— Я вообще об этом не думала, — удивленно ответила девушка, и Джейми улыбнулся.

— Ну и хорошо, — улыбнулся Джейми. — Потому что, хотя у меня и в самом деле довольно много земли, окультурена пока что только самая малая ее часть; ну, нам-то этого хватает, хотя и с трудом, и мы можем засеять поля и прокормиться сами, да еще остается немножко для скота. Ну, и при способностях твоей мамы… — улыбка Джейми стала шире. — Она приносит дохода побольше, чем тридцать акров кукурузы и овса. — Он поставил на стол опустевшую чашку и поднялся. — Ян, ты присмотришь за погрузкой и отправишься с Фергусом и Марселой, хорошо? А мы с дочуркой поедем вперед, я думаю. — Он вопросительно посмотрел на Брианну. — Джокаста позаботится о твоей горничной. Ты ведь не против того, чтобы выехать поскорее?

— Нет, конечно, — ответила Брианна, тоже отодвигая чашку и вставая. — Можем мы двинуться в путь прямо сегодня?

Я достала из буфета бутылки, одну за другой, откупорила одну и понюхала содержимое. Если только что собранные травы не просушить как следует перед тем, как заложить на хранение, они могут просто-напросто сгнить в бутыли; а семена могут покрыться разнообразными формами плесневых грибков.

Мысль о плесени заставила меня в очередной раз вспомнить о моей пенициллиновой плантации. Или о том, что могло стать ею в один прекрасный день, если мне в полной мере повезет и если я буду в должной мере наблюдательна, чтобы поймать свою удачу. Из сотен видов плесневых грибков, что беззаботно произрастали на перепревшем, влажном хлебе, настоящим Penicittium был только один. Какие именно споры-паразиты усядутся на те куски хлеба, что еженедельно раскладывала для посева? Какие именно споры вообще успеют прорасти на этих кусках, чтобы я могла их заметить? И наконец, если на хлебе прорастет именно нужная мне плесень, как я смогу узнать ее?

Я предпринимала свои попытки уже больше года, но успеха пока не добилась.

Даже при том, что я постоянно рассыпала вокруг сушеные ноготки, бархатцы и тысячелистник, чтобы отогнать назойливых насекомых, остановить нашествие паразитов было невозможно. Да еще и мыши и крысы, муравьи и тараканы… в один прекрасный день я даже обнаружила в кладовой целую компанию белок, нагло занимавшихся грабежом, — они предавались разгулу над рассыпанной кукурузой и догрызали остатки моего семенного картофеля.

Единственным способом спасти съестные припасы было держать их в большом крепком сундуке, сооруженном Джейми, — ну да, или класть в толстостенные деревянные бочонки либо глиняные кувшины с плотно прилегающими крышками, способными противостоять напору зубов и когтей. Но запечатывать продукты таким образом, чтобы не допустить к ним четвероногих воров, означало заодно и лишить их доступа воздуха… а только воздух мог обеспечить нужную свежесть, которая в один ужасный день способна была стать единственным моим оружием против какой-нибудь болезни.

В каждом растении есть средство от какой-то болезни… если только ты знаешь, как к нему подойти. Я вновь ощутила боль утраты, едва только вспомнив о Наявенне; и не только по ней самой я грустила, но и по ее знаниям. Она научила меня лишь малой доле того, что знала сама, и я горько об этом сожалела… хотя и не так горько, как о том, что потеряла замечательного друга.

Но все же мне было известно кое-что, о чем и не догадывалась Наявенне… я знала о многочисленных достоинствах тех микроскопических растений, что составляли собой скромную хлебную плесень.

Правда, отыскать среди них нужное было весьма нелегко, а уж опознать и научиться использовать — и того труднее. Но я никогда не сомневалась в том, что эти поиски стоят любых усилий. Но…

Оставлять влажный хлеб в доме означало привлекать внутрь мышей и крыс. Я пыталась ставить тарелки с хлебом на буфет — но Ян по рассеянности слопал половину моего экспериментального антибиотического инкубатора, а мыши и муравьи прикончили остальное, пока меня не было дома.

Да, летом, весной и осенью было просто невозможно ни выставить хлеб наружу и оставить без присмотра, ни оставаться дома и постоянно присматривать за ним. Слишком много дел нужно было сделать, слишком часто меня звали принять роды или посмотреть больного, слишком много возможностей представлялось грабителям, чтобы на корню уничтожить мои эксперименты.

Зимой, конечно, паразиты исчезали, отложив яйца, и до самой весны впадали в спячку, спрятавшись под толстым одеялом палой листвы, защищающей их от холода. Но и воздух зимой был слишком холодным; слишком холодным, чтобы в нем оставались живые споры. Хлеб, который я выкладывала для проращивания плесени, либо просто корежился и засыхал, либо пропитывался влагой, в зависимости от того, на каком расстоянии от очага он находился; в любом случае, ничего на нем не вырастало, кроме разве что случайных оранжевых или розовых корочек: это были те грибки, что жили в складках человеческого тела. .

Обнюхивая бутылку с сухим майораном, я подумала, что могла бы сделать новую попытку весной. Майоран был в полном порядке; запах из бутылки шел пряный, похожий на восточные благовония… это был запах снов, мечтаний. Новый дом на гребне горы уже начал подрастать, фундамент был готов, комнаты размечены. Из двери нашей старой хижины я могла видеть его скелет, черные геометрические линии на фоне чистого сентябрьского неба.

К весне он должен быть уже закончен. Вокруг меня будут наконец оштукатуренные стены и наборный дубовый пол, и застекленные окна с крепкими, надежными рамами, которые не позволят пробраться внутрь мышам и муравьям… и чудесный, уютный, светлый кабинет, в котором я смогу наконец несколько более качественно заниматься медицинской практикой.

Мои радужные мечты были прерваны жутким топотом и ревом, донесшимися со стороны загона; Кларенс сообщал о том, что к нам кто-то явился. Между экстатически восторженными воплями Кларенса я, хотя и с трудом, различила доносившиеся издали голоса, и принялась поспешно наводить порядок, собирая разбросанные пробки и затыкая бутылки. Должно быть, Джейми возвращался вместе с Фергусом и Марселой… ну, по крайней мере, я на это надеялась.

Джейми был абсолютно уверен в исходе судебного разбирательства, но я все равно беспокоилась. Выросшая в убеждении, что британское законодательство в своей теоретической части есть наивысшее достижение цивилизации, я тем не менее слишком часто видела достаточно серьезные погрешности при его практическом применении. С другой стороны, я более чем доверяла Джейми.

Громогласные вокальные упражнения мула Кларенса перешли в приглушенное бульканье, что означало: Кларенс вступил в доверительный разговор с кем-то знакомым. Но голоса при этом затихли. Это показалось мне странным. Может быть, дела все-таки обстоят не слишком хорошо?

Я поставила последнюю бутылку на полку буфета и направилась к двери. Во дворе никого не было. Кларенс при моем появлении бодро взбрыкнул ногами, но больше никакого движения я не заметила. Но ведь кто-то пришел… не зря же мул орал во всю глотку, да и куры разбежались, попрятавшись в кустах…

По моей спине пробежал легкий холодок, когда я резко обернулась, пытаясь одновременно увидеть и то, что находилось за моей спиной, и двор впереди меня. Ничего. Огромный каштан, стоявший за домом, вздохнул, откликнувшись на порыв ветра, и лучи солнца затанцевали в его начинающих желтеть листьях.

Но я знала, я чувствовала, что я не одна. Черт побери, я ведь даже ножик оставила в доме, на столе!

— Сасснек…

Мое сердце внезапно остановилось при звуке голоса Джейми. Я резко повернулась к нему, и волна облегчения прокатилась по моему телу, смывая вспыхнувшее было раздражение из-за его дурацкой шутки.

Что он себе воображает…

На долю секунды мне показалось, что у меня двоится в глазах. Они сидели на скамье перед дверью, бок о бок, и полуденное солнце пылало в их волосах, и они походили на два костра…

Мой взгляд сначала радостно остановился на лице Джейми, но потом сместился вправо…

— Мама…

На ее лице было то же самое выражение, что и на лице Джейми: радостное ожидание, счастье, стремление вперед… Я ничего и подумать-то не успела, как она уже очутилась в моих объятиях, а я взлетела в воздух самым буквальным образом (впрочем, и в фигуральном смысле тоже), болтая ногами…

— Мама!

У меня перехватило дыхание; я забыла о потрясении, вообще обо всем, потому что мои ребра затрещали в слишком сильных руках.

— Бри! — выдохнула я наконец, и она поставила меня на землю, хотя и не выпустила из объятий. Я подняла голову и недоверчиво уставилась на нее — но она была самой что ни на есть настоящей. Я поискала взглядом Джейми, и обнаружила, что он стоит рядом с Брианной. Он не сказал ни слова, но просиял такой широкой улыбкой, что у него даже уши покраснели.

— Я… э-э… вот уж не ожидала.. — совершенно по-идиотски забормотала я.

Брианна усмехнулась точь-в-точь как ее отец, ее глаза вспыхнули, как звезды, влажные от счастья.

— Появления испанской инквизиции тоже никто не ожидал, — заявила она.

— Чего-чего? — с глупым видом спросил Джейми.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

НАПРЯЖЕНИЕ

Глава 42

Лунный свет

Сентябрь 1769 года

Брианна очнулась от глубокого, лишенного сновидений сна, почувствовав руку на своем плече. Она резко приподнялась на локте, моргая. В сумерках она едва смогла различить лицо Джейми, склонившееся над ней; огонь в очаге давно угас, лишь красные угли бросали слабый свет, и в хижине было слишком темно.

— Я собираюсь поохотиться в горах, девочка; хочешь пойти со мной? — шепотом спросил Джейми.

Брианна потерла глаза, пытаясь привести в порядок сонные мысли, и решительно кивнула.

— Хорошо. Натягивай свои штаны. — Джейми выпрямился и бесшумно вышел за дверь, впустив внутрь клуб остро пахнущего холодного воздуха.

К тому времени, как девушка надела бриджи и чулки, двигаясь все так же бесшумно, несмотря на то, что на этот раз он нес в руках целую охапку дров. Кивнув Брианне, он опустился на колени возле очага, чтобы заново разжечь огонь. Брианна, спрятав руки под куртку, выбежала наружу, устремившись к уборной.

Вокруг было темно и тихо; если бы не холод, Брианна могла бы подумать, что она все еще спит. Звезды горели ледяным светом, и казалось, что они висят невероятно низко, что они могут свалиться с неба в любую минуту и исчезнут, шипя, во влажных от ночного тумана и росы деревьях на склоне горы за домиком.

Который может быть час, пыталась сообразить Брианна, дрожа от прикосновения сырых холодных досок к ее теплым после сна бедрам. Пожалуй, самое начало новых суток, и наверняка до рассвета еще очень далеко. Все вокруг было погружено в сон; ни единая мошка не жужжала над грядками с целебными травами, посаженными ее матерью, ни один листок не шелестел, даже кукурузное поле не издавало ни звука…

Когда Брианна толкнула дверь хижины, воздух внутри показался ей густым и плотным; в нем смешались запахи дыма, горящего дерева, спящих тел… И, напротив, воздух за стенами дома был сладким, но почти неощутимым… и Брианна вдохнула его еще раз, прежде чем перешагнуть порог.

Джейми уже собрался; на его поясе висела кожаная сумка, а еще топор и рожок с порохом. Через плечо была перекинута лямка мешка, сшитого из парусины. Брианна не стала входить в дом, она остановилась в дверях, наблюдая за тем, как Джейми наклонился и поцеловал ее мать, еще лежавшую в постели.

Конечно, Джейми прекрасно знал, что Брианна смотрит на них, так что это был просто легкий поцелуй в лоб… и тем не менее девушка вдруг почувствовала себя так, словно она вторглась в нечто запретное, словно она — извращенка, подглядывающая из-за угла за чем-то слишком интимным… И ей стало еще хуже, когда длинная, светлая рука Клэр выскользнула из-под одеяла и коснулась лица Джейми с такой нежностью, что у Брианны сжалось сердце. Клэр что-то пробормотала, но Брианна не расслышала ее слов.

Она стремительно отвернулась, и ее лицо загорелось жаром, несмотря на холодный воздух, — и к тому времени, когда Джейми вышел из дома, уже стояла на дальнем конце поляны. Он захлопнул дверь, подождал, пока изнутри щелкнул, закрываясь, засов.

В руках Джейми держал ружье — нечто чрезвычайно длинное, словно шест.

Джейми ничего не сказал, только улыбнулся Брианне и кивнул в сторону леса. Она пошла следом за ним, легко шагая по едва заметному следу, пролагаемому Фрезером между зарослями елей и каштановыми рощицами. Его ноги сбивали росу с пышной травы, оставляя темную полосу на фоне трепещущего серебра.

Они довольно долго шли по непонятной извилистой линии, оставаясь практически на той же высоте, на какой стояла хижина, а потом вдруг начали подниматься вверх. Все еще было темно, и все же безмолвие кончилось. Где-то неподалеку птаха, затаившаяся в кроне дерева, подала голос.

А потом весь горный склон ожил и взорвался птичьим звоном, и писком, и визгом, и шорохами… И кроме шума, вокруг началось движение: трещали чьи-то крылья, едва слышно скреблись чьи-то когти… Джейми остановился, прислушиваясь.