— Увы! Предсказать повороты русского ума невозможно. Даже я сегодня во время встречи с князем Андреем была уверена, что еще минута — и мы расстанемся навсегда, чтобы уже более никогда не встречаться. И что же? Через миг он бросается передо мной на колени и предлагает стать его женой.

— Как это романтично! — прослезилась принцесса Мария.

— Поверьте мне, цесаревич откроется Вам, но и Вы не должны терять времени даром. Вы должны увлечь его своим чувством.

— Но разве я не писала Ему прежде, разве Он не получал моих писем и не отвечал мне?

— Любовь на расстоянии — вот, что подогревало ваши отношения. Так станьте же для Него снова загадкой и тайной, которую цесаревич как мужчина стремился бы разгадать. Вы сделали то, о чем я Вас давеча попросила?

— О, да! — принцесса поднялась с кушетки и быстро достала из ломберного столика письмо, спрятанное среди дамских безделушек — вееров, заколок и бантов. — Вот, я писала всю ночь. А потом долго еще не могла заснуть — все волновалась, правильно ли я поступаю?

— Покажите! — Наташа решительно взяла из рук принцессы лист бумаги и принялась читать написанное. — Так-так…

Святой любви волшебный сон

Наколдовал твой взор случайно,

И сладкозвучными речами,

И волоокими очами

Увлек меня в пучину волн,

Где боле нет шумов и песен,

Где нет цветов и трав в полесьях,

А есть лишь взгляд очей чудесных,

Которыми колдует он!

Пока Наташа читала, Мария стояла рядом, закрыв уши. Она очень стеснялась своих слов, рожденных тем чувством, о котором не кричат, и которое обычно избегает публичности. И, наверное, если бы вдруг ей пришло в голову, что кто-то смог прочитать ее письма к Александру из Дармштадта, Мария умерла бы на месте от ужаса и унижения. Она была чрезвычайно щепетильна, и Наташе стоило огромного труда убедить ее вновь обратиться к цесаревичу, даже анонимно.

Заметив, что Наташа остановилась, Мария отняла ладони от головы и с интересом и ожиданием посмотрела на свою фрейлину.

— Ваше высочество, — только и могла выдохнуть Наташа, — это замечательное письмо!

— Вы со мной не откровенны, Натали, — потупилась принцесса.

— Напротив, я откровенно восхищаюсь Вами, Вашим слогом и поэтическим даром. Цесаревич не устоит перед этим чувством. Уверяю Вас, принцесса, что после этих строк Он тут же бросится отвечать своей романтической незнакомке. — Но нам вряд ли удастся сохранить тайну — Александру Николаевичу знаком мой почерк.

— Я перепишу это письмо и оставлю в хорошо известном ему тайнике.

— Не знаю, не знаю, я не уверена, — засомневалась Мария и протянула руку, чтобы забрать стихотворение.

— Доверьтесь мне, Ваше высочество, — Наташа поспешила спрятать за спину руку, державшую листок. — Я успела изучить характер Его высочества, не может Он не ответить.

— Иногда мне кажется, что вы ближе к цесаревичу, чем я. Хотя я затем и приглашена, чтобы стать Его невестой, — задумчиво произнесла Мария.

— Ваше высочество, наверное, шутит? — почему-то вздрогнула Наташа, тут же вспомнив памятный ей взгляд Александра и странные, ревнивые интонации, промелькнувшие в его голосе, когда он застал их с Андреем целующимися в своем кабинете.

— А вы уверены, что Александр Николаевич видит в вас только друга и фрейлину его будущей невесты?

— Вполне, — поспешила с ответом Наташа. — И речь не обо мне. Давайте больше не будем ничего обсуждать. Я сейчас же перепишу письмо и положу его в тайник.

— А как же цесаревич узнает об оставленном для него послании? Или он регулярно наведывается к нему за письмами от других своих поклонниц?

— Я сообщу Ему об этом…

— И тогда Он догадается, что письмо от меня?

— Тоже анонимно, через слугу.

— О, Россия! Секреты, секреты… К чему все это? Любовь — очень честное чувство.

— Мужчины никогда не взрослеют, Мари. И поэтому им просто необходимы правила игры, особенно в любви. Я сама уже не раз убеждалась в этом.

— И все же забываете о них, когда дело касается вас самой?

— Ваша проницательность смущает меня, — призналась Наташа, — но Вы правы, принцесса. Я, по всей видимости, из тех докторов, которые не способны излечить самих себя. Но что касается пациентов… Будьте спокойны, у нас все получится. Ваши стихи не оставят равнодушным никого, а тем более Его высочество, Он ведь и сам не чужд поэзии и художествам. Вот увидите, Его ответ тоже будет рифмованным.

— Вы меня убедили — садитесь, пишите, — Мария жестом пригласила Наташу присесть к столику. — Я не стану вам мешать. Я пойду и помолюсь за вас.

— И за успех нашего предприятия, — улыбнулась Наташа.

— Заговора! — шутливо поправила ее принцесса. — И не вставайте провожать меня, вам ведь надо сосредоточиться, не правда ли?

Наташа кивнула. Мария неслышно ушла, осторожно закрыв за собой дверь. А ее поверенная в сердечных делах тут же принялась переписывать сочиненное Марией стихотворение, стараясь придать своему почерку большую, чем обычно, выразительность и изящество. Закончив, она не стала объявляться принцессе, поспешив к известному ей и Александру «почтовому ящику»…

Мария бесконечно была благодарна Репниной за столь усердное содействие. Принцессе всегда не хватало именно этого, дружеского энергичного участия и твердой руки. С детства она была обречена на одиночество, испытывая оскорбительное давление со стороны троих братьев-принцев, которые сам факт ее рождения посчитали несмываемым позором всего семейства Людвига Гессенского. Ведь ни для кого не было секретом, что их царственные родители, охладев друг к другу, жили давно порознь. Появление дочери на свет стало причиной бесконечных пересудов в королевских дворах Европы.

Ее настоящим отцом был, как говорили, барон де Граней, швейцарец французского происхождения, ранее служивший шталмейстером при дворе великого герцога. Официально этот факт признан не был, и Людвиг II милостиво согласился дать единственной дочери своей супруги родовое имя Гессен-Дармштадтская. Но с объявленной принцессой почти не общался, а сама она практически все время жила в замке Югенгейм, где ее воспитывала гувернантка. Ее мать, принцесса Баденская Вильгельмина-Луиза, приходившаяся родной сестрой Елизавете Алексеевне — супруге Александра I, большего для дочери сделать не могла, и поэтому Марию ждали весьма печальные перспективы, среди которых безбрачие было самой закономерной.

На что могла надеяться юная принцесса, презираемая близкими родственниками и осмеянная знатью европейских дворов? Мария никогда не отличалась хорошим здоровьем, от рождения у нее были слабые сердце и легкие, и доктора настоятельно советовали ей поменьше волноваться и соблюдать уединение, которое превратилось почти в затворничество, когда два года назад удаленная от двора своего супруга умерла ее мать, принцесса Баденская.

Встреча с Александром стала ее счастливым случаем. Наследник русского престола, уставший от бесконечных приемов и смотрин у немецких родственников, детального знакомства с семьей Людвига II и не помышлял. Поездка в оперу, где он впервые увидел Марию, была им тоже не запланирована, просто Александр успел хорошо отдохнуть и выспаться, а к вечеру им овладела тяга к перемещениям. А потом… потом он уже ничего не помнил, кроме печального и такого глубокого взгляда огромных голубых глаз принцессы Марии. Весенний воздух и звездная теплая ночь сыграли свою шутку с поэтичным Александром — он влюбился. Но хуже было то, что влюбилась и сама принцесса Мария.

Фраза Александра «я женюсь только на ней», сказанная им тогда же своим адъютантам и позже повторенная в письме к матери, немедленно послужила тому, что Мария стала объектом еще большего числа насмешек и оскорблений. Стали говорить, что влюбчивый Александр, дабы не обижать никого из своих прекрасных обожательниц и поклонниц, выбрал в супруги самую невзрачную, и в дальнейшем Марию ждет печальная участь принцессы Баденской. Злые языки утверждали, что Марии будет отведена роль вдохновенной музы почтовой переписки, в то время как постель и сердце будущего российского императора займут другие, более соблазнительные и приятные внешне особы.

Читая письма Александра из России, из поездок по Европе, Мария невольно находила в них подтверждение этим предположениям, которые разрывали ее и без того больное сердце. Отвергнутая всеми, она научилась скрытности и терпению, но даже самый несчастный и обездоленный разве может прожить хотя бы без капельки надежды? Мария надеялась и молилась — и дома в Дармштадте, собираясь в далекую и холодную Россию, и по пути в Санкт-Петербург, всем своим хрупким телом ощущая на себе прелести российского бездорожья, и при дворе, с колес попав под обстрел недобрых взглядов и острых на язычок фрейлин.

Двор российского императора среди других европейских собраний знати считался самым блестящим, пышным и великосветским. Роскошь Зимнего дворца не шла ни в какое сравнение с замками немецких королей и принцев, а количество его обитателей и гостей на балах и приемах поражало кого угодно. Мария была не просто потрясена — раздавлена мощью и великолепием, которому, казалось, не было предела. Но самым тяжелым испытанием для и без того не уверенной в себе девушки стала откровенность и бесцеремонность, с которыми разглядывалась и обсуждалась ее особа каждодневно.

Чего только не довелось услышать о себе Марии в первые же часы пребывания в Зимнем! А заметное равнодушие Александра только подзадоривало придворных дам, давая поводы для их бесстыдных реплик и подчас жестоких выходок в адрес принцессы Дармштадтской. Атмосфера сгущалась при немом попустительстве императрицы, Мария ловила на себе ее строгие оценивающие взгляды, становясь еще более стеснительной и уязвимой.

Все в ней вызывало раздражение: и ее кротость, и ее строгость, и ее ошибки в русском. Ночи напролет Мария проводила в слезах. Лишь фрейлина Репнина проявила сострадание и сочувствие к ее участи. Да еще воспитатель Александра, Жуковский. Камеристка Хильде да патер Иоахим — не в счет, они свои, а ей надлежало завоевать сердца и души русских аристократов!

Для начала необходимо было вернуть расположение Александра, который вежливо сопровождал ее на балах, но при любой возможности манкировал своими обязанностями кавалера. А их разговоры обычно сводились к малозначащим шуткам, на которые наследник был большой мастер. Например, мог походя бросить Марии, заметив слезы в ее глазах: «Не стоит подмывать фундамент Зимнего дворца слезами, Петербург и так построен на воде!» Или открыто упрекнуть будущую русскую императрицу в незнании географии: «Самара — это не пустыня, Мари, это большой город в вашем будущем Отечестве! Пора уже научиться мыслить масштабами великой империи, а не маленького городка, объявившего себя государством!»

А вчерашнему балу в Михайловском дворце он присвоил звание «бала неуклюжести» после того, как Мария, которой он показывал переходы в мазурке, поскользнулась (у принцессы закружилась голова!) и опрокинула на себя вазон со свежими цветами. Положение как всегда спасла верная Репнина, она закрыла собою принцессу от наставленных на нее лорнетов придворных…

«Отче наш! Всеблагий и всемогущий, Ты свидетель моей стойкости, Ты источник и учитель ее. Мои страдания Тебе ведомы — укрепи душу мою, чтобы могла она насладиться зрением света Твоего в конце тернистого пути. Возложи длань свою на чело мое, дабы могла узреть предначертанное и во имя оного восстать после мук…»

— Терпи, дитя мое, — тихим голосом отвечал Марии патер Иоахим. — Тебя ждет великое будущее. Ты перенесла немалые страдания, и лишь Господь может знать, сколько их еще ждет в твоей жизни. Но думай так, что число их безмерно, и лишь когда закончатся они, ты сможешь понять, что Господь даровал тебе лучшую из судеб, и поблагодаришь Его от всего сердца.

— Разве я ропщу? Разве голос мой не слаб от рождения?

— Роптать — не значит кричать. Не уставай смирять гордыню свою.

— Иногда мне кажется, что гордости-то у меня совсем и не осталось!

— Ничто не уходит, не будучи заменено другим. Отказываясь от гордыни, обретаешь мужество.

— А если и мужество оставит меня?

— Тогда ты увидишь свет. Мария вздохнула. Она решила не говорить духовнику, что позволила Наташе вмешаться в ее отношения с Александром. Она не могла никому признаться в том, что готова на все ради него.

Когда Мария вернулась в свою комнату, ее навестила императрица. Александра Федоровна источала любезность и заботу. И желая угодить ей, Мария заговорила с государыней по-русски. Императрица разулыбалась и похвалила ее за старание. Она пробыла в покоях принцессы всего несколько минут и ушла, оставив Марию в надежде на свою благосклонность.