Джоанна Мэйкпис - Баронесса де Тревиль

На Гизелу словно вылили ушат холодной воды. Она села и бросила на него гневный взгляд.

— Кенрик Аркоут был другом… моего отца. Как вы смеете намекать…

— Я видел вас… двоих в лесу…

Гизела в ужасе уставилась на него.

— Я… между нами не было ничего… постыдного.

— Он вас обнимал. — Де Тревиль язвительно улыбнулся. — Я направлялся к вам в Брингхерст с подарком — Хереуардом. Въехал на поляну, а там — вы, и так увлечены друг другом! Никого кругом и не замечали. — Губы его скривились. — Вам повезло, что я оказался поблизости и сразу увидал дым, поэтому тут же поскакал на выручку.

Гизела мучительно пыталась восстановить все в памяти. Глаза ее от волнения сделались еще больше, а лицо побледнело.

— И, зная… что он дорог мне, вы продолжали настаивать на браке?

— Я хотел вас!

— Вы решили, что там в лесу… — задыхаясь, вымолвила она.

Он пожал плечами.

— Не знаю, чему верить. Полагаю, ваш отец не знал о том свидании.

— Вы ему сказали?

— Зачем? Ведь Кенрик Аркоут мертв.

От этих безжалостных слов Гизела закрыла лицо руками.

Он вытянулся на постели. Гизела отодвинулась как можно дальше, но барон протянул руку и взял ее за плечо.

— Мне не следовало говорить об этом с вами, особенно сейчас, но вы отшатнулись от меня, и я подумал…

Гизела хотела оттолкнуть его, но он уже завладел ее руками и крепко прижал к себе.

— Пусть между вами что-то и было, но я все равно желаю вас, и сегодня в церкви вы стали моей.

— Мы ничего такого не делали, только поцеловались! — отчаянно воскликнула она. — Я впервые встретилась с ним наедине, потому что…

— Почему?

Язык присох у нее к гортани. Как объяснить, что ее встреча с Кенриком произошла потому, что она хотела избежать этого брака?

Но де Тревилю ничего не надо было объяснять. С насмешкой он спросил:

— Вы встретились с ним тайком, чтобы обсудить мое предложение вашему отцу, да?

— Да! — дерзко ответила Гизела. — Кенрик любил меня и…

— Тогда отчего он не попросил вашей руки?

— Он… он ждал подходящего момента. Он…

У Гизелы вновь вырвалось рыдание. Почему, почему Кенрик чего-то ждал? Неужели он боялся материнского гнева? Выходит, он действительно был слабохарактерным человеком, о чем говорил ей отец. А тот мужчина, что сейчас прижимает ее к себе, не потерпел бы ничьих возражений, даже самого короля! Он добился бы своего, невзирая ни на что!

Лорд Ален так крепко сжимал ее, что ей стало больно, но она больше не сопротивлялась. Все равно он овладеет ею, но не душой, а лишь телом. На это он имеет все права, освященные церковью, и она не может отказать. Заставить же ее полюбить его он не в силах! Она будет ему верной женой, хорошей хозяйкой, будет подчиняться его желаниям в постели, родит ему детей, но никогда не будет полностью принадлежать ему. Гизела решительно сжала зубы.

Барон же был взбешен. Зачем он настроил ее против себя в такой важный момент? Не выдержал, сорвался!

В его любовницах перебывали многие: и спесивые придворные дамы, и шлюхи из военных обозов, но ни разу он не обманул ни одной женщины и не взял ее силой.

Теперь он проклинал свою глупость. Как он мог так напугать Гизелу? Ален отпустил ее плечо. Но растущая страсть очень скоро возобладала над силой воли. Внутри у него все разрывалось на части, а она лежала, откинувшись на подушки, и в свете пламени от камина ее белое, как слоновая кость, тело манило его. Господи, как он хотел ее!

От одной мысли, что она могла бы лежать в объятиях другого, его бросило в жар. Гизела принадлежит ему, и, Бог тому свидетель, сегодня ночью он овладеет ею и вытеснит из ее головы все мысли о ком-либо еще.

Он протянул руку и накрутил на палец длинный шелковистый локон, пахнущий розмарином и лавандой.

— Послушай, cherie note 13, — прошептал он, — ты забудешь его… — и прижался губами к бьющейся жилке у нее на шее.

Гизела не отодвинулась, но замерла. Ей казалось, что она сейчас умрет, ожидая что он накажет ее за обман. Но ведь она ни разу не сказала, что любит его или что он ей нравится. Лорд Ален не может винить ее в неискренности.

Гизела знала, что потеря девственности сопряжена с болью, и теперь опасалась, что барон, решив, что она уже утратила целомудренность, будет с ней жесток. Она ни за что не закричит, что бы он с ней ни делал.

Но Ален приложил все свои силы, чтобы сдержать страсть и обращаться с девушкой осторожно. Он опустился на безропотное тело и почувствовал ее сильную дрожь.

— Doucement, doucement… note 14, — прошептал он и ласково поцеловал ее в лоб. — Не бойся. Я поклялся — ты полюбишь меня. Я научу тебя восторгам любви. Мы не будем спешить.

Он стал касаться губами самых нежных мест на ее теле: шеи, затылка, груди, тугого живота и паха. Вначале она едва удерживалась от слез, но постепенно приятные, дразнящие ощущения захватили, и она помимо воли изогнулась под ним и издала стон, в котором смешались удовольствие и страх.

Его губы сомкнулись на ее губах, и она получила такой жаркий поцелуй, о котором мечтала с тех пор, как в ней начала пробуждаться женщина.

Когда наконец он проник в ее плоть, Гизела ощутила боль, но он подождал, когда она придет в себя. Шквал собственной страсти захлестнул ее, и она испытала неожиданное и неописуемое наслаждение.

Ален довольно засмеялся, а она застенчиво отвернулась. Он взял своими длинными сильными пальцами ее подбородок и зашептал:

— Cherie, я был прав — у тебя страстная натура, но я думал, что тебе понадобится гораздо больше времени, чтобы научиться искусству любви.

К собственному стыду и ужасу, Гизеле хотелось, чтобы их соитие повторилось. Куда подевалась решимость не отвечать на его ласки? Он опять вознесет ее к вершинам наслаждения? А ведь именно этого она и не ожидала. Огонь объял ее тело, и она уже страстно жаждала его ласк.

Ален де Тревиль, этот властный хозяин, почти деспот, лежал подле нее уставший. Он спал, не выпуская ее из своих объятий. Гизела, склонив набок голову, смотрела, как ритмично поднимается и опускается во сне его грудь.

Она почувствовала нежность к нему и подумала, что, возможно, ее жизнь в Элистоуне не будет такой уж безрадостной. Олдит говорила правду — эта ночь может повлиять на всю ее жизнь.

Во всяком случае, она всегда будет благодарна мужу за то, что он не унизил ее и не причинил излишней боли, хотя мог это сделать.

Гизела стояла на коленях у могилы Кенрика, и слезы капали на мраморную надгробную плиту. Скоро искусный скульптор, приглашенный из западных графств, сделает статую молодого лорда, так рано ушедшего из жизни.

У Гизелы все не хватало смелости прийти сюда. Уважая желание леди Идгит, она не была на похоронах, а поскольку Ален де Тревиль заявил, что видел ее с Кенриком в лесу, Гизела боялась прогневить мужа и не приближалась к церкви. Наконец сегодня, удостоверившись, что лорд Ален уехал, она пришла сюда вместе с Олдит.

— Кенрик, — с рыданиями шептала Гизела, — мой дорогой, я никогда тебя не забуду. Я так тебя любила и всегда буду помнить о тех счастливых днях, что мы провели вместе. Теперь я замужем, и мой долг — быть верной мужу. Может быть, со временем… я полюблю его…

Смутившись, она умолкла. Как странно и дурно она поступает, делясь сокровенными мыслями с тенью человека, который всю жизнь был ее другом. Неужели она предала прежнюю любовь? Гизела стала молиться о том, чтобы Кенрик понял ее и не осуждал.

Дни после свадьбы были полны дел: наступало Рождество. Предпраздничная суматоха не тяготила Гизелу, скорее наоборот, отвлекала от противоречивых мыслей о муже.

Она была уверена, что на следующее утро после свадьбы Ален де Тревиль встанет рано и отправится куда-нибудь верхом, оставив ее одну привыкать к новому для нее положению жены. Когда Гизела проснулась, барона действительно не было. В щели ставен пробивались лучи зимнего солнца. Она приподнялась и сонными глазами уставилась на то место, где совсем недавно лежал ее муж. Ей не хватало тепла его тела, но в то же время хотелось побыть одной.

Появившаяся Олдит, увидев запачканное кровью белье на постели, радостно сообщила Гизеле, что теперь она настоящая жена и хозяйка Элистоуна. Гизела густо покраснела и отвернулась.

— Все было… очень хорошо, — наконец призналась она своей бывшей кормилице. — А что, мой муж уже уехал из замка?

— Нет-нет, госпожа! — засмеялась Олдит. — Неужели он мог оставить свою новобрачную в первое же утро семейной жизни? Он подгоняет слуг, чтобы они поскорее приготовили завтрак и убрались из зала. Он хочет поесть с вами наедине.

Гизела охнула. Она-то мечтала побыть одной!

— Он ждет меня в зале?

Олдит кивнула и приготовила своей госпоже воду для умывания, затем разложила на постели утренний туалет.

— Где Хереуард? — поинтересовалась Гизела.

— Его забрал во двор Сигурд, так как Юон был занят.

Гизела поспешно спустилась вниз. Ей не хотелось заставлять мужа ждать.

Барон оделся, как и она, попроще — в темно-коричневую шерстяную тунику и в серые штаны. Кольчугу он не надел — значит, не торопится уходить. Его темные волосы были еще влажные после мытья, а лицо свежевыбрито.

Увидев Гизелу, он встал.

— Иди к огню. Сегодня очень холодно.

Она уселась рядом с ним у очага за небольшой стол.

— Я ушел, когда ты еще спала, надо было кое-что обсудить с сенешалем.

Гизела застенчиво взглянула сначала на него, а затем на стол, ломившийся от снеди. Здесь были белые булки, холодные закуски, сыр, сметана, эль и даже яблоки последнего урожая. Появилась служанка с подносом, на котором дымилась в мисках овсяная каша.

— Я не смогу всего даже попробовать, — сказала изумленная Гизела, и барон засмеялся.

— Тебе так только кажется.

Ален посолил кашу и стал уплетать за обе щеки. Он указал на солонку, украшавшую их праздничный стол, и пояснил:

— Свадебный подарок от судьи графства.

— Какая красивая! — вежливо ответила она, но барон лишь пожал плечами.

— Лучше бы подарили ящик со стрелами!

На это Гизела ничего не ответила и тоже начала есть кашу, полив ее медом. Она и не подозревала, насколько голодна, и с аппетитом съела кашу, хлеб с мясом и даже сморщенное яблоко. Ален наблюдал за ней, попивая эль, а когда она вытерла пальцы салфеткой и откинулась на спинку кресла, одобрительно улыбнулся.

— Что я тебе говорил?

— Но я почти ничего не ела во время свадебного пиршества. Я…

— …очень волновалась, — закончил за нее он. — Тебе нечего меня бояться, если ты не…

— Не ослушаюсь тебя?

Он отрицательно покачал головой.

— Зная твой характер, уверен, что это все равно произойдет. Я имел в виду другое.

— Ты считаешь, что я могу… предать тебя? — Голубые глаза Гизелы засверкали от негодования.

— Я знаю только, что ты меня не любишь.

— Тем не менее я постараюсь стать тебе хорошей женой.

— Это не одно и то же. Однако… — Он встал, подошел к нише в стене и вынул обернутый в холст сверток.

— Это — в знак признательности… за прошлую ночь.

Гизела залилась краской. Он делал ей традиционный утренний подарок мужа жене удовлетворившей его в брачную ночь. Дрожащими пальцами она развязала ленту на свертке. На дорогом темно-желтом бархате лежало массивное ожерелье с изящным старинным узором. Гизела лишь слыхала, что такие украшения прежде носила саксонская знать, но сама ничего подобного никогда не видела.

— Это старинная и очень красивая вещь, — с восторгом вымолвила Гизела, дотронувшись до ожерелья.

— Это ожерелье продал мне ювелир из Окема. Ты ведь гордишься своим саксонским происхождением. Мне очень хотелось доставить тебе удовольствие.

Она бросила на Алена быстрый и вопрошающий взгляд. Неужто он настолько уверен в своей мужской удали, что намеревается возбудить в ней таким образом любовный пыл? Но ведь он мог бы попридержать подарок для другого важного события, например, рождения первенца. А что, если он на самом деле доволен ею?

— Благодарю вас, милорд, — тихо, но с достоинством сказала Гизела. — Я всегда буду дорожить этим украшением.

Он внимательно посмотрел на нее, затем слегка поклонился.

— А теперь, Гизела, прошу меня извинить, но в замке полно дел. Я уверен, что твоему отцу не терпится повидаться с тобой.

У дверей он задержался.

— Тебе не очень трудно называть меня по имени, хотя бы когда мы вдвоем?

Она приподняла голову, в упор взглянула на него и негромко сказала:

— Хорошо, Ален.