Наталия Терентьева - Бедный Бобик

– Nimm zuruck![3]

Продавец улыбнулся, чуть поклонившись:

– Данке шон[4], – старательно выговорил он по-немецки.

Жанна вздохнула, глядя на них, и неожиданно очень громко сказала:

– Андерлюхтен у-ха-ха!

Немец шарахнулся в сторону, продавец вытаращил глаза.

– А что вы сказали, тетя Жанна? – спросила Маргоша.

– А кто его знает, – весело пожала плечами Жанна. – Так один мой знакомый им все время говорит, они дергаются. – Она царственно повернула голову к немцу: – Нех-шиссен, битте.[5]

Маргоша повторила, хохоча, по-русски:

– Не стреляйте, пожалуйста! Я поняла, тетя Жанна! Не стреляйте, дяденька!

Жанна кивнула и рявкнула продавцу:

– Синий! Веер! Вердам нох маль![6]

Немец засмеялся, с удовольствием оглядел пышущую жаром и негодованием Жанну и, послав ей воздушный поцелуй, отошел.

Продавец, широко улыбаясь, на чистом русском языке сказал, раскладывая перед Жанной несколько вееров:

– Пожалуйста, гражданочка! Тридцать шекелей! Для вас – двадцать восемь…

– А на самом деле – десять, да? – усмехнулась Жанна. – Спасибо, что хоть товарищем не назвал. У нас теперь все господа, ясно? Кто в портках и кто без – не важно. Это ты здесь, гражданин мира, стоишь по восемнадцать часов, перед фрицами выёживаешься. Сколько стоит это фуфло?

К ним быстро подошла взволнованная Оксана, взяла Жанну под руку и, увидев у той в руках огромный яркий веер, отороченный перьями, рассмеялась:

– Зачем тебе это?

– Жарко очень, давление поднялось.

– Ну ясно… – Оксана кивнула и, выразительно глядя на подругу, тихо и быстро произнесла:

– Все в порядке.

Жанна громко уточнила, сокрушенно качая головой:

– Не пустили Дениса в Москву?

– Не пустили, – развела руками Оксана.

Маргоша схватилась за уши:

– Ой, бедный папка… Мам, а что теперь будет?

– Ну что… – пожала плечами Оксана. – Мы тоже постараемся задержаться, пока ему документы новые будут делать… Ну или паспорт вдруг… – посмотрела она на Жанну, – подкинут…

Жанна тяжело вздохнула:

– Вот это вряд ли…

– А как же твоя работа, мам? Ты же говоришь – половину без тебя разворуют.

– Половину разворуют – половина останется, – улыбнулась та и подмигнула Жанне. – Прорвемся! Маргошенька!.. – Оксана неожиданно крепко поцеловала дочь. – Пойдем к папе, пожалеем его!

Жанна послала воздушный поцелуй продавцу:

– Ауфидерзейн[7], гражданин! – Для верности она еще подняла кулак. – Но пассаран! Zum Teufel![8]

Продавец шутливо отдал ей честь, смотря вслед со смешанным чувством восторга и ужаса.

Жанна и Оксана с двух сторон подошли к совершенно потерянному Денису и взяли его под руки. Борис, забегая перед ними, быстро приговаривал:

– Денис Игоревич, мы постараемся… гм… как только сможем… наша фирма… у нас никогда… таких людей встречаем…

Жанна отмахнулась от гида:

– Не суетись, а! Возьми чемодан лучше.

Денис, не глядя, отдал гиду вещи и побрел, опустив голову. Выйдя на улицу, он посмотрел на взлетающий в небо самолет и закусил губу. Оксана проследила его взгляд.

– Деня… Ну Денечка… – Она погладила мужа по руке. Тот никак не отреагировал, но и не сопротивлялся. – Это быстро уладится… Слышишь? Может, найдется паспорт, подкинут…

– Вот именно, – кивнула Жанна. – Денег потребуют.

Денис шел, как будто ничего не слыша. Жанна весело продолжала:

– А мы им – свое «накося!». Мы новый паспорт сделаем! Чистенький, без единой печати, не залитый вином!

Денис посмотрел на нее и отвернулся. Жанна предложила:

– Кстати, не выпить ли нам?

– А где Маргоша? – спросил вдруг Денис.

– Да здесь она, – ответила Оксана и сама оглянулась. – Маргоня!

Девочки нигде не было видно. Денис резко освободился от рук двух женщин, ведущих его, как под конвоем.

– Бабы, вы что, сдурели? Девчонку потеряли! – закричал он и быстро пошел обратно в здание аэропорта.

Женщины едва поспевали за ним. Борис с вытаращенными глазами бежал рядом и крутил головой, надеясь увидеть Маргошу первым.

– О Господи… Жанка, она же с тобой была!..

– Да, когда ты подошла, она рядом стояла…

– Ну да… Господи… – Оксана закричала: – Маргоша! Маргоша!.. – Ее голос почти не был слышен за объявлениями об отлетах и прибытиях. – Ну все… Деня! В полицию давай опять!..

Денис метался по залу, пытаясь разглядеть в толпах туристов девочку. Вдруг под тем самым фикусом, от которого Жанна предлагала отломать ветку, он увидел сидящую на кадке Маргошу. Она запихивала в рот пригоршни чипсов из большой пачки и тоже озиралась по сторонам.

– Маргоша! – Денис подбежал к ней. – Дочка! Господи!

– Ой, пап, а я вас потеряла… – обрадовалась девочка. – Решила здесь ждать, никуда не ходить…

Денис крепко обнял ее.

– Ну молодец… Молодец… А мы думали… – Он помахал рукой Оксане: – Эй, леди, ваша дочь здесь! – И поцеловал Маргошу, не выпуская ее из рук. – Уминает чипсы дочь наша…

Оксана подошла, запыхавшаяся, разъяренная:

– Ты что?! Ты куда ушла? Я чуть с ума не сошла…

– Ладно, ладно… – Денис закрыл от нее Маргошу. – На себя орите. Оставили ребенка, забыли о нем… Ребенок потерялся…

Оксана решительно тряхнула девочку за плечо:

– Все. Пошли. Так, приедем в Москву – ни шагу одна не ступишь! Раз такая раздолбайка. Потерялась она!..

Маргоша примирительно посмотрела на мать, прижимаясь к Денису:

– Мам…

– Не «мам»! Не «мам»! – никак не могла успокоиться Оксана. – Будешь ходить с телохранителем! – Она энергично пошла к машине, на которой они приехали.

– Ой, мам, не надо… У нас в гимназии некоторых детей около класса ждут телохранители… И у туалета…

– Зато их родители спят спокойно. Все! Решено! Не обсуждается!

– Оксан, может, не стоит так горячиться… – неуверенно возразил Денис.

– Ты еще будешь мне тут!.. Тебе-то, конечно, все равно, если ее украдут… – Она осеклась под взглядом мужа. – То есть…

Денис обнял девочку:

– Да я вообще сам ее продам кому угодно… В зоопарк, например, и сторожем к ней в клетку устроюсь… Да, заяц? – Он поцеловал ее в ухо, Маргоша засмеялась, повиснув на нем. – Там будет написано «Исключительный экспонат Маргоша длиннохвостая и ее папка-растеряйка»!..

Алена ходила по большой гостиной, рассматривая картины, фотографии, маленькие бронзовые статуэтки. Ее взгляд привлекла старая фотография молодой женщины, с лицом не очень правильным, но породистым и одухотворенным.

Вошедший в эту минуту Эммануил заметил Аленин интерес:

– Это моя матушка, – объяснил он. – В доме везде ее портреты, так что ты не ревнуй. Я ее очень любил.

Алена, не зная, что на это сказать, кивнула:

– Я свою тоже люблю.

Эммануил подошел к ней, хотел обнять, но не решился и только провел рукой по ее спине.

– Деточка, я не буду ни на чем настаивать… Но обещай, что полюбишь меня.

Алена сделала едва заметный шаг в сторону.

– Я… постараюсь.

Пожилой композитор взял ее руку и стал долго, бережно целовать.

– Радость моя!

Алена через силу улыбнулась.

– У меня никогда не было невесты… – тихо проговорил Эммануил. – Я закажу тебе платье в Париже. Хочешь?

– Да. Конечно, – ответила Алена, мягко высвобождаясь.

– Ты устала? Хочешь прилечь? Я провожу тебя в твою спальню.

– Да, спасибо.

Эммануил, аккуратно взяв девушку за локоть, торжественно повел в ее комнату.

Алена села на край большой кровати и так и просидела, глядя в окно, пока не стемнело. Она не могла ни читать, ни звонить кому-то. Надо бы позвонить Кире… Алена представляла, что та скажет. Можно позвонить Денису и сказать, что она выходит замуж. А вдруг он ответит: «И слава Богу! Давно пора!» Давно пора… Алена вспомнила, как, собирая сегодня утром вещи, все ждала, что он объявится. Раньше он иногда начинал звонить каждый час, и тогда ей казалось, что они весь день не расстаются. Она представляла, как он сидит в своем офисе. Вот он пошел перекусить в соседний ресторан, вот идет по бульвару, остановился у афиши и выбирает фильм или спектакль, на который они пойдут вместе… Конечно, когда он отдыхает с дочкой, он не будет названивать каждую минуту. Да и дорого…

Алена отгоняла от себя сомнения, а они упорно возвращались и возвращались. Почему-то в этот раз она видела Дениса у моря с Маргошей и еще с женой, и ничего не могла поделать. Она не могла ничего поделать и с тем, что уже несколько лет просыпалась в одно и то же время с Денисом – в семь пятнадцать так в семь пятнадцать, в половине шестого так в половине. Как и с тем, что, услышав его голос, долгожданный, любимый, не могла ни упрекнуть, ни начать выспрашивать, где он был и почему не звонил несколько дней.

Когда же они встречались, то все ее сомнения уходили напрочь. Если есть на свете у каждого человека вторая его половинка, то Денис был ее половинкой, так хорошо, так прекрасно было ей с ним каждую минуту. Они часто думали одинаково, только Денис успевал сказать раньше и смешнее, им нравились одни и те же книги и фильмы, они одинаково не любили шумных сборищ и бессмысленных разговоров с малознакомыми людьми.

Почему-то в последнее время Алена все чаще и чаще думала: «А как же Оксана, жена Дениса? Наверно, ей очень плохо… Она же одна теперь…» Как-то она решилась спросить об этом у Дениса. Тот пожал плечами: «Почему она одна? У нее Маргоша». И прекратил все разговоры на эту тему. Получается, что в треугольнике все равно кому-то плохо, и не очень понятно, лучше ли это, если плохо не тебе…

Алена не сразу услышала тихий стук в дверь. Она спустила ноги на пол и ответила:

– Да?

В комнату заглянул Эммануил. Он остановился в дверном проеме, аккуратно причесанный, в темно-синей шелковой пижаме, на которую был накинут такой же распахнутый халат.

– Не спишь? – спросил он, по-прежнему не переступая порог.

Алена помотала головой.

– Искал какой-нибудь колпак, чтобы насмешить тебя… С кисточкой…

– Или с бубенчиком… – улыбнулась Алена, но прозвучало это невесело.

Композитор опустился на пол у дверей и положил руки на колени, став похожим на старенького мальчика.

– Как наш малыш? Стучался вечером? – спросил он, ласково глядя на Алену.

– Это пока не малыш, Эммануил, – неожиданно резко ответила та. – Это… зародыш.

Эммануил внимательно посмотрел на нее и понимающе улыбнулся.

– Ну, не буду, не буду… – Он встал. – Целую ножки, любимая, – проговорил он негромко, почти прикрыв за собой дверь.

Алена не знала, что сказать, а он, похоже, ждал ответа и не уходил. Алена опустила голову, он же, не спуская с нее глаз, медленно вернулся в комнату.

– Доброй ночи, – сказал он.

– Вам тоже… спокойной ночи, Эммануил…

– Хочешь, зови меня Эма…

– Нет!.. – вскрикнула Алена.

Композитор приблизился к ней:

– Я чем-то напугал тебя?

– Нет. – Алена постаралась улыбнуться. – Нет, все хорошо. – Просто… имя… Я знаю одного человека, которого так зовут.

– Это… он? Твой…

– Нет. Нет!

– Хорошо. Спи, пожалуйста. – Он быстро ушел, сильно прихрамывая.

Утром за завтраком Эммануил намазал Алене тонкое печенье маслом, протянул на ладони:

– Я тебя буду всегда кормить, детка, хорошо?

Алена кивнула, стараясь не сталкиваться с ним взглядом.

– Как ты спала?

– Хорошо, спасибо.

«В дверь никто не скребся и по телефону в трубку не дышал…» – подумала Алена и слегка улыбнулась собственным мыслям. Эммануил тут же заметил ее улыбку.

– Ну вот, девочка моя больше не плачет. Ты не будешь у меня плакать. Скажи мне, Аленушка, ты – свободна?

Алена удивленно подняла на него глаза.

– Я имею в виду – чтобы мы могли подать заявление, тебе не придется с кем-то… гм… разводиться?

– Нет, – улыбнулась Алена. – Не придется.

– Прекрасно. Я хочу, чтобы ты прошлась сегодня по магазинам. Вот деньги, – показал он на темную шкатулку, стоящую на буфете, – на мелкие расходы, на хозяйство… Хозяйством тебе, конечно, заниматься, не надо. Ко мне приходит замечательная женщина, я, кстати, взял на себя заботу о ее дочери, она тоже… гм… ну, не важно, я как-нибудь расскажу, если тебе будет интересно… А ты, моя радость, купи себе новое платье, какое захочешь, можно розовое… Тебе пойдет… Или, скажем, красное… Мы вечером пойдем к одному человеку в гости. Хочу тебя представить уже как свою жену. – Эммануил посмотрел на Алену, низко склонившую голову. – Почему ты ничего не ешь?

– Я… Да, буду… Хорошо.

Она через силу откусила кусочек печенья, горько пахнущего миндалем или же имитацией миндального запаха. Искусственный ароматизатор, идентичный натуральному. Порошок, благоухающий клубникой, ванилью, миндалем… Сильный, радостный аромат – безоговорочная имитация. Чем только не пахнет настоящая клубника… Гнилью, навозом, ящиком, в котором она лежала, толстым целлофаном, которым ее заботливо прикрывали от последних морозов и первого палящего солнца, росой, большими коричневыми жуками, облюбовавшими ее густые кустики, и еще чем-то таким, чем пахнет только живое…