— А если они сами объявят, что подосланный к Бонапартам убийца — русский, и раскроют имя моего мужа? — не сдавалась Анна.

— Они могут говорить, что угодно, — пожал плечами Киселев. — Официально барон считается погибшим.

— Да как вы смеете! — воскликнула Анна.

Она хотела встать с кресла, но Киселев быстро подошел к ней и, положив ей руки на плечи, силой усадил обратно.

— Анастасия Петровна! — тихо, но жестко сказал он. — Не считайте меня извергом и расчетливым чиновником, который безразличен к своим людям. Вы прекрасно знаете, насколько я искренне уважал… — заметив, как вздрогнула Анна, он исправился: — Простите, уважаю вашего супруга. Но обстоятельства принуждают меня держаться в этой ситуации в стороне, ибо в любом случае, если неправедное осуществится, барон окажется виновным, и под любым именем.

— И что вы предлагаете мне делать? — Анна с вызовом посмотрела ему прямо в глаза.

— Есть лишь один способ избежать этой ситуации — разыскать его прежде, чем он выполнит свое задание, здесь, в Париже.

— А вам не кажется, что я еще более одинока и беззащитна в этой стране, чем вы? — Анна постаралась как можно больнее задеть самолюбие графа, но тот оставался сдержанным и непреклонным.

— Но вы не отягощены причастностью к государственной службе, — тихо сказал Киселев, — и у вас есть оправдание любым вашим поступкам, даже самым несуразным — вы потеряли мужа и ваши дети были увезены от вас без вашего ведома.

— Вы предлагаете мне сказаться безумной? — усмехнулась Анна.

— Я предполагаю, что к действиям женщины, пребывающей в большом горе, вряд ли будут присматриваться в той же мере, как к моим. Но если вам, паче чаяния, удастся добиться того, чего вы хотите, я постараюсь помочь вам немедленно вернуться домой — одной или вместе с мужем.

— Итак, я остаюсь в одиночестве, — подвела итог их разговора Анна.

— Да, — подтвердил Киселев, — но только до того момента, когда понадобится открыть входную дверь по дороге на родину…

Уже дома, когда Анна успокоилась, она поняла, что, в сущности, Киселев прав. Кто знает, удастся ли ей вернуть Владимиру память до того, как все случится, или он еще и дома будет нуждаться в лечении? В том, что она спасет его, Анна не сомневалась, но опасность использования имени барона в политических целях, которые преследовали «пани Ванда» и ее лондонский учитель, была слишком велика, и огласка этой истории не помогла бы Корфу, а, наоборот, усугубила его положение.

Киселев вернул Анне оставленные Санниковым ключи от дома и пакет с ценными бумагами. От графа Анна сразу направилась в банк, после чего немедленно поехала домой. Конечно, сейчас там было неуютно, и в первое мгновение его холодность и пустота навалились на Анну невыразимой тоской. И хотя дом, судя по всему, уже давно стоял один-одинешенек, в детских сохранился аромат ее малышей. И Анна не смогла удержаться от слез — упала на кроватку, где еще совсем недавно спала Катенька, и расплакалась, громко, навзрыд, словно надеялась, что сейчас ее кто-нибудь услышит — Варвара, дети — и вбегут, и успокоят.

Потом она все-таки взяла себя в руки. Стенания были сейчас и преждевременны, и напрасны. С детьми, по крайней мере, уже ничего плохого произойти не может — они в надежных руках. Павел Васильевич выполнил свое обещание — вывез их из Парижа и спас. Так что Ванечка и Катенька сейчас под присмотром Варвары, в родном и милом сердцу имении, а дома, как говорят, и стены помогают… Анна выбрала из своих платьев лучшее и, переодевшись, отправилась к графу де Морни. Возчик, которого она наняла еще утром на вокзале, был несказанно рад такой клиентке. Он чувствовал себя нанятым на работу и терпеливо дожидался каждой ее поездки.

Конечно, Анна понимала, что действует наудачу, но не видела для себя иного способа помешать плану Ольги, кроме как сообщить о нем де Морни. Пусть граф примет меры предосторожности. Если он сам сумеет остановить покушение, значит, Владимир будет избавлен от необходимости совершать его. Анна догадывалась, что разговор с графом окажется нелегким, но ей не впервые преодолевать трудности, и она была готова на все ради спасения мужа.

Де Морни она застала дома, но он принимал гостей. В его гостиной сидели несколько человек, и Анна тотчас почувствовала, что своим появлением вмешалась в обсуждение какого-то весьма важного вопроса. Но она, не смущаясь, прошла вперед, давая понять де Морни, что намерена любым способом добиваться его внимания. Граф, похоже, принял серьезность ее намерений к сведению и, вежливо раскланявшись с гостями, велел слуге провести Анну в свой кабинет.

— Вам не кажется, мадам, — после обязательного обмена любезностями сказал де Морни, — что мы слишком часто стали видеться в последнее время? Это, наверное, должно что-то значить?

— Ничего личного, — поспешила разочаровать его Анна, — по крайней мере, для вас. Но мне необходимо ваше внимание, и я прошу уделить мне хотя бы полчаса, ибо дело, с которым я обратилась к вам, касается вопроса жизни и смерти.

— Надеюсь, не моей? — усмехнулся граф.

— И вашей тоже, — подтвердила Анна. — Я хочу сообщить о готовящемся на вас покушении. И умоляю принять меры к тому, чтобы этого не случилось.

Де Морни вздрогнул. Откуда эта русская знает о том, что его собираются убить? Графу сообщил об этом вчера шеф полиции, получивший донесение от своего хорошо законспирированного агента, который подтверждал — кто-то в польском землячестве готовит акцию, главная цель которой заставить Францию включиться в революционные кампании в Европе.

В доверительной беседе, состоявшейся между ним и префектом полиции Коссидьером, тот сообщил графу, что в Париж прибыл заговорщик, который имеет указания убить его. Благодаря хорошо развитой системе слежки и четко организованной сети филеров, люди Коссидьера вышли на след группы, укрывающей у себя предполагаемого убийцу. Однако еще никто не видел его лица, если не считать двух случаев, когда агенты полиции проследили человека, на которого им указали, но он с ловкостью профессионала ушел от погони. Коссидьер посоветовал де Морни принять все меры предосторожности и пообещал, что со своей стороны постарается сделать все возможное, чтобы не допустить этого чудовищного преступления.

— Вам так дорога моя жизнь? — деланно удивился де Морни. — Прежде мне казалось, что я совсем не в вашем вкусе и мои ухаживания вам неприятны.

— В этом смысле мало что изменилось, — кивнула Анна. — Но меня беспокоит не столько ваше будущее, сколько судьба того человека, который может стать невольным орудием подлого заговора против вас.

— Разве покушение готовили русские? — вздрогнул де Морни.

Он почему-то вдруг подумал, что появление Анны не случайно. А что, если поляки здесь действительно ни при чем, а вот его русские друзья дознались о яростных разногласиях между ним и братом, который становился с каждым разом все более неуправляемым? Недавний успех на выборах в Учредительное собрание так вдохновил Луи, что тот, скрипя зубами, отозвал обратно свой мандат под давлением брата и теперь мечтал о выставлении своей кандидатуры на новых выборах с последующим баллотированием на пост Президента республики.

— Нет! — поспешила заверить его Анна. — Вы не так поняли меня, граф. Я всего-навсего хотела предупредить вас и умолять лишний раз не подвергать свою жизнь опасности, ибо, если вы будете осторожны, человеку, о котором я говорю, не придется совершать то, к чему его готовили.

— И вы полагаете, что это зависит только от меня? — рассмеялся де Морни. — Вы так наивны, моя дорогая! Впрочем, я благодарю вас за заботу обо мне, и хотел бы узнать, чем могу ответить вам на ваш благородный поступок.

— Да, у меня есть просьба, — вздохнула Анна. — Я прошу вас в случае, если тот, кто станет покушаться на вашу жизнь, будет схвачен, не преследовать его — этот человек болен. Он и сам не знает, что творит, а те, кто его посылают, пользуются его немощью.

— А-а… — понимающе протянул граф. — Они подослали ко мне сумасшедшего! Умно, очень умно. Но я надеюсь, что до дела у него все-таки не дойдет…

— Так вы обещаете? — тревожным тоном прервала его Анна.

— Обещаю, — серьезно сказал де Морни. — Но… быть может, вы окажете мне еще одну любезность сегодня? Не смотрите на меня так, будто я собираюсь просить вас о близости. Я хочу уговорить вас спеть для моих гостей. Право, такая разрядка совсем не повредит нашей встрече. А то наш деловой разговор к вашему приходу уже стал перерастать в спор. Пусть ваше искусство утешит и образумит эти горячие головы, хорошо?

— Но у меня нет с собой нот, — смутилась Анна.

— Хотите, я стану вам аккомпанировать? — улыбнулся де Морни и подал Анне руку.

Гостья мгновение помедлила с ответом, но потом кивнула — эта жертва была вполне приемлемой для нее.

Хитрый де Морни оказался прав. Когда стихли восторженные аплодисменты, Анна почувствовала, насколько резко разрядилась обстановка в гостиной. В позах деловых партнеров графа появилось больше свободы и легкости, в ход пошло шампанское, а один из них через слугу передал Анне свою визитную карточку. Правда, слуга, подавая ее Анне, не смог унять дрожь пальцев. «Может быть, он пьет», — подумала Анна, дожидаясь, пока слуга, то ронявший, то опять поднимавший карточку, наконец подаст ей ее. Неловкость ситуации разрядил мажордом, решительно отстраняя слугу и извиняясь перед мадам за новичка. После войны и холеры так трудно найти профессионала…

Анна не знала, достигла ли она своей цели, и поверил ли ей де Морни, а если поверил, то выполнит ли свое обещание сохранить жизнь покушавшемуся на него человеку. Но она считала, что сегодняшняя встреча с графом — только первый шаг. Дальше она предполагала разыскать Ольгу. Анна помнила ее частые визиты в обитель Святой Беатрисы и посещения воскресной мессы в приходе. Завтра она станет искать «пани Ванду», а там, где она, будет и он — «пан Янек», ее Владимир.

Отпустив фиакр, Анна прошла в дом. Конечно, ей было немного боязно ночевать одной, и поэтому она решила провести эту ночь в кабинете мужа, где стоял большой диван и в ящике стола всегда лежал пистолет. Проверив, хорошо ли заперта входная дверь, встал ли на место засов, Анна взяла с подоконника в холле зажженную лампу и направилась в кабинет. Войдя, она тут же почувствовала чье-то присутствие и, бросившись к столу, открыла выдвижной ящик. Он был пуст! Анна вздрогнула и подняла лампу над собой, как будто собиралась защищаться ею от возможного нападения.

— Анечка, пожалуйста, не делай глупостей, — услышала она и едва не лишилась чувств от радости: это был голос Владимира.

* * *

Анна не могла поверить своему счастью — муж был здесь, и он узнал ее!

— Неужели ты действительно не помнишь, что произошло? — растерянно шептала она, обнимая его. — Что мы встречались с тобой, и ты не узнал меня? Там, в Италии?

— Прости, но это так, — вздохнул Владимир. — Я словно спал, и в этом сне вся моя жизнь была иной. Но я нашел этот медальон с портретом — он теперь повсюду со мной — и твое лицо стало тревожить меня. Похоже, я видел свет впереди, но не находил к нему прямой дороги и все время шел то в одну сторону, то в другую.

— Я думала, что не переживу этой несправедливости. — Анна все еще не могла поверить в его исцеление. — Ты стоял рядом со мной, касался моей руки, но был бесконечно далек от меня, от детей. Ты как будто был заколдован, а я… я должна была найти для тебя живую воду, чтобы снять это ужасное заклятие.

— Живая вода — это твой голос, — улыбнулся Владимир.

— Мой голос?

— Когда я услышал тебя вчера у де Морни, мозаика сложилась сама собой. Ты запела, и я вспомнил наше имение, отца, сидевшего за роялем, тебя, исполнявшую для него любимый романс, а потом у меня закружилась голова. Разом хлынули все те воспоминания, которых я был лишен эти дни…

— Ты был у графа? — удивилась Анна. — Но я не заметила тебя!

— Ты просто меня не узнала, — кивнул Владимир. — Выполняя задание Ванды, я устроился в дом де Морни под видом нового слуги, и на мне был парик.

— Так это ты?! — воскликнула Анна, припоминая нерасторопного слугу-новичка.

— Тогда еще и я, и вместе с тем не я. В какой-то миг я узнал тебя, понял, кто ты и что нас связывает, но еще не до конца осознал самого себя. Чужая жизнь казалась мне настолько реальной, я искренне считал ее своей, и вот так, вдруг, поверить, что она была обманом — чудовищным и жестоким? Голова раскатывалась от боли, и я убежал на улицу в надежде, что ветер охладит мое воспаленное, как я думал, воображение. Но здесь опять появилась ты… Ты прошла мимо меня, и это сочетание — аромат фиалок, твоя походка и то удивительное возбуждение, которое ты всегда приносила с собою со сцены, вернули меня в настоящий мир. Мир, где я — барон Владимир Корф, русский офицер, твой муж и отец наших детей. И я незаметно отправился вслед за тобой. И вот я дома, и ты — со мной.