В маленьких комнатах толпились пузатые антикварные комоды, вплотную друг к другу стояли столики на высоких резных ножках. Девочки пробирались к дивану у окна, стараясь не задеть расставленные повсюду старинные вазочки и фарфоровые фигурки. Даша сделала вид, что находиться среди антиквариата для нее вполне привычно, а бесхитростная Алка поинтересовалась:

– Откуда у вас столько старинных вещей?

– Это все моего дедушки-академика, папиного отца, он давно умер.

Маринка вышла в туалет, и Алка смешливо прошептала Даше на ухо:

– Прямо как в сказке. «Чьи это поля?» – завыла она страшным голосом. – «Это поля маркиза Карабаса!»

Когда Юля вошла в комнату, Даша с Алкой, вскочив от испуга, выстроились у дивана, как солдаты на плацу. Юля оказалась не толстой, но крупной женщиной с ярким, чуть оплывшим лицом. Они с дочерью были совершенно не похожи. В Юлином лице и фигуре не было, казалось, ни одной мягкой линии, а Маринка вся состояла из симпатичных округлостей. Из ее округлостей выстреливал прямой жесткий взгляд, а светловолосая, с широким правильным лицом Юля, будто перекатываясь взглядом по волнистой поверхности, смотрела сразу в лицо, в рот, в руки и даже, кажется, между ногами. Даша и Алка сразу вспомнили, что Юля – гинеколог, и как-то обе поджались.

Ласково улыбаясь, как добрый следователь в кино, Юля любезно и подробно расспросила девочек, где они живут и кто их родители.

– Папа – полковник, мама преподает физику, – отрапортовала Алка.

– Папа – профессор, живем на Садовой, квартира сто двадцать метров, – постаралась понравиться Даша.

Решив, что дочери профессора и полковника годятся Марине в подруги, Юля немедленно подобрела, начала девчонок кормить, показывала свои и Маринины детские фотографии, шутила, передразнивала своего главврача из института Отто. Она так очаровала Алку с Дашей, что, вынырнув из подъезда к памятнику Маяковского, они удивились, что наступил вечер. Влюбившись одновременно в Марину и Юлю, Даша старалась бывать у них теперь как можно чаще. Обычно разделяющая все Дашины мнения Алка сохраняла настороженность.

– Наша новая подруга полностью унаследовала от Юли ее борючесть, вот увидишь! – утверждала она ревниво. – На ее пути лучше не попадаться, если не хочешь, чтобы тебе откусили нос.

Носы Маринка еще никому при них не откусывала, но смотреть умела так сердито, что представить человека, у которого хватит смелости ее обидеть, было невозможно. Ей удалось поставить на место даже умную желчную Анну Ивановну.

Маленькая, с крошечным обезьяньим личиком Анна Ивановна преподавала в старших классах русский язык и литературу. Она не считала мальчишек достойными своего острого злобного язычка объектами, зато девочки, больно оскорбить которых было легко, истерически ее боялись. Анна Ивановна всегда медленно прохаживалась между партами, вкрадчиво заглядывая в лицо жертве.

– Почему ты грызешь ногти на руках? – сладко улыбалась она. – Я могу предложить тебе лучший вариант: сними ботинки и начинай грызть ногти на ногах!

Красная от стыда девочка послушно начинала всхлипывать в ладони.

Дашу она не трогала после того, как та гордо сообщила, что роман «Мать», который они долго мусолят на уроках литературы, – плохой, слабый, и не только Даша так считает, а вообще в определенных кругах к творчеству Горького принято относиться иронически.

– В каких таких кругах? – подозрительно поинтересовалась Анна Ивановна, но, усмехнувшись, не потребовала ответа. Она сама знала, в каких кругах, и причисляла себя к тем же.

К Алке, милой и непритязательной, она обычно тоже не вязалась, считая, видимо, что по-настоящему обидеть ее жалко, а чуть-чуть неинтересно. Через неделю после Маринкиного прихода в класс Анна Ивановна, выслушав Алкин ответ по «Поднятой целине», всего-то и сказала ей:

– Ответ твой, Попова, глупый. Лепетала, лепетала, а тему не раскрыла. Громыхаешь бессмысленно, как пустая кастрюля! Садись… Попова от слова «попа».

Алка трогательно вытянула трубочкой дрожащие губы, уставившись узкими глазками в пол. Но тут поднялась спокойная Маринка.

– Анна Ивановна, вот вы – человек умный и интеллигентный?.. – с вопросительной интонацией произнесла она, делая долгую паузу, и улыбнулась, не желая заканчивать фразу.

– Садитесь, адвокат Весницкая, – задумчиво ответила Анна Ивановна, ничуть не рассердившись.

– Маринка, ты запросто могла и в нашей школе конфликт учинить! – восхищались девочки. – За все годы ей впервые возразили!

– А я с ней не конфликтовала! Что я ей такого сказала? Что она умная? Так я ее похвалила! Какие ко мне претензии?

Маринке нравится мальчик из их класса, Володя Шульман. Юля говорит, евреи – самые лучшие мужья.

– Еврей, с одной стороны, плохо, их притесняют, не позволяют делать карьеру, – шепчет Марина. – А с другой – неизвестно, как жизнь повернется, может, евреям снова откроют выезд – это интересная перспектива!

– Ты что, замуж за него собралась?! – хихикает Алка. Она наконец приняла Марину.

– Алла! – надувает щеки Маринка. – Свою жизнь надо продумывать заранее.

– Так говорит Юля! – хором произносят Даша с Алкой.


Выпускные экзамены прошли для подруг спокойно, не считая неожиданной Алкиной тройки за сочинение. Плохо раскрыла образ деда Щукаря из «Поднятой целины». А может быть, мстительная Анна Ивановна решила на бедной Алке показать, кто все-таки хозяин в доме. После объявления оценок за сочинения родители стали на всякий случай запирать Алку в квартире, чтобы к следующим экзаменам она подготовилась получше. Поняв, что ее держат, как зверя в зоопарке, она вовсе перестала заниматься и часами спала за столом, положив голову на руки. Услышав шаги родителей за дверью, мгновенно просыпалась и начинала светскую беседу.

– Ну как ты, Аллочка?

– Учу, мамочка!

Хорошее отношение учителей спасло ее от троек, и остальные экзамены она сдала прилично, получив четверки по всем предметам и даже пятерку по английскому.

Перед экзаменами Юля излилась на школу конфетно-коньячным дождем. Учителя пожимали плечами, уверяя, что Марина Весницкая учится хорошо и никаких неожиданностей быть не может. Но Юля умело пользовалась двумя взглядами. Берущим взглядом она смотрела на своих пациенток, а дающим по мере надобности решала бытовые проблемы. Размашистым шагом Юля обошла все кабинеты, и все, кто должен был взять, взяли. Без сомнения, способная и усидчивая Марина получила бы пятерки самостоятельно, но Юля ничто в жизни не пускала на самотек. «Все под контролем!» – удовлетворенно повторяла она про себя любимую фразу.

Соне не пришло в голову ни запереть Дашу, ни сгонять в школу с сумкой шоколада, и в итоге Даша имела в аттестате что заслужила – легкие пятерки по всем гуманитарным предметам и трудные четверки по математике, физике и химии.

На выпускном вечере от лица родителей выступал Алкин отец, красивый и торжественный в своем полковничьем кителе. Пока Алексей Петрович в меру прочувствованно говорил стандартно-трогательные слова, Алка сидела с закрытыми глазами и сморщенным от напряжения лицом, больно вцепившись в Дашину руку, стыдясь и волнуясь. Полковник эффектно завершил речь, послышались аплодисменты, и Алка, прошептав «Слава Богу, все!», открыла глаза, настороженно оглянулась по сторонам, не смеются ли над ее папой, и тоже захлопала.

Алка в вязаном белом платье. Платье чуть короче, чем сейчас модно. Платье вязала Галина Ивановна, и немного не хватило шерсти, Алка плакала, и они с Мариной обошли все магазины, но именно такой, кремово-белой, не достали. Зря она расстраивалась, Алке так даже лучше, выше открыты ее прямые крепкие ноги.

Юля сидит рядом с завучем и, улыбаясь, что-то рассказывает. Она не пользуется сейчас ни дающим, ни берущим взглядом, а просто радуется. Марина в роскошном платье «из посылки». Это значит, чьим-то родственникам из-за границы прислали посылку, в которой было это кружевное платье немыслимой красоты, и Юля у чужих родственников купила его Марине. Юля смотрит сейчас на нее, кажется, даже глаза утирает, неужели плачет? Неуютно, наверное, быть одной, вдруг жалеет ее Даша.

Папа и Соня сидят в правом углу зала и смотрят – Папа рассеянно, а Соня напряженно – на Дашу в широкой голубой юбке и маленьком пиджачке. Специально сшили не платье, а костюм, чтобы можно было потом носить «как нарядный», а не только один раз надеть на выпускной вечер. После школьного бала она ни разу его не надела, выбросила вместе со школьной формой.

Даша отказывается танцевать с Сергеем. Резко поворачивается, взмахивает голубым подолом и уходит.

– Дашка, жалко его, у него даже слезы на глазах показались, иди найди его, – ноет Алка.

– Он тебе больше не нужен, это бесперспективный вариант! – произносит Марина Юлиным строгим голосом.

Даша, возбужденно подпрыгивая на месте, только машет рукой.

– Девочки, мы больше никогда не наденем синие физкультурные штаны, не будем читать Шолохова, не будем спрашивать друг друга, что задано! Нам ничего не задано навсегда!

– Город ночью иначе пахнет, асфальтом, дождем, сиренью! – замечает Алка, высунувшись в окно. – Я еще никогда так поздно не гуляла!


В однокомнатную квартиру на 5-й Красноармейской надо было пробираться, зажав нос и перепрыгивая через лужи мочи на каждом этаже. Родителей, приводящих сюда детей-абитуриентов заниматься математикой, это не смущало. Несмотря на то что девочкам не грозила армия, непоступление в институт было равнодраматичным и для родителей мальчиков, и для родителей девочек, считавших провалившегося на экзаменах ребенка позором семьи. Последующая учеба неудачника на вечернем или, не дай Бог, страшно сказать, работа числилась общесемейным провалом.

На время предэкзаменационной июльской горячки хороший репетитор мог позволить себе расположить будущих абитуриентов где придется, даже вокруг мусорного бачка. Снятая на несколько месяцев непрезентабельная эта квартира была поэтому плотно, как созревший стручок горошинами, набита вчерашними десятиклассниками. Мальчишки и девчонки выглядывали из каждой щели, в которой помещалось сидячее место.

Сугубо неиндивидуальный подход к обучению также родителей не смущал. Этот репетитор был известен в городе своими связями с приемными комиссиями нескольких технических институтов и потому считался особенно ценным. Его передавали друг другу только очень хорошие знакомые.

За колченогим столом на кухне умещались пять человек, еще семеро занималось в комнате, а двоим бедолагам достались сиротские местечки на табуретках в коридоре. Математик, маленький животатый человечек с отвисшим носом, мотался из комнаты в кухню, как пингпонговый шарик. На нем всегда пузырилась одна и та же клетчатая, пропахшая потом рубашка.

Дашино место было на кухне. Она сидела за кухонным столом, положив голову на руки, и спала с открытыми глазами, встряхиваясь только с приближением запаха пота. Человечек, нависая животом над столом, быстро спрашивал: «Решили задачу? Вот вам следующая». И снова убегал в комнату. Она ни разу не призналась ему, что не может решить ни одной задачи, только преданно смотрела в глаза и кивала головой.

В час репетитор брал пять рублей, с четырнадцати душ получалось семьдесят. Папа получал большую профессорскую зарплату – пятьсот рублей в месяц, Алкин отец, полковник, тоже зарабатывал много, триста пятьдесят рублей, а Соня служила в НИИ за обычную инженерскую ставку, сто шестьдесят рублей. У Маринкиной Юли зарплата была такая же. Дополнительно к зарплате она, по ее собственному выражению, «вынимала из женского полового органа» бесконечные коробки конфет, бутылки коньяка, дефицитные театральные билеты… да чего там только не было! Частенько в женском половом органе находились деньги, в основном за произведенный под наркозом аборт. «Репетиторы за лето зарабатывают на машину», – завистливо и печально говорила Юля, сожалея о невозможности сезонно набрать целую корзину абортов, выросших как грибы под летним дождем.

– Чертова математика, чертовы интегралы, – злобно бормотала Даша, скатываясь по ступенькам и стараясь не угодить в лужу.

Сегодня она заснула по-настоящему, полностью одурев от духоты, запаха чужого пота и флюидов напряженной умственной деятельности, исходящих от соседей по столу. Во сне ей привиделся оживший интеграл, оказавшийся стоящим на задних лапах крокодилом. «Шла бы ты, Даша, спать. Или читать. Или писать. Меня ни за что не взять!» – сказал крокодил-интеграл. Оставшуюся часть урока она потратила на размышления о правильности выражения «крокодильи лапы». Не лучше ли будет звучать «крокодильи ноги»?

Даша затесалась в толпу поступающих в технические вузы неожиданно для самой себя, поэтому ей казалось, что она здесь случайно. Папа дружил с Юрием Викторовичем, доцентом кафедры общей химии в университете, а Юрий Викторович дружил с доцентом кафедры русского языка Игорем Сергеевичем. Игорь Сергеевич обещал попросить своего заведующего кафедрой, чтобы он, в свою очередь, попросил за Дашу на кафедре английского языка, чтобы он… и так далее, чтобы Дашу приняли в университет на филологический факультет. Кто-то заболел, сложная цепочка рассыпалась и не подлежала восстановлению. Тогда Папин друг Юрий Викторович веско произнес: