторая его рука уже нырнула под полотенце, к нижней части живота… она забралась так низко, что пальцы коснулись влажных щекочущих завитков. О Господи, подумал вдруг Роджер, а они-то какого цвета, интересно бы знать… Такие же красновато-коричневые, как в его мечтах? Или медные с бронзовым отливом, как на голове?