У нас в сущности ничего и не было с собой в смысле инструментов или припасов, кроме топора, каким орудуют лесорубы, пары ножей, довольно большого котелка и жестяного листа, да еще моей маленькой медицинской сумки. А что, если вдруг произойдет какое-нибудь несчастье, а если Ян или Джейми заболеют, или пострадают на охоте, или при рубке деревьев? А если мы начнем тут помирать с голоду или от мороза? Да и почему Джейми был так уверен, что наши знакомые индейцы не имеют каких-нибудь особых намерений на наш счет? Я вовсе не была так оптимистично настроена; да и кроме знакомых, тут вполне могли появиться и другие индейцы, незнакомые.

В общем, я не просто боялась, я боялась черт знает как! Но, с другой стороны, я жила на свете достаточно долго, чтобы понимать: по большей части страхи бывают не такими уж страшными, во всяком случае, сами по себе. Если уж мы даже с медведем справились, и с краснокожими договорились…

Но поначалу я все же с некоторой тоской вспоминала Речную Излучину, горячую ванну и теплую постель, и вкусную еду три раза в день, и порядок, и чистоту… и чувство безопасности.

Однако я прекрасно понимала, почему Джейми не хочет извращаться туда; проживи он еще несколько месяцев за счет Джокасты, и он оказался бы связанным слишком большими обязательствами, и тогда стало бы гораздо труднее отказаться от ее соблазнительного предложения.

И еще Джейми осознавал — и осознавал это куда лучше чем я, — что Джокаста Камерон — урожденная Маккензи. Я достаточно была знакома с ее братьями, Дугалом и Колумом, чтобы испытывать серьезное беспокойство по поводу их наследственности; все эти Маккензи из Леоха не слишком-то легко отказывались от своих намерений, и определенно не брезговали никакими интригами ради достижения своих целей. А слепой паук может ничуть не хуже зрячего плести свою паутину, ведь ему достаточно для этого иметь лапы и ощущать клейкую нить.

Заодно у нас было немало причин держаться как можно дальше от мстительного сержанта Марчинсона, ведь он принадлежал к тому типу людей, которые подолгу копят свою злобу и ненависть.

И еще был Фархард Кэмпбелл, и огромная паутина, состоявшая из плантаторов и регуляторов, рабов и политиков… Да, я вполне понимала, почему Джейми так не хотелось возвращаться во всю эту путаницу взаимосвязей, тем более что он знал о том, что впереди маячит война. И в то же время я была абсолютно уверена, что на самом деле ни один из этих факторов ничуть не повлиял на его решение.

— Это ведь не потому, что ты просто не хочешь возвращаться в Речную Излучину? — спросила я его тогда, прижимаясь спиной к его ногам и чувствуя их тепло, как бы защищавшее меня от прохладного вечернего ветра. Еще не кончилось лето, позднее лето; воздух был переполнен ароматами прогретых солнцем листьев и ягод, но мы были высоко в горах, и ночи уже стали холодными.

Я почувствовала, как Джейми слегка содрогнулся от смеха, и его теплое дыхание коснулось моего уха.

— Это слишком просто, да?

— Да, очень просто. — Я повернулась в его руках и посмотрела на него в упор; между нашими лицами оставалось всего несколько дюймов. Глаза Джейми были темно-синими, точно такого же цвета, каким бывает по вечерам небо над вершинами гор.

— Сова! — сказала я.

Он удивленно рассмеялся, чуть отшатнулся и моргнул, хлопнув длинными каштановыми ресницами.

— Что?

— Проиграл, — сообщила я. — Это такая игра, называется «сова». Кто первый моргнул, тот проиграл.

— А! — Он осторожно взял меня пальцами за мочки ушей и притянул к себе, лоб ко лбу. — Значит, сова? У тебя глаза похожи вообще-то на совиные, ты замечала?

— Нет, — ответила я. — Не могу сказать, что замечала.

— Прозрачные и золотистые… и очень мудрые.

Я не моргнула.

— Но ты все-таки объясни, почему мы тут остались, — потребовала я.

Он тоже не моргнул, но я почувствовала, как под моей ладонью от глубокого вздоха поднялась его грудь.

— Как я могу тебе это объяснить? Это просто… потребность иметь свое место на земле, — мягко сказал он. — Потребность ощущать снег под ногами. Ощущать дыхание гор, вдыхать в них жизнь, как Господь вдохнул жизнь в Адама. Чувствовать под руками шероховатость скал, карабкаться на них, видеть с вершин долины, рассматривать растущие на камнях лишайники, впитывать в себя солнечный жар и порывы ветра… — Он умолк, потому что его дыхание иссякло, и он набрал полную грудь воздуха. Его пальцы сплелись на моем затылке, удерживая меня близко-близко… — Если я хочу жить, как настоящий мужчина, я должен жить в горах, — просто закончил Джейми. Теперь его глаза широко раскрылись, вопросительно всматриваясь в мои, ища понимания. — Ты мне доверяешь, Сасснек? — спросил он, прижимаясь носом к моему носу, но так ни разу и не моргнув. Я, впрочем, тоже держалась.

— Бери мою жизнь, — сказала я.

Я почувствовала, как он улыбнулся, почти касаясь меня губами.

— А как насчет твоего сердца?

— И оно тоже твое! — прошептала я, закрывая глаза и целуя его.


* * *

Вот так оно все и устроилось. Майерс вернулся в Кросскрик, чтобы передать Дункану инструкции Джейми, сообщить Джокасте, что мы пребываем в полном здравии и закупить как можно больше разных припасов на те жалкие гроши, что остались у нас. Если у него оставалось бы время до первого снегопада, он должен был вернуться в ближайшее время; если нет — нам следовало ожидать его только весной. Ян решил остаться; его помощь была необходима при постройке хижины, к тому же вдвоем мужчины могли добыть больше дичи.

«Хлеб наш насущный дай нам днесь, — думала я, продираясь сквозь усыпанные дождевыми каплями кусты, росшие вдоль ручья. — И не введи нас во искушение…»

Впрочем, никакие искушения нам пока что не грозили; к добру ли, к худу ли, но в ближайший год мы уж никак не могли попасть в Речную Излучину. Что же касается хлеба насущного, то пока что он сыпался на нас, как манна небесная; в это время года вокруг было полным-полно зрелых орехов, всяческих плодов и ягод, и я собирала про запас неутомимо, как какая-нибудь белка. И я надеялась, что и через два месяца, когда с деревьев облетит последний листок и ручей замерзнет, Господь все же будет слышать нас сквозь завывание зимнего ветра.

Воды ручья набухли от дождя, уровень поднялся больше чем на фут по сравнению со вчерашним днем. Я опустилась на колени, негромко кряхтя от попыток расслабить спину; сон на голой земле приводил к тому, что по утрам я всегда чувствовала себя скованной. Я плеснула холодной водой себе в лицо, прополоскала рот, напилась из пригоршни и еще раз окатила лицо водой, заставив кровь побежать быстрее; щеки и кончики пальцев стало слегка покалывать.

Когда я подняла голову, мокрая и довольная, я увидела двух красных оленей, пивших из заводи на другой стороне ручья, немного выше по течению. Я замерла, не дыша, чтобы не спугнуть их, но они, похоже, не слишком интересовались мной. В тени берез они казались такими же темно-синими, как камни и стволы деревьев, просто чуть более темные силуэты на фоне сумерек, — и тем не менее каждая линия их прекрасных тел вырисовывалась отчетливо и изысканно, как будто это был японский рисунок тушью.

А потом они вдруг исчезли. Я моргнула раз, другой… Я не видела, чтобы они повернулись или побежали, — и, несмотря на их ирреальную красоту, я ничуть не сомневалась, что действительно видела их, они мне не померещились; да к тому же я и теперь могла рассмотреть темные, влажные отпечатки их копыт в грязи на противоположном берегу. Но тем не менее они исчезли.

И тут я почувствовала… Я ничего не увидела и не услышала, но все волоски на моем теле вдруг разом встали дыбом, инстинкт заставил их отреагировать на что-то… как будто я ощутила слабый удар тока. Я застыла, и лишь мои глаза шарили вокруг. Что это было, где это было?

Солнце уже поднялось; верхушки деревьев окрасились яркой зеленью, а скалы начали светиться, как будто их краски оживали от тепла. Но птицы продолжали помалкивать, и ничто вокруг не двигалось, кроме воды.

И тут я увидела. Он был не более чем в шести футах от меня, наполовину скрытый кустом. Он лакал воду, но шум ручья заглушал эти звуки. Потом большая голова поднялась и ухо с кисточкой на конце повернулось в мою сторону, хотя я не издала ни малейшего звука. Неужели он слышал, как я дышу?

Солнечный луч коснулся рыжевато-коричневой шкуры, заставив ее заблестеть, глаза зверя вспыхнули золотом, когда он со сверхъестественным спокойствием посмотрел прямо в мои глаза. Подул ветерок, и я уловила запах: острый кошачий дух, смешавшийся с куда более сильным запахом крови. Словно забыв обо мне, зверь поднял огромную лапу, разрисованную темными пятнами, и принялся старательно вылизывать ее, и его глаза чуть прикрылись, — он сосредоточился на гигиенической процедуре.

Несколько раз проведя лапой за ухом, зверь лениво растянулся на берегу, подставив бока лучам едва выглянувшего солнца… черт побери, в этой твари было не меньше шести футов длины! — а потом перевернулся на спину, выставив живот.

Не могу сказать, что я боялась в обычном смысле этого слова; простой инстинкт самосохранения заставил меня словно примерзнуть к месту, инстинкт и бесконечное изумление, — я была изумлена красотой огромной кошки, ошеломлена ее близостью…

Но когда зверь ушел, моя центральная нервная система сразу же словно развалилась на мелкие кусочки. Я не заорала и даже не выругалась, но меня начало трясти; мне понадобилось несколько минут, чтобы подняться с колен.

Руки у меня основательно дрожали, и я несколько раз уронила котелок, прежде чем смогла набрать в него воды. Довериться ему, так, кажется, говорил Джейми? А, доверяю ли я ему… Да, я ему доверяла. И так уж всегда получалось, что судьба всегда возвращала его мне. А меня — ему. Но кто мог знать, что случится…

Ну, впрочем, я ведь осталась жива — на этот раз. Я постояла на месте, глубоко вдыхая чистый утренний воздух, и кровь наконец-то энергично побежала по всем моим сосудам, наполняя бодростью каждую клетку, каждую нить мышечной ткани.

Солнечный луч упал на мое лицо, приятно согревая холодную кожу.

Я широко открыла глаза и уставилась в путаницу зеленых, желтых и голубых пятен; день наконец начался. И птицы теперь распевали вовсю.

Я пошла вверх по тропинке к нашей поляне, изо всех сил стараясь не оглядываться назад.


* * *

Джейми и Ян накануне свалили несколько высоких, ровных сосен, обрубили их, превратив в бревна длиной около двадцати футов, и перетащили к нижней части склона. Теперь эти бревна лежали кучей, и их шершавая влажная кора пестрела темными пятнами.

Когда я вернулась с котелком, полным воды, Джейми что-то вымерял шагами на поляне, топча мокрую траву. Ян разжигал костер на большом плоском камне — он уже научился у Джейми хитроумному приему: всегда держать в своей сумке горсть сухих лучинок для растопки, вместе с кремнем и огнивом.

— Тут у нас будет маленький сарайчик, — говорил Джейми, уставясь в землю и сосредоточенно нахмурившись. — Мы его построим в первую очередь, и сможем в нем спать, если снова зарядит дождь, но его незачем делать таким же основательным, как дом… но мы заодно потренируемся, да, Ян?

— А для чего он еще… ну, кроме практики? — спросила я. Джейми поднял голову и улыбнулся мне.

— С добрым утром, Сасснек. Хорошо спала?

— Конечно, нет, — ответила я. — Так для чего этот сарай?

— Для мяса, — пояснил Джейми. — Мы вон там сзади выкопаем яму, в нее заложим угли, чтобы коптить то, что раздобудем, для хранения. И еще устроим такую стойку, чтобы вялить мясо, Ян видел, как это делают индейцы, они такое мясо называют «джерки». Нам надо иметь надежное хранилище, чтобы здешнее зверье не добралось до нашей еды.

Что ж, это звучало вполне разумно; в особенности если учесть, какое именно зверье водилось в этих местах. Я сомневалась только относительно копчения. Мне приходилось видеть в Шотландии, как коптят мясо, и я знала, что этот процесс требует немалого внимания; кто-то постоянно должен находиться неподалеку от коптильни, чтобы следить за огнем. Он не должен разгораться слишком сильно, и в то же время не должен быть слишком слабым; кроме того, мясо нужно было регулярно переворачивать и смазывать жиром, чтобы оно не подгорело или не пересохло.

Мне нетрудно было угадать, кого приставят к этой работе. И меня беспокоило, смогу ли я сделать все как следует, — ведь если я в чем-то ошибусь, нам всем будет грозить неминуемая смерть от отравления птомаином, или трупным ядом.

— Ладно, — сказала я без особого энтузиазма. Джейми усмехнулся в ответ на мое уныние.

— Это первый сарай, Сасснек, — сообщил он. — Второй будет специально для тебя.

— Для меня? — ошарашенно переспросила я.

— Да, для твоих сушеных трав и прочих растительных штучек. Они, насколько я помню, занимают немало места. — Он махнул рукой, показывая в другой конец поляны, и в его глазах вспыхнул огонь маньяка-строителя. — А вон там… да, вон там будет дом; в нем мы все и проживем зиму.