Ольга Горовая - Бастет (СИ)

Пролог

Мелкий дождь не мешал ей, скорее — служил одним из факторов, который мог помочь. Она сделала еще один шаг, и замерла, раздумывая, стоит ли раскинуть руки, балансируя на самом крае бортика крыши шестидесятиэтажного дома. Это казалось лишним и таким обременительным движением. И совсем не хотелось прилагать усилий, чтоб сохранить свою, такую бессмысленную жизнь.

Но это было бы слишком просто. Ей не хотелось облегчать задачу всех тех, кто вел охоту на нее. Не хотелось, чтобы найдя мертвое тело, они решили, что победили. Потому что, никто из них не мог превзойти ее. Пока, она о таких не слышала.

Потому, плавно и медленно, чтобы не нарушить хрупкого баланса, она развела руки, поднимая вверх раскрытые ладони, и сделала следующий шаг, даже не задумываясь уже над тем, как до такого докатилась.

Если ей удастся дойти до края, и она не рухнет в пропасть мегаполиса, с безумным дорожным движением и бешеным круговоротом забот и дел людишек, который раскинулся на десятки километров у подножия этого здания, крышу которого она облюбовала для своей сегодняшней рулетки — стоит пойти развеяться. Пожалуй, подойдут танцы. Она давно себе ничего такого не позволяла. Так что, можно обновить ощущения толкотни среди сотен разгоряченных тел, бурлящих адреналином, владельцы которых считают себя повелителями жизни. Наивные. Ей было бы достаточно пяти, лично сделанных взрывчаток и десяти минут, чтобы превратить любой ночной клуб этого города в вечное напоминание о скоротечности человеческой жизни. Потому что, именно она была той, кто держала в своих твердых, тонких пальцах нить судьбы любого, попавшего в окуляр прицела ее винтовки.

Конец бортика, и она все еще стоит на крыше, а не стремительно несется вниз, приближаясь к асфальту тротуара мостовой.

Что ж, еще один вечер, когда смерть обошла ее, с насмешкой вильнув хвостом. Эта, не менее характерная дама, была единственной, которой удавалась ускользнуть из ее пальцев. Ну и пусть, значит сегодня еще не время.

Спрыгнув с парапета, она подняла свою винтовку и аккуратно упаковала в специальную сумку, не глядя больше туда, где еще суетилась толпа и мигали сирены скорой. Глупые люди, словно бы что-то могло помочь тому, кого определили в ее жертву. Она не допускала промахов и оплошностей. И еще уходя с выбранного места едва совершив выстрел, даже не задержалась, проверить, достигла ли пуля цели. Это было лишним. Она всегда попадала. И всегда после этого, шла на другую крышу, чтобы проверить судьбу, и самой поиграв со смертью.

Порою, ей было достаточно одной секунды, мига, чтобы навсегда изменить свою жизнь…. отбирая жизнь у другого.

Это мало волновало ее. Как и много еще чего. Она давно забыла о том, что такое беспокойство и волнение. Она была пустой внутри. Мертвой, выгоревшей дотла, словно остов дома, кажущийся полноценным снаружи, но покрытый черной гарью и седым пеплом, который сразу запорашивает глаза и забивает легкие, стоит заглянуть внутрь.

Она была неживой. Потому и работала убийцей. Кто, лучше мертвого душой человека, сможет убивать других? Никто, наверное.

Ее не терзали моральные сомнения, не мучили угрызения совести и не мешали спать призрачные образы тех, кого она убила по заказу за огромные деньги, или просто, для продвижения вверх по своей карьерной лестнице, так сказать, на проверку.

Ей было двадцать шесть, а казалось, что две тысячи лет, как минимум.

Она устала жить. Но не было никого, более ловкого, чем она. Никого, кто мог бы ее достать. Она всегда уходила, насмехаясь над теми, кого враги посылали за ней.

Бастет.

Не имя, кличка, которую она взяла у древней богини старого Египта. Женщина-кошка. Словно в насмешку, заказав на своем плече татуировку богини — счастья. Но нет, не ирония была определяющей в выборе, ей просто понравилось это имя. И нравилось ассоциировать себя с кошкой. У котов ведь девять жизней?

И казалось, что она никак и никогда не сумеет расстаться с ними. Как ни хотелось бы.

Бастет было бы просто стыдно уступить тем, кто столь явно уступал ей умением и силой.

Но не было достойных. Единственного, кто мог бы победить ее — она уже похоронила, положив в могилу свое сердце, умирая с тем, кого любила.

Или же, ей только привиделось это? Горело ли хоть когда-то чувство в этом пустом подобии человека?

Сейчас, будучи выгоревшей изнутри, она так часто сомневалось в том, что вообще, хоть когда-то была к кому-то привязанной. Не верила, что могла настолько от кого-то зависеть.

Кошки всегда гуляют сами по себе. И она была такой кошкой. Одинокой и неуловимой. Гуляющий в темноте ночей и при свете дня по крышам и подвалам, по закоулкам и чердакам со снайперской винтовкой наперевес.

Ее не могли поймать, она сама находила тех, кто желала заплатить за услуги Бастет. Ее называли неуловимой и рьяно разыскивали, но не могли отыскать. Даже те, кому платили за смерть этой языческой кошки-богини.

Хотя, она почти жаждала, чтобы нашелся хоть кто-нибудь, кто смог бы ее отыскать и прервать это пустое мертвое существование. Кто-то, кто мог бы лишить ее проклятых девяти жизней…

Но, поскольку так и не нашлось никого достойного, ей приходилось жить дальше. И значит сегодня, она идет танцевать.

Стоило озаботиться нарядом для выхода. Сомнительно, чтобы в ее гардеробе осталось хоть что-то подходящее для подобного случая.

Глава 1

К вечеру дождь только усилился, но она приехала на машине, а длинный серебристый плащ, расклешенный книзу, защищал Бастет сейчас, когда она без помех продвигалась ко входу по промокшей черной ковровой дорожке, отороченной серебром и золотом в один из самых популярных и престижных клубов города. Однако нельзя было не признать, что владельцы не экономили на антураже, и даже промокнув, ковер не затруднял передвижение, а его ворс не давал высоким шпилькам увязнуть и помешать при ходьбе. Очевидно, это было проявлением заботы о подвыпивших знаменитых гостях, которые не желали бы позорно упасть под десятками следящих за ними глаз.

Насмешливая улыбка скривила ее губы. Если уж танцевать, то с шиком. Она все любила делать по высшему разряду, и убивать, и наслаждаться редкими минутами в жизни, когда что-то вызывало тень, подобие позабытого интереса.

Что-то привлекло ее внимание вчера, когда она наблюдала из окна за жизнью города внизу, почти не вслушиваясь в бормотание включенного плазменного телевизора, мерцающего в углу ее огромной квартиры-студии, занимающей весь верхний этаж дома, что-то заставило обернуться и прислушаться к новостям элиты, в которых упоминался именно этот клуб.

Приближаясь к двум охранникам, даже в темноте наступающего дождливого вечера, не снимающих черных очков, Бастет знала, что у нее не будет проблем с секьюрити, контролирующих личности небожителей, допускаемых в этот "Темный рай". Один из них кивнул, увидев протянутый ею клочок темного картона с серебряным тиснением на нем, и просто отступил, пропуская девушку внутрь помещения.

На секунду, ей даже стало жаль, что все так просто, как и всегда. Но потом, Бастет откинула сожаления. Она пришла танцевать, а не убивать. Можно и расслабиться.

Холл был темным и настолько огромным, что достаточно большое количество посетителей просто терялось. И оформлен он был скорее в мотивах ада, нежели рая, пусть и темного.

На стенах, в полутьме, мерцали светильники, задрапированные черной тканью, оформленные то ли золотом, то ли бронзой, Бастет лень было подходить уточнять. Не было интереса. Повсюду царила истинно декадентская роскошь.

В одном из углов этого зала-прихожей, располагался гардероб, в который она сдала свой плащ седому дедушке, блеснувшему хитрецой во взоре, с понимающей улыбкой разглядывая наряд, который она приобрела для этого "выхода в свет" их города.

Ей понравилось лениво-распущенная атмосфера, которая ощущалась с первого вдоха воздуха этого клуба. Пожалуй, он может стать ее излюбленным заведением.

Бастет остановилась у одного из огромных зеркал, которые висели на каждой стене, в массивных рамах, украшенных ангелочками. И усмехнулась шире, рассмотрев, что под маской ангелочков, прятались хитро щурящиеся чертята.

Положительно, ей все больше импонировало это место.

Она посмотрела в отражение, на невысокую стройную, почти до болезненной худобы, девушку, одетую в весьма короткое платье из шелка серебряного цвета, которое полностью открывало одно плечо и руку, и в то же время, закрывало вторую. Она не собиралась хоть кому-то показывать свою татуировку. Дорогая ткань, тонкой драпировкой лежала на груди и, мягко облегая фигуру, опускалась на бедра, где перехватывалась изящной цепочкой. Платье, едва ли, доставало до верхней трети бедра, успешно справляясь лишь с тем, что прикрывало ягодицы. Что ж, она давно не помнила, что значит понятия «скромность» и «комплексы». Это было пустым звуком для богини-кошки, которой она стала в этом городе. Дополняли наряд серебристые туфли на очень высокой шпильке и серебряные же сережки в виде плоских дисков на небольших цепочках, в ушах.

Решив, что внешний вид соответствует тому, что хотелось бы увидеть, она откинула назад завивающуюся прядь черных волос, доходящих до плеч, и пошла через холл туда, откуда доносилась музыка, игнорируя множество мужских взглядов, направленных на нее.

Ей не была нужна компания, она пришла танцевать.

В клубе "Темный рай" было несколько танцевальных залов, в каждом из которых преобладало лишь одно музыкальное направление. Бастет не собиралась узнавать, как они назывались. Ей было безразлично наименование звуков. Лишь бы они нравились ей. Она остановилось во втором зале, привлеченная тем, что здесь было меньше людей и удовлетворенная музыкой, которая играла.

Все залы были обставлены в разных стилях, но их объединяло явное наличие стиля и вкуса дизайнера, и его неуклонное устремление в глубины ада, явно подавляющее заявленные в названии небеса. Что было просто прекрасно, по мнению Бастет.

Не было небес, уж она-то знала, а вот пекло — в нем она некоторое время жила, и ей было легче поверить в его существование.

Бастет не хотела пить, а потому, прошла мимо стойки бара, направляясь к площадке для танцев, которая была почти пустой. Лишь пара парней, да одна девушка вяло двигались ближе к краю, совершенно не попадая в музыку, которую создавал ди-джей за своей стойкой.

Она скривилась, разглядывая это именитое и явно богатое убожество, являющееся, по-видимому, отпрысками влиятельных семей их города, и посмотрела на волшебника, которым, без сомнения, был ди-джей. Он извлекал божественные звуки из обычного, пусть и супер современного устройства, и Бастет могла бы убить этих дергающихся придурков, не умеющих оценить талант парня.

Поймав взгляд музыканта, который с таким же презрительным выражением следил за этими «танцорами», она подняла большой палец. Ей по-настоящему понравился его стиль. А Бастет так давно ничего не трогало.

Парень усмехнулся и отсалютовал ей. А потом кивнул головой на центр площадки, приподнимая бровь, словно спрашивал, рискнет ли она танцевать под его музыку.

Бастет широко улыбнулась в ответ, почти искренне. И вышла на середину, не обращая ни на кого внимания, приподнимая бровь в ответ, бросая вызов музыканту, и он принял его.

Музыка резко оборвалась, вызывая недоумение тех, кто находился в зале, привлекая всеобщее внимание к площадке. Но, тут же, полилась снова, уже другой мелодией.

Бастет хмыкнула, парень, в самом деле, был мастером своего дела, не хуже, чем она в своем. Он, словно почувствовал то, что было у нее на уме, когда Бастет поднималась на площадку, и отразил это музыкой, вызывая отклик внутри у наемного убийцы. У киллера, которым она была.

И она поддалась этой музыке, делая то, ради чего и пришла сюда — начиная танцевать.

Если она делала что-то, то Бастет отдавалась полностью тому, что делала. Так она убивала. Так же она и танцевала. Мир вокруг перестал существовать.

Нет, она не забыла о том, что на нее открыта охота, и всегда стоит ожидать пулю в затылок. Часть ее разума, посвященная охране, помнила об этом, и вела наблюдение за окружающей обстановкой. Но сама девушка, погрузилась в движения тела. Сплелась с музыкой. Стала ею.

Он проходил по залам, держа в руке стакан с виски и льдом, наблюдая за тем, насколько хорошо работали служащие, присматриваясь к работе барменов, вслушиваясь в музыку, которая должна была соответствовать залу, но не выбиваться из общего стиля "Темного неба". Это было приятней того, чем он раньше занимался. И более законно. Впрочем, его мало интересовала моральность или отсутствие оной в том, чем он зарабатывал ранее. Это позволило ему иметь такие деньги, которые большинству даже не снились в кошмарах. Потому что такие суммы не могли быть благословением и не давались за праведные дела. Совершенно определенно, не за праведность.