— Само собой, — ответила я. — Я это знаю.

Из-за тонкой перегородки, отделявшей нас от соседней каморки, до нас донеслись звуки начавшегося любовного действа; шорох и вздохи, и неразборчивые слова, которые звучат одинаково на всех языках мира…

Ты должна ехать. Вот что сказала мне Брианна. Только ты можешь вернуть его.

Мне вдруг пришло в голову — впервые за все это время, — что моя дочь, возможно, говорила совсем не о Роджере…

Это был долгий путь через горы, и он казался еще длиннее и утомительнее из-за совершенно зимней погоды. Было даже три дня, когда вообще оказалось невозможно двинуться с места; когда мы с утра до ночи просто сидели, съежившись, под нависшим над нами скальным козырьком, или прятались в роще, сбившись в кучу ради защиты от ветра.

Когда мы перевалили через высшую точку горного хребта, идти стало немного легче, хотя температура воздуха все понижалась и понижалась по мере того, как мы продвигались на север. Иногда нам приходилось ужинать всухомятку, потому что мы не могли разжечь костер из-за ветра или снегопада. Но каждую ночь я лежала рядом с Джейми, прижавшись к нему, и мы превращались в кокон, обернутый мехами и одеялами, и делились теплом.

Я тщательно вела счет дням, отмечая каждый из них узелком на куске плетеного шнура. Мы выехали из Речной Излучины в начале января; февраль уже подошел к середине, прежде чем Онакара показал нам на вившийся вдалеке дымок, отмечавший местонахождение поселка могавков, тех самых, которым Онакара с приятелем передали Роджера Уэйкфилда. Змеиный город — так, по его словам, называлось это поселение.

Шесть недель прошло, и срок у Брианны уже подошел к шести месяцам.

Если мы сумеем вернуть Роджера достаточно быстро… и если он окажется в состоянии проделать верхом обратный путь, мрачно напомнила я себе… и если могавки не продали его кому-нибудь еще… или он не умер, добавил холодный голос, прозвучавший в моей голове… ну, тогда, пожалуй, мы отправимся назад без промедления.

Онакара был склонен проводить нас прямо в само поселение, но это ничуть не прибавило мне уверенности в благополучном исходе нашего предприятия. Но Джейми поблагодарил его и отослал прочь — с одной из лошадей, хорошим ножом и флягой виски в качестве благодарности.

Все остальное виски мы тщательно прятали, закопав на достаточном расстоянии от поселения.

— А они поймут, что нам нужно? — спросила я, когда мы наконец снова вскочили в седла. — Язык тускара похож на наречие могавков? Или это один и тот же язык?

— Ну, не совсем один и тот же, тетя, но они очень похожи, — сказал Ян. Шел легкий снег, и снежинки цеплялись за его ресницы, сразу же тая. — Ну, может, между ними такая же разница, как между итальянским и испанским. Но Онакара говорит, что их старейшина и еще несколько человек немного говорят по-английски, хотя по большей части стараются обойтись без этого. Могавки ведь вместе с англичанами сражались против французов, так что наверняка там кто-нибудь нас поймет.

— Ладно, хорошо, — Джейми улыбнулся нам и положил мушкет поперек седла перед собой. — Вперед, и попытаем удачи!

Глава 54

Плен

Февраль 1770 года

Роджер провел в деревне могавков уже почти три месяца, если верить узелкам, завязанным на его бечевке. Поначалу он не знал, кто они такие; видел только, что они отличаются от тех индейцев, что взяли его в плен… и что захватившие его краснокожие боятся этих других индейцев.

Он стоял, онемев от измождения, пока те люди, которые поймали его, что-то говорили, показывая на него пальцами. Новые индейцы выглядели совсем иначе: они были одеты тепло, с явным расчетом на сильные холода, в меха и кожу, и на многих мужских лицах Роджер заметил татуировки.

Один из них ткнул в Роджера концом ножа, требуя, чтобы пленник разделся. И ему пришлось стоять обнаженным в центре длинного деревянного строения, а вокруг стояли мужчины и женщины, показывая на него и насмехаясь над ним. Его правая нога сильно распухла; в глубокий порез, похоже, попала инфекция.

Он еще мог ходить, но каждый шаг вызывал острую боль во всей ноге, и его время от времени начинала трясти лихорадка.

Индейцы начали толкать его, подгоняя к двери строения. Снаружи доносился сильный шум. Роджер быстро узнал, кто издавал все эти звуки; рядом с длинным домом стояли в два ряда громко кричащие дикари, и каждый из них был вооружен прутом или дубинкой. Кто-то подошел к Роджеру сзади и ткнул его ножом в ягодицу; Роджер почувствовал, как вниз по его ноге побежала теплая струйка крови. «Cours», приказали ему. Беги.

Земля вокруг была хорошо утоптана, снег превратился в грязный лед. Он обжигал ступни Роджера, как раскаленная плита, а его продолжали толкать в спину, загоняя в кромешный ад, полный взбесившихся демонов.

Он в основном умудрялся держаться прямо, лишь изредка кренясь то в одну сторону, то в другую, а дубинки колотили его по спине, а прутья хлестали по ногам… Избежать ударов было невозможно. Все, что он мог сделать, так это продолжать идти, и как можно скорее.

Когда он был уже близок к концу пытки, какая-то дубинка взвилась особо стремительно — и опустилась прямо на его живот; Роджер согнулся пополам — и тут же получил удар по голове, за ухом. Он повалился в снег, как тряпичная кукла, но его кожа почти не чувствовала холода.

Удар прута обжег его ноги, потом его хлестнули по ягодицам. Роджер рефлекторно поджал ноги, перевернулся — и обнаружил, что вполне устойчиво держится на четвереньках и продолжает продвигаться вперед, а из его носа обильно течет кровь, а рот забит мерзлой грязью…

Роджер все же добрался до выхода из ада, и вместе с последним ударом, рассекшим его спину, ухватился за шест длинного вигвама и с трудом, в несколько приемов, поднялся на ноги. Он повернулся к ним лицом, крепко держась за шест, чтобы не упасть.

Индейцам это понравилось; они смеялись, глядя на него, одновременно издавая высокие визгливые крики… Роджеру все это казалось похожим на лай стаи бродячих собак. Он низко поклонился и снова выпрямился, и голова у него ужасно закружилась. Индейцы засмеялись громче. Что ж, он всегда знал, как привлечь внимание толпы…

Потом его отвели в помещение, дали воды, чтобы он умылся, накормили. Ему вернули рваную рубашку и грязные бриджи, но не пальто и ботинки. В длинном доме было тепло; в нем, расположившись в ряд, горели несколько костров, и над каждым в кровле была прорезана дыра для вытяжки дыма. Роджер забрался в угол и заснул, прижимая ладонью небольшую выпуклость на шве своих бриджей.

После этого вступительного представления могавки практически перестали обращать на Роджера внимание, но и не проявляли к нему особой жестокости. Он стал просто рабом в длинном вигваме, он работал на всех, кто там жил. Если он не понимал какой-то приказ, ему показывали, что нужно делать, — но только один раз. Если он отказывался выполнять работу или делал вид, что все равно не понимает, его били, и он перестал протестовать. Но кормили его могавки, тем же, что ели сами, и выделили хорошее место для сна, в конце вигвама.

Поскольку стояла зима, в основном Роджер занимался тем, что собирал дрова и приносил воду, хотя время от времени его могли взять в охотничий отряд, чтобы он помог нести домой добычу. Индейцы не особо старались общаться с пленником, но Роджер, постоянно прислушиваясь, начал немного понимать их речь.

А потом, с большой осторожностью, он начал пробовать сам говорить на языке могавков. Он выбрал одну юную девушку для начала, чувствуя, что она не так опасна и агрессивна, как прочие. Она сначала вытаращила на него глаза, потом расхохоталась от восторга, — как будто увидела говорящую ворону. Она позвала какую-то свою подругу, послушать, потом еще одну, и они втроем уселись вокруг Роджера на корточки, хихикая в ладони и кося на него черными глазами.

— Yona kensyonk, — тут же сказала одна из девушек и захихикала, когда Роджер повторил ее слова. Однако потом, в течение последующих дней и недель, девушки начали постоянно учить его; и именно от них Роджер в конце концов узнал, где он находится. Или, точнее, не где, а в чьих руках.

Они были народом Kahnyen kehaka, с гордостью объяснили ему девушки, явно удивляясь тому, что он этого не знает. Могавки. Хранители восточных границ земель, принадлежащих Лиге ирокезов. А Роджер — он Kakonhoaerhas. Девушки довольно долго объясняли ему, что это значит, то и дело советуясь между собой; в итоге, когда одна из девушек притащила в вигвам в качестве иллюстрации дворняжку, Роджер понял, что это значит «собачья морда».

— Вот спасибо, — сказал он, почесывая основательно отросшую бороду. А потом оскалил зубы и зарычал, и девушки завизжали и расхохотались.

В конце концов мать одной из девушек заинтересовалась происходящим; а заметив, что его нога все еще остается распухшей, она принесла какую-то мазь и смазала ногу, а потом наложила повязку из сухого лишайника и кукурузных листьев. И эта женщина начала иной раз обмениваться с Роджером словом-другим, когда он приносил ей дрова или воду.

Он не делал попыток сбежать, пока — нет. Зима крепко держала поселок в своих объятиях, часто валил снег, ветер дул с бешеной силой. Роджер недалеко бы ушел — хромой, без оружия, даже без теплой одежды. Он ждал своего часа. А ночами ему снился потерянный мир, и нередко на рассвете он просыпался от запаха зеленой свежей травы, и его переполняло желание, вызывавшее боль в низу живота…

Вдоль берегов реки все еще стоял лед, когда явился этот иезуит.

Роджер занимался в тот день обычными делами; он как раз возвращался в поселок с водой, когда сторожевые собаки начали визжать и лаять, давая знать о приближении кого-то постороннего. Индейцы потянулись из домов наружу, и Роджер пошел за ними, заинтересованный.

В поселок явилась большая группа могавков, мужчин и женщин; все они были пешими и нагружены обычными узлами с разными необходимыми в походе вещами. Но вообще их приход показался Роджеру странным; до сих пор в поселок у реки приходили только маленькие охотничьи отряды. И еще более странным выглядело то, что среди индейцев Роджер увидел белого человека — бледное зимнее солнце блеснуло на светлых волосах чужака…

Роджер попытался подойти ближе, стремясь разглядеть необычного гостя, но кто-то из местных индейцев бесцеремонно оттолкнул его. Однако Роджер успел заметить, что гость поселка — священник; из-под плаща из оленьей кожи, над кожаными гамашами и мокасинами мелькнул потрепанный край длинной черной рясы.

Но священник вовсе не был похож на несчастного пленника, и он не был связан. И все равно у Роджера возникло ощущение, что тот явился сюда не по своей воле; на его молодом лице прорезались напряженные морщины. Священник и несколько индейцев из тех, что пришли с ним, исчезли в том длинном вигваме, где обычно держали совет sachem, старейшины. Роджер ни разу не был внутри этого строения, но слышал, что женщины говорили о нем как о доме совета.

Одна из старших женщин, жившая в том вигваме, куда поселили Роджера, заметила, что он бездельничает, болтаясь в толпе, и резко приказала ему принести дров. Он поспешил выполнить ее распоряжение и больше не видел священника, но замечал тут и там вновь прибывших индейцев, рассыпавшихся между вигвамами; их приняли вполне хорошо.

Но что-то непонятное все же происходило в поселке; Роджер просто кожей чувствовал, как в воздухе клубится напряжение, но совершенно не понимал, в чем дело. Мужчины, усевшиеся вечером ужинать у костров, что-то обсуждали, и женщины постоянно обменивались замечаниями во время работы, но тема их разговоров была за пределами понимания Роджера; тех начатков языка, которые он успел освоить, было для этого недостаточно.

Он спросил одну из девочек о явившемся в поселок большом отряде; она только и смогла объяснить, что те люди пришли из деревни на севере, но почему пришли — она и сама не знала; ей только и было известно, что их приход как-то связан с Черной Сутаной, Kahontsiyatawi.

Прошло больше недели, и вот Роджер отправился из деревни в горы вместе с отрядом охотников. День был очень холодным, но ясным, и они ушли очень далеко, пока наконец отыскали и убили лося. Роджер был ошеломлен не только размерами, но и глупостью этого животного. Он вполне понимал отношение индейцев к этому великану: не было никакой чести в том, чтобы убить его. Это было просто мясо.

Но зато мяса было много. Роджера нагрузили, как мула, и на его еще не окрепшую ногу легла слишком большая нагрузка; к тому времени, когда они вернулись в поселок, Роджер хромал так сильно, что не мог держаться вровень с охотниками, а тащился далеко позади них, отчаянно пытаясь не потерять их из виду и не заблудиться в лесу.

К его немалому удивлению, когда он наконец добрался до окраины поселка, оказалось, что его ожидают там несколько человек. Они схватили его, сняли с его спины мясной груз и быстро потащили по поселку. Но не в тот длинный вигвам, где он жил, а в маленькую хижину, что стояла на дальнем краю центральной поляны.