Диана Гэблдон - Барабаны осени. Книга 2. Загадки прошлого

Он пробовал молиться, но заученные фразы вылетели из головы. Одни и те же произнесенные им слова заглушал тихий равнодушный голос: А кто помолится за тебя, когда настанет твоя очередь?

Огонь ему оставили – и, наверное, это был хороший знак. Вряд ли он следующий… Ирокезы не из тех, кто заботится об удобстве осужденных на казнь. Роджер заполз под оленьи шкуры, свернулся клубком и смотрел в пламя, пока не провалился в тяжелый тревожный сон.

Его разбудили крики и громкий топот. Он вскочил и кувырком отлетел от костра, отчаянно озираясь в поисках хоть какого-нибудь оружия.

Шкура на двери поднялась, и в хижину швырнули обнаженное тело священника. Снаружи все затихло. Александр пошевелился и застонал.

Густо пахло свежей кровью; этот запах горячей меди Роджер помнил по недавней охоте на лося.

– Вы ранены? Что с вами сделали?..

Роджер перевернул священника и увидел, что лицо и шея залиты вязкой кровью. В поисках раны он раздвинул спутанные волосы… Правого уха не было; его срезали чем-то острым вместе с внушительным лоскутом кожи над челюстью.

Нервно сглотнув, Роджер прижал к кровящей ране обрывки сутаны, подтащил священника ближе к огню и укрыл его обеими шкурами и оставшейся одеждой.

Тот негромко застонал. Роджер умыл ему лицо и заставил выпить немного воды.

– Все хорошо, – бормотал он, не зная, слышит ли Александр. – Все будет хорошо, они вас не убьют.

А может, пусть лучше убили бы… Что значит отрезанное ухо – просто предупреждение или прелюдия к грядущим пыткам?

Костер прогорел, в тусклом сиянии углей кровь казалась черной.

Отец Александр то и дело дергался, тревожа рану. Уснуть он не мог, соответственно, не спал и Роджер, зная, что священнику каждая минута кажется вечностью.

Он клял себя за беспомощность, потому что даже на мгновение не мог успокоить чужие страдания. И дело было не только в сочувствии – от тихих стонов в темноте Роджера охватывал ужас. Если бы священник заснул, он, возможно, сумел бы немного успокоиться.

Наверное, впервые Роджер понял, что заставляло Клэр Рэндалл выходить на поля сражений и залечивать раны воинов: облегчать чужую боль – все равно что унимать свой собственный страх перед смертью…

Наконец, не в силах больше выносить невнятное бормотание, перемежаемое молитвой Всевышнему, Роджер лег рядом со священником и обхватил его руками.

– Шшш, – пробормотал он в уцелевшее ухо. – Успокойтесь. Отдохните.

От холода и боли священник содрогался всем тощим телом. Роджер растер ему спину, провел ладонями по застывшим конечностям и укрыл их шкурами.

– Все будет хорошо. – Роджер говорил по-английски: слова сейчас были не важны. – Слышите меня? Все в порядке.

Он успокаивал не только священника, но и себя самого: обнимать голого мужчину было довольно неприятно… хоть и не столь странно, как могло бы показаться.

Священник цеплялся за него, вжимаясь лбом в плечо. Роджер чувствовал, как по его груди катятся слезы. Он снова принялся растирать Александру костлявую спину, стараясь думать лишь о том, что надо унять его дрожь.

– Представим, что ты собака. Забитая отощавшая дворняжка. Тогда я запросто мог бы тебя погладить. Хотя, наверное, не стал бы… Скорее позвонил в чертову службу отлова животных.

Он провел рукой по затылку Александра и запоздало ужаснулся, что заденет жуткую рану. Волосы священника слиплись от пота, хотя плечи и грудь были холоднее льда.

– Нельзя так обращаться с собакой, – шептал Роджер. – Гребаные дикари. Надо бы натравить на них полицию. Отослать фотографии их зверств в «Таймс». Нажаловаться властям.

Роджера трясло от нервного смеха. Он покрепче обхватил отца Александра, убаюкивая его в объятиях.

– Отдохните, друг мой. Все хорошо, все обязательно будет хорошо.

Поместье «Горная река», март 1770 года

Брианна провела мокрой кистью по краю палитры, снимая излишки скипидара, потом самым кончиком зачерпнула виридианово-кобальтовой краски и добавила тонкий штрих к тени над рекой.

За спиной послышались шаги, кто-то шел со стороны дома. Она узнала эту неровную двойную походку – по ее душу явился Смертоносный Дуэт. Брианне по-глупому захотелось схватить влажный холст и спрятать его за склепом Гектора Кэмерона. Против самой Иокасты она ничего не имела; та часто приходила посидеть с ней, пока Брианна рисовала. Они обсуждали разные техники смешивания красок и прочие нюансы живописи. Брианне даже нравилась компания тетушки и ее задушевные рассказы о юности в Шотландии, о бабушке Эллен и прочих Маккензи из Леоха. Однако когда Иокасту сопровождал ее верный Пес-Поводырь…

– Доброе утро, племянница! Ты не замерзла?

Сама закутанная в длинный плащ, Иокаста улыбнулась Брианне.

– Нет, все хорошо. Стены… склепа закрывают меня от ветра. Впрочем, я уже все.

На самом деле картина вовсе не была закончена, однако Брианна опустила кисть в баночку со скипидаром и принялась чистить палитру. Будь она проклята, если станет рисовать, когда Улисс за спиной комментирует вслух каждый мазок.

– О, правда? Тогда оставь вещи здесь, Улисс сам отнесет их в дом.

Неохотно отойдя от мольберта, Брианна все же взяла альбом с набросками и сунула его под мышку. Она ни за что не оставит свои эскизы мистеру Везде Сую Свой Нос.

– У нас сегодня гости, – сообщила Иокаста, идя с ней под руку к дому. – Судья Элдердайс из Кросс-Крика и его матушка. Я подумала, ты захочешь переодеться к обеду.

Брианна закусила изнутри щеку, чтобы не съязвить в ответ. Опять визитеры…

Конечно же, отказаться нельзя: надо привечать тетушкиных гостей и переодеваться ради них к столу… Однако лучше бы тетушка не была столь общительной. Поток гостей не иссякал: они заявлялись на обед, к чаю, поужинать, а то и вовсе переночевать, позавтракать с хозяйкой, купить лошадей, продать коров, сторговать лес, одолжить книгу, передать подарки, помузицировать… Они приезжали с соседних плантаций, из Кросс-Крика, даже из Идингтона и Нью-Берна.

Тетушкин круг знакомств потрясал воображение. Правда, Брианна заметила, что последнее время та все чаще приглашала в свой дом мужчин – причем холостых. Опасения подтвердила и Федра, как обычно, без умолку болтавшая во время утреннего туалета.

– В колониях мало незамужних женщин, – пояснила она, когда Брианна вскользь намекнула на странное совпадение. Федра бросила взгляд на животик, заметно проступавший под свободным муслиновым платьем. – К тому же молодых. Не говоря уж о наследнице, которой достанется «Горная река».

– Что достанется?.. – замерла Брианна, потрясенно глядя на горничную.

Распахнув глаза, Федра прижала к губам тонкую руку.

– О, так тетушка вам не сказала?! Я была уверена, что вы знаете, иначе ни за что бы рот не открыла…

– Раз проболталась, признавайся во всем. Что ты имела в виду?

Федра, прирожденная сплетница, не заставила себя упрашивать.

– Как только ваш батюшка уехал, и недели не прошло, как мисс Ио послала за судьей Форбсом и изменила завещание. Когда она умрет, вашему батюшке достанутся кое-какие деньги, мистеру Фаркуа и другим близким друзьям – некоторые памятные вещи, а остальное будет вашим. Плантация, лесопильня…

– Но мне они не нужны!

Федра скептически выгнула бровь, потом, видно, все же признала, что Брианна говорит искренне.

– Так ведь это не имеет никакого значения. Мисс Ио всегда добивается своего.

Брианна медленно опустила расческу.

– И чего именно она добивается, ты случайно не знаешь?

– Так это вовсе не секрет. Она хочет передать «Горную реку» кому-то своей крови. Как по мне, это разумно: у нее же ни детей, ни внуков. Кто еще позаботится о поместье после ее смерти?

– Ну… мой отец, например.

Федра разложила новое платье и нахмурилась, оценивающе глядя то на него, то на Брианну.

– Через пару недель уже не сойдется – животик-то растет… Ах да, ваш батюшка. Она пыталась объявить его наследником, но, как я слышала, он заупрямился. Такой упертый оказался – поехал куда-то в горы, в самую глушь, предпочел жить с краснокожими, лишь бы не идти на поводу у мисс Ио. Впрочем, мистер Улисс считает, что он поступил правильно. Если бы остался, они бы с мисс Ио бодались день и ночь.

Брианна заколола волосы с одной стороны, но непослушная шпилька выпала.

– Ой, давайте я сама вас причешу, мисс Бри. – Федра принялась ловко скручивать волосы в узел.

– А эти гости… мужчины…

– Мисс Ио выберет вам лучшего, – горячо заверила Федра. – Вы же не справитесь с плантацией одна, мисс Ио вон как тяжело приходится. Если бы не мистер Дункан, даже не знаю, что она бы делала…

– Она пытается найти мне мужа? – возмутилась Брианна. – Выставляет меня как призовую телку?!

– Ну да…

– Она же знает о Роджере… о мистере Уэйкфилде! Как она может выдать меня замуж, если…

Федра с некоторым сочувствием вздохнула.

– Вряд ли она верит, что он найдется. Мистер Майерс рассказывал нам об ирокезах…

В комнате повеяло холодом, но на лбу Брианны выступила испарина.

– Кроме того, – продолжала Федра, вплетая в волосы синюю ленту, – мисс Ио этого Уэйкфилда совсем не знает. Может, из него выйдет плохой управляющий. Лучше выдать вас за мужчину, который наверняка позаботится о плантации, а то и объединит ее со своей собственной, и тогда у вас будет ну просто шикарное имение.

– Не хочу я никакое имение! – запаниковала Брианна.

Федра завязала концы ленты пышным бантом.

– Так ведь важно лишь, чего хочет мисс Ио. А теперь давайте-ка примерим платье.

В коридоре послышались шаги, и Брианна торопливо перевернула в альбоме страницу, чтобы на виду оказался полузаконченный пейзаж. Кто бы ни был за дверью, он прошел мимо, и она расслабилась, вновь открывая предыдущий рисунок.

Портрет был полностью закончен, ей просто хотелось взглянуть на него еще раз.

Она нарисовала Роджера вполоборота: он чуть склонил голову набок, как всегда, когда настраивал гитару. Ей удалось на удивление точно запечатлеть контуры лица. Брианна смотрела на рисунок – и Роджер словно вставал перед ней во плоти.

Там были и другие его портреты, какие-то удачные, какие-то не очень. Некоторые были хороши сами по себе, но Роджер на них не казался живым. Лишь один или два эскиза из всех могли успокоить душу Брианны в вечерние часы, когда дневной свет угасал и в камине тихо трещал огонь.

Над рекой сгущались сумерки, яркое серебро воды наливалось свинцовой серостью.

В альбоме были и другие портреты: Джейми Фрейзера, матери, Иэна… Брианна начала рисовать их от одиночества и теперь глядела на страницы в страхе – вдруг это единственное, что осталось от ее семьи, которую она только-только обрела?..

«Вряд ли она верит, что он найдется…»

Ладони взмокли, и угольные линии в углу страницы смазались. Прямо за дверью зашелестели шаги, и Брианна захлопнула альбом.

Вошел Улисс с вощеным фитилем в руке и принялся зажигать свечи на огромном канделябре.

– Мне вовсе не нужно столько света, – запротестовала Брианна, не желая разрушать меланхоличную обстановку в комнате. – Пусть лучше будет темно.

Дворецкий улыбнулся одними губами и продолжил свою работу. Он касался каждой свечи, и на ней точно по мановению волшебной палочки вспыхивал огонек.

– Скоро спустится мисс Ио. Она увидит свечи, огонь в камине и поймет, где стоит ее кресло.

Он задул фитиль и почти бесшумно прошелся по комнате, прибирая легкий беспорядок, оставшийся после утренних гостей. Подбросил в камин дров и раздул мехами пламя. Выверенными движениями поправил на столе стаканы и графин с виски. Сколько раз он наводил здесь порядок? Расставлял каждую мелочь по своим местам, чтобы хозяйка сразу же, не мешкая, нашла нужный ей предмет?

Всю жизнь он посвятил другому человеку. Улисс мог читать и писать на английском и французском, петь, играть на клавесине… Все его умения были предназначены одной цели – развлекать старую властную леди.

«Принеси то, подай это» – и он покорно бежит выполнять ее приказ. А если Иокаста сделает по-своему… этот человек будет принадлежат и Брианне.

Ужасная мысль. Да еще такая дурацкая! Брианна заерзала в кресле, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Улисс, заметив это, повернулся к ней и вопросительно поднял бровь, ожидая какой-нибудь просьбы.

– Улисс, – выпалила вдруг она, – вы хотите получить свободу?

В тот же миг она прикусила язык и вспыхнула от смущения.

– Простите, – пробормотала Брианна, опуская взгляд и нервно теребя юбку. – Бестактный вопрос. Прошу меня извинить.

Дворецкий ничего не сказал, только посмотрел насмешливо. Коснулся парика, словно проверяя, на месте ли тот, и вернулся к работе, складывая разбросанные эскизы в одну стопку.

– Я родился свободным, – сказал он вдруг так тихо, что Брианна едва расслышала.