Тяжело вздохнув, Андрей переоделся в старые джинсы и майку — ту самую, с надписью «I am coach», в которой его в первый раз увидела Женя, — эта майка до сих пор не была разжалована в тряпки только по сентиментальным соображениям. В ванной обнаружил мешок с тряпками и в глубокой задумчивости стал их перебирать, убеждая себя, что выбирает наиболее подходящую, а на самом деле оттягивая неприятное занятие. В этот момент зазвонил телефон. Встрепенувшись, Андрей с надеждой подскочил к аппарату.

— Слушай, старичок, — раздался в трубке бодрый Кешкин голос, — ты чем занят?

— Хозяйством, а что?

— Ты? Хозяйством?

— Я муж или не муж? А что такое?

— Да сегодня в Политехе какая-то «ретротусовка». Организует «Литературная газета». Читка стихов всякими знаменитостями, ностальгия по шестидесятым. Вознесенский, Евтух и еще куча.

— Ну и что?

— Как что? Разве ты не идешь?

— Ты же знаешь, старик, я не слишком интересуюсь литературой. Это твоя епархия!

— Жаль. Я думал, ты все равно там будешь, так что… Слушай, а может, выручишь меня?

— А что случилось?

— Да понимаешь, Тинатин прилетает из Тбилиси, и только на один день. У нее какой-то важный концерт в Малом зале консерватории. Я же не могу не пойти…

Тинатин Гвишиани была грузинской скрипачкой, молодой и талантливой. Но не в этом суть. Дело было в ее внешности боттичеллиевской Венеры — тот же овал, те же черты лица, а главное, такие же волосы, бронзово-рыжие, по Вертинскому — «темно-змеиные». Увидев эти волосы, Кеша пропал раз и навсегда. Любовь его была романтична, велика и без взаимности. Тинатин мягко, но весьма недвусмысленно дала ему понять, что в ее планы входит только музыка, вся ее жизнь должна быть подчинена искусству. Кеша страдал, но, поскольку на горизонте не было никакого видимого соперника, не терял надежды.

— Я же не могу не пойти…

— Ясно! — Андрей прекрасно знал печальную Кешину историю. — А что, раньше ты не мог подыскать себе замену?

— Я почему-то был абсолютно уверен, что концерт завтра.

Кешина рассеянность также была известна всей редакции.

— Ну, так как? — умоляющим голосом спросил Кеша. — Сходишь за меня?

— Ладно уж, последний пылко влюбленный! Чего не сделаешь ради друга!

— Век не забуду! — Кеша просто расцвел на том конце провода. — Жду тебя на «Лубянке» у выхода из последнего вагона. В полседьмого!

— Цветы-то грузинской княжне успеешь купить? — поддразнил Андрей.

— За меня не беспокойся!

Разумеется, и стихи и поэты Андрея не слишком интересовали, но это действительно был повод на сегодня открутиться от помывки окон. С легким сердцем он скинул старье и отправился в одних трусах в ванную бриться.

Встретившись с благодарным Кешкой и взяв пригласительный, Андрей не спеша направился к восьмому подъезду Политехнического. Перед дверью собралась довольно большая толпа жаждущих духовной пищи, все спрашивали лишний билетик. Андрей вошел внутрь и стал пробираться по ступенькам к контролю, как вдруг увидел в толпе знакомое лицо.

Нелли стояла, почти прижавшись к стене, толпа оттесняла ее от Андрея все дальше и дальше. В два энергичных рывка он преодолел разделяющее их пространство и оказался рядом с ней.

— Привет! Какими судьбами?

Она вздрогнула от неожиданности, резко обернулась, но, увидив Андрея, улыбнулась:

— А, это ты! Привет. Меня должны были провести, но получилась какая-то накладка, и теперь, кажется, надо уходить домой.

— Зачем же сразу и домой! Что-нибудь придумаем!

— Видишь, какая толпа! А на входе такой контроль, что уж не проползет.

— Подожди меня здесь! Только обязательно дождись, и все будет в порядке.

Андрей, опять по мере возможности помогая себе локтями, пробрался через заградительные кордоны в фойе, несколько раз предъявив входной билет. Вообще-то у него был знакомый в «Литературке», некий Игорь Плоцкий, — сталкивались пару-тройку раз в Домжуре. Но он вряд ли ходит на такие тусовки…

Ситуация выглядела безнадежной, но у Андрея было предчувствие, что провидение сегодня за него. И точно: через минуту кто-то хлопнул его по плечу. Обернувшись, он увидел своего бывшего однокурсника и приятеля Сашу Маликова. В свое время тот бросил журфак и подался в Литинститут, возомнив себя великим прозаиком.

— Сколько лет, сколько зим!

— Сашка! А ты что здесь делаешь?

— Передачу! Я теперь не Сашка, а литконсультант радио «Эхо Москвы». Как я рад видеть тебя! Пойдем в буфет, слегка обмоем встречу, а уж после этого мероприятия я тебя не отпущу, посидим где-нибудь поплотнее.

— Слушай, Саш, раз ты такой большой человек, будь другом, выручи!

— А что такое?

— Нужно провести одну девушку!

— Хорошенькую?

— Не то слово!

Сашка задумался.

— Вообще-то я не такой уж большой человек, и потом сам видишь, что делается!

— Никогда не думал, что в Москве все еще так любят поэзию!

— И не думай так — в Москве просто любят тусоваться. Ладно, есть у меня одна идейка. Подожди немного!

Саша исчез, а через пять минут вернулся, победно помахивая гостевым билетом.

— Вот, получи для своей девушки!

— Во дает! Где взял?

— Где взял, там уже нет.

— Спасибо тебе громадное!

— Только смотри, после всего встретимся здесь! Девушку тоже приглашаю!

— Заметано.

Народу на лестнице несколько поубавилось. Андрей выскочил в холл — Нелли там не было.

Она стояла на улице, в некотором отдалении от подъезда — такая стройная, в короткой кожаной юбочке и высоких модных ботинках на шнуровке, — ей можно было дать лет восемнадцать, не больше. Когда он уже подошел совсем близко, она подняла на него свои умопомрачительные зеленые глаза:

— Я уже собралась уходить.

— Почему? Я же велел тебе дожидаться!

Нелли чуть усмехнулась, услышав слово «велел», но Андрей этого не заметил.

— Я подумала, что у тебя ничего не вышло.

— И была глубоко не права!..

Андрей показал ей билет, потом решительно взял под руку и повел к лестнице. Она шла покорно, но в глазах по-прежнему пряталась усмешка.

По мнению Андрея, вечер был откровенно так себе. Сначала очень долго вещал со сцены Вознесенский, потом читали стихи ученики Вознесенского, — словом, через час действа Андрей решил, что этим поэтом он сыт по гроб жизни. Нелли тоже досадливо покусывала губы.

— Андрей Андреич съели все время — и свое, и чужое, — досадливо шепнула она Андрею.

— А ты ради кого пришла?

— Ради Жданова и Гандлевского. Но до них, по-моему, сегодня уже не доберутся.

— А что, хорошие поэты?

— Ты их не читал?

— В первый раз слышу!

— А тогда что ты вообще здесь делаешь?

— Кешу заменяю. Сам я на такие тусовки не хожу. А тут пришлось срочно выручить друга.

— А-а…

— Но ты мне потом расскажешь, кто такие Жданов и Гандлевский? Нельзя же мне так и остаться глухим невеждой!

— Как-нибудь расскажу.

— После этого вечера?

— Если он когда-нибудь кончится.

Когда на сцену по приглашению Вознесенского полез в поэты Костя Кедров, Нелли прошептала:

— Ну, все. Я ухожу! Времени уже почти одиннадцать, а конца этому безобразию не предвидится.

Она встала. Андрей вслед за ней стал пробираться к выходу. В фойе она насмешливо спросила:

— А ты-то зачем ушел?

— С тобой. Во-первых, для информации я уже все понял, а во-вторых, должен же я узнать, кто такие Жданов и Гандлевский!

— Вот и остался бы! Думаю, что где-нибудь к часу им разрешат прочесть по стишку.

— По стишку! Ты-то мне лучше все по порядку объясни!

— Некогда мне. У мамы нет ключа, и я должна в полдвенадцатого быть дома — она придет из гостей.

— А далеко тебе до дома?

— Рядом, на Маросейке.

— Я провожу?

Нелли пожала плечами:

— Дома у тебя волноваться не будут?

— Некому. Женя в Питере с делегацией, а Санька у тещи.

— Ну, тогда проводи.

Они не торопясь пошли по направлению к Китай-городу.

Андрей давно заметил, что Москва лучше всего смотрится вечером и по ночам. В сумерках не видно грязи на улицах, не видно обшарпанных фасадов домов и хмурых лиц прохожих. Фонари выглядят как иллюминация на новогодней елке. А центр еще, слава Богу, освещен.

Первые пять минут пути они шли молча. Нелли о чем-то задумалась и, казалось, не замечала своего спутника. Наконец Андрею это надоело, и он попытался нарушить затянувшееся молчание:

— Тебе совсем не понравилось?

— А, что? — Нелли вздрогнула от неожиданности. — Нет, я не того ожидала.

— Я и не знал, что ты так любишь поэзию.

— Интересуюсь.

— А еще что ты любишь?

— В смысле?

— Ну, музыку, театр, еду, одежду…

Нелли засмеялась:

— Как хорошо ты умеешь валить все в одну кучу!

— Почему «в одну кучу»? Хорошо, сформулирую иначе: какие из радостей жизни тебя больше всего греют?

— А, вот так вот? Ладно, отчитаюсь. В музыке не особенно разбираюсь, люблю оперную классику — Чайковского, Верди. К театру в последние годы поостыла, а лет пять назад все подряд смотрела. К еде, в общем, равнодушна. Одеваться люблю. Все. Еще вопросы есть?

— А к еде ты совсем равнодушна? Рестораны как место времяпровождения тебя не привлекают?

— Почему? Привлекают, только я не так уж часто туда попадаю.

— Видишь ли, у меня есть одна идея.

— Не дикая?

— Это как посмотреть. Ну, довольно неожиданная. Мы дождемся сначала твою маму. А потом я приглашаю тебя в один милый ночной ресторанчик, это недалеко отсюда. Ужинаем, беседуем о поэзии, и через два-три часа я доставляю тебя к маме в целости и сохранности. Идет?

— Да, предложение неожиданное!..

— Принимается?

— Посмотрим. Мы уже почти пришли.

Они прошли через арку во двор старого пятиэтажного дома дореволюционной постройки.

— Здесь я сейчас живу. — Нелли остановилась перед обшарпанной дверью подъезда.

— Так как насчет моего предложения?

— Зайдем ко мне и подождем маму. В принципе, я не против, надо только ее предупредить.

Нелли жила на первом этаже. Войдя, Андрей огляделся по сторонам: квартира явно требовала основательного ремонта. Видно, ее не раз заливали сверху, а через потолок тянулась извилистая трещина.

Весь коридор уставлен стеллажами с книгами, в комнате две стены тоже сверху донизу закрыты книжными полками. Вообще вид у квартиры был не то чтобы нежилой, но какой-то не домашний. Не похоже, что здесь живут по крайней мере две женщины. По представлениям Андрея такая квартирка могла бы принадлежать какому-нибудь холостяку-писателю. Он не удержался от вопроса:

— Слушай, а кто твоя мама?

— Сейчас? Старший редактор в одном частном издательстве. А вообще-то она всю жизнь проработала в «Иностранной литературе», она американист.

— А папа?

— Был физиком-ядерщиком, сейчас на пенсии. В данный момент на даче огурцы сажает. Чай будешь?

— Буду, если угостишь. — Андрей прошелся вдоль коридорных стеллажей, рассматривая корешки книг. — Непонятно…

— Что тебе непонятно? — Нелли на кухне загремела посудой. — Мой руки и иди сюда! Ванная направо.

— Как же тебя-то в медицину занесло? — Андрей прошел на кухню. Ну да, что-то в этом роде он и ожидал увидеть. «Теща бы в обморок упала от такой кухни», — усмехнулся он про себя.

— Как? Да не знаю. С детства хотела стать врачом. Садись, — Нелли смахнула со старого кресла нечто, напоминающее собачью подстилку. — Тебе с сахаром или без?

— Спасибо. С сахаром. А…

— Подожди-ка, кажется, телефон. — Она прислушалась и убежала в комнату.

Андрей с опаской поднял крышку пластмассовой хлебницы и обнаружил там что-то вроде домашнего печенья. Осторожно попробовал — печенье оказалось очень вкусным. Когда Нелли вернулась на кухню, он уже уплетал третье.

— Ну, что?

— Это мама. Остается ночевать у тети Веры.

— Вот как? Значит, ты свободный человек?

— Что это ты так развеселился? Решил не тратиться на ресторан, а выслушать лекцию о поэзии здесь? Не выйдет! Либо идем развлекаться, либо ты уходишь домой, а я ложусь спать.

— Что ты, мое предложение в силе. Так пойдем?

— Пей чай, я пока приведу себя в порядок.

За пятнадцать минут отсутствия хозяйки Андрей умял примерно половину содержимого хлебницы. Когда Нелли появилась на пороге кухни, он чуть не подавился: