Наталия Терентьева - Бедный Бобик

Эммануил работал до позднего вечера, не выходя из комнаты. Алена слышала, как он повторял в разных вариантах одну и ту же мелодию. Вот она в мажоре. Вот чуть помедленнее, вот поднялась выше и звучит уже в миноре. Потом Эммануил надолго замолчал, и Алена подумала, что он закончил работу и сейчас выйдет. Но он неожиданно заиграл снова – бравурный военный марш, в котором девушка с трудом узнала все ту же мелодию, на что-то теперь очень похожую. Ну конечно, есть такой мультфильм, про двух любознательных обезьянок… Неужели это он писал к нему музыку? Писатель пишет одну длинную книгу всю свою жизнь, композитор – одну симфонию… или песенку…

Алена в одиночестве выпила чаю, попробовала посмотреть в гостиной телевизор, но услышала, что Эммануил прекратил наигрывать – наверно, ему мешал звук. Что-то стукнуло. Может быть, он уронил статуэтку. У него на рояле стояла маленькая черная нимфа, пузатенькая, кривоногая, с толстыми бедрами, огромными висячими грудями и плоским лицом с выпяченными губами. Символ плодородия какого-то африканского племени. А может, он вовсе и не ронял этот символ. А стукнул себе по пальцам крышкой рояля, потому что в его доме ходит чужой. Чужой и не очень честный человек.

Девушка выключила телевизор и пошла к себе в комнату. Она долго рассматривала пейзаж на стене, уверенная, что видела его когда-то раньше. Тихий вечер в голландской деревне. Большой дом, раскидистый дуб, несколько курочек, тропинка, спускающаяся к речке или ручью… И только когда переводишь взгляд на небо, понимаешь, почему такое неспокойное, такое тревожное ощущение возникает от этой картины. По небу несутся огромные, темные, похожие на летящих троллей тучи. Вот один запрокинул косматую голову и хохочет, другой открыл рот, а из него торчит единственный огромный кривой зуб, два других сцепились ногами и бешено крутятся в страшном танце… А на земле – ни ветерка, не колыхнется веточка у дуба, ровнехонько стоят аккуратные кустики с желтыми цветочками, прохаживаются опрятные курочки…

Алена села в кресло и стала смотреть на медленно темнеющее небо. За окном еле заметно качались ветки лип. Наверно, в середине лета здесь чувствуется, как пахнут липы, сладко, томительно… Вид из окна и правда хороший, хоть в этом не пришлось врать… И тихо, очень тихо… Недавно построенные большие дома приглушают звуки мчащихся машин…

Когда девушка проснулась, за окном уже светало. Она проспала всю ночь в кресле. Эммануил укрыл ее мягким клетчатым пледом, а она даже не слышала. Алена сняла плед, аккуратно свернула его вчетверо, положила на застланную кровать. Подошла к окну. Ветки липы с маленькими бледно-зелеными листочками недвижно темнели на светлеющем небе. Алена приоткрыла фрамугу, глубоко вдохнула. Хороший, чистый воздух. Прекрасный район. Как будто не в Москве.

В прихожей Алена привычно взглянула на себя в профиль, на растущий день ото дня живот. На телефонном столике она увидела маленький блокнот и ручку. Чуть подумав, написала: «Простите меня, пожалуйста». Она достала из большой полупустой сумки белый свитер, в котором приехала к Эммануилу, набросила его на плечи. Тихо повернув дверную ручку, вышла и захлопнула за собой тяжелую дверь.

Выйдя на пустынную улицу, она остановилась. Есть что-то необыкновенное в начале любого дня. Самые первые минуты, когда день разгорается… Так редко выходишь в это время на улицу… Даже дворников еще не видно. Вот разве что в деревне женщины на рассвете идут первый раз подоить коров. Интересно, смотрят ли они на небо, когда спешат в коровник с чистым подойником. Скорей всего – смотрят. И поют потом бесконечные песни про что-то очень простое и главное, наивно рифмуя «небушко – хлебушко»… Пели когда-то. Сейчас, наверно, напевают мелодии Эммануила, милые, нехитрые, легко запоминающиеся.

Алена несколько раз вдохнула полной грудью. Если идти пешком, то как раз к завтраку она попадет к себе домой. У нее останется еще время, чтобы принять душ, позвонить Кире и… проверить память телефона. Ведь, может быть, кто-то, кто не звонил за эти дни на мобильный, звонил домой? Хотел поговорить, когда рядом никого нет…

* * *

Абсолютно голый Эмиль лежал на разобранной постели. Лениво нажимая на кнопки телевизионного пульта, он переключал программы, задерживаясь несколько секунд на каждой. Подняв глаза, он проследил, как Вика в красивой коротенькой рубашонке принесла на подносе сок, кофе, коньяк, орехи, поставила все на столик рядом с ним. Эмиль, с трудом дотянувшись, взял ее за ногу и погладил упругое бедро:

– Ммм… – промычал он с удовольствием. – При-сядь-ка…

– Ты просто как Тарзан сегодня… – засмеялась Вика.

Эмиль неторопливо залез ей рукой под рубашонку, продолжая мычать. Вика осторожно села рядом, взяла его руки в свои и нерешительно проговорила:

– Эмиль… Я так хочу ребенка… Мне скоро уже тридцать лет…

– Как?! – испуганно воскликнул Эмиль. – А я думал – двадцать… Мы так не договаривались…

Девушка мягко, но серьезно ответила:

– Мы ни о чем с тобой не договаривались, правда, Эмиль?…

Он попытался сохранить шутливый тон:

– Кое о чем смогли договориться… – И снова запустил руки под ее рубашонку.

– Почему ты так боишься, что я забеременею? – спросила Вика, не убирая его рук.

Эмиль с силой сжал ей грудь, так, что она ойкнула.

– А я не боюсь. Я просто не хочу этого. Ты же не будешь жить вместе с моей Мананой?

Вика, не очень понимая, шутит он или нет, осторожно проговорила:

– Не буду, конечно…

– Правильно. А бросить я ее не могу. Она мне троих детей родила. Как же я ее к старости брошу? И тебя тоже одну с ребенком не оставишь, так? И как быть?

– Ты что, серьезно – про то, что всем вместе жить? А она согласится?

Эмиль кивнул:

– Она женщина ученая – битая. Она все делает так, как я говорю. И счастлива от этого. А ты вот, – он притянул ее к себе, – лошадка норовистая… И очень мне поэтому нравишься… Ты другая, я тебя еще не объездил… – Перевернувшись, он притянул ее к себе. – Я и не думал, что ты хочешь рожать… Не помнишь разве, когда ты сама у меня появилась?

– Помню, – тихо ответила Вика.

– Вот именно. Манана ждала третьего. Была толстая, уродливая и капризная. Ты тоже хочешь стать такой?

– Хочу, – кивнула Вика.

– Но ты, надеюсь, понимаешь, что тогда придется сделать мне? Сама скажи…

– Ты найдешь тонкую и красивую?

– Конечно. Как же я могу беспокоить беременную женщину? Своими грубыми желаниями? – Он подмял девушку под себя, пытаясь овладеть ею.

Вика оттолкнула его руки и выскользнула из-под него.

– Извини. – Она встала. – Одевайся и уходи, Эмиль. Если все правда, что ты говоришь, ты – чудовище.

Эмиль внимательно посмотрел на любовницу:

– Ай-яй-яй… Все неправда, но я уйду.

Он потянулся, спокойно встал, накинул рубашку, резко влез в плотные шелковистые джинсы и, стараясь скрыть раздражение, рывком застегнул застрявшую «молнию».

– Подойди ко мне, девочка.

Вика подошла к нему:

– Что?

Эмиль со всего размаху ударил ее по щеке. Девушка отступила от него на шаг:

– Ты что, с ума сошел?

Эмиль, не отвечая, взял обе ее руки, завалил девушку на постель, прижимая коленом, выдернул свой ремень и, крепко держа ее левой рукой, начал бить им.

Вика тщетно пыталась вырваться:

– Ты сбесился… Господи… Прекрати!..

Эмиль продолжал молча и ловко хлестать ее. Вика от бессилия заплакала.

– Мог бы еще и поиметь тебя, но не хочу доставлять тебе такого удовольствия. – Он наконец отошел от любовницы и стоял, поигрывая ремнем и улыбаясь, глядя на нее.

– Сволочь… – негромко проговорила Вика в подушку.

Он неторопливо подошел к ней опять, намотал на руку ее длинные волосы, другой рукой погладил по шее и щеке.

– Не болтай языком, он у тебя не для этого! – И еще раз сильно ударил ее по лицу.

Вика извернулась и вырвалась у него из рук:

– Убирайся! – Она хотела закричать, но от слез закашлялась.

– Легко! – засмеялся Эмиль и быстро, но спокойно вышел из комнаты, бросив на ходу: – Маленькая русская дрянь…

* * *

Алена проснулась от странного ощущения. Оттого, что малыш внутри нее проснулся раньше и чуть-чуть повернулся. Алена открыла глаза, уже зная это. Она еще полежала какое-то время, замерев, боясь, что это новое, тайное знание уйдет, растворится. И она опять окажется одна. И когда она уже твердо решила, что ей просто показалось, он повернулся снова. Она тихо засмеялась, представив, как малыш устраивается поудобнее на бочок в ее животе.

Алена вспомнила строчку Волошина: «Я давно уж не приемлю чуда, но как сладко слышать – чудо есть!» Стихотворения Волошина Кира читала ей с двух лет вместе со стихами детских поэтов. Алена так долго и думала, что где-то на берегу далекого моря есть волшебная страна Коктебель, где живут все брошенные зайки и плюшевые мишки с оторванными лапами, где пляшут сказочные мухи с комарами, и все лягушата и мышата лечат разбитые носы у старого доброго доктора, в просторной тунике, с бородой и круглой лысиной…

Чудо есть… Мужчины, даже самые лучшие, знают о нем только понаслышке. Потому что единственное чудо на свете – это маленький человек, который растет и растет где-то в сокровенной глубине Алениного тела и не догадывается пока, что его здесь не очень ждут. Что есть где-то далекие острова, на которых гуляют птицы с лохматыми головами и бедный Денис со своими сомнениями и одиночеством, что белые собаки с кровавыми глазами откусывают детям руки… Всего этого он не знает, собираясь месяца через четыре выкарабкаться из воды на сушу и тоже ждать удивительных чудес и верить в них, первые семь-восемь лет своей жизни…

Денис… Что он сейчас делает? Алена неожиданно вспомнила, как в прошлом году Денис первый раз переночевал у Оксаны в день рождения Маргоши. И сам честно об этом сказал ей. Рано утром, часов в восемь, он примчался к Алене и сразу, с порога, предупредил: «Она – мать моего ребенка, а тебя я люблю».

Да, точно, это он сказал тогда. А когда же – то, другое, замечательное, что Алена всегда вспоминала, когда окружающие сочувственно крутили пальцем у виска, глядя, как идут и идут ее годы – в одиночестве, в ожидании никак не определяющегося в своих решениях Дениса? «Я ничего не боюсь в этой жизни, – признался ей Денис, как-то проснувшись утром, кажется, в позапрошлом году. – Лишь бы ты всегда была со мной».

Разве может быть что-нибудь надежнее этих слов? Казалось ей раньше… Но теперь у нее порой возникала мысль: Денис что-то очень важное путает в этой жизни. Что – Алена никак не могла сформулировать. Становилось больно и страшил ответ, который был где-то рядом.

Алена думала и поглаживала при этом малыша в своем животе, а малыш возился и все никак не мог успокоиться. Наверно, был чем-то недоволен. И правда, мама ходит по гостям, по дворам, спит в чужих креслах, пьет несладкий чай из чужих чашек, плачет. А ему как быть? Трястись от страха вместе со своей мамой и мучиться? Ребенок, еще не родившийся, слышит все и все чувствует, что происходит с его матерью.

Алене вдруг захотелось как можно скорее потрогать маленькие ладошки, крохотные ножки, увидеть ротик, носик, бровки своего малыша. Неужели это когда-то будет? Какие все-таки долгие – эти девять месяцев. Она снова уснула, держа руку на ожившем животе.

Последний урок закончился в половине девятого вечера. Было еще очень светло. Алена вышла на крыльцо старой музыкальной школы, на ходу застегивая папку с нотами, и привычно посмотрела на темный силуэт Серебряного Бора за каналом Москвы-реки. Из окон был виден лес, красивый поворот реки с излучиной. Жить бы здесь… Как раньше – ведь некоторые учителя жили прямо в школе. Теперь, наверно, такое возможно только в деревне, да и то вряд ли…

Из школы тем временем высыпали последние ученики. Две девочки громко окликнули Алену:

– До свидания, Алена Владимировна!

Алена помахала ученицам, застегнула легкое пальто на все пуговицы и вышла к дороге. Она прошла мимо троллейбуса, на секунду засомневалась – не доехать ли ей на нем до дома, но все-таки решила пройтись пешком. Вечером позвонит Кира и бодро спросит: «Ты что сегодня съела? А сколько часов гуляла?» И надо будет честно отвечать. Да и без Киры… Самой нужно думать о своем здоровье.

Девушка завернула за угол, в почти пустынный переулок, чтобы не идти по проспекту. Как категорически выражается Кира – чем дышать выхлопными газами, лучше вообще не гулять.

Она шла одна по небольшой улочке и через некоторое время услышала сзади звук движущейся машины. Алена инстинктивно оглянулась и увидела, что на расстоянии от нее очень медленно едет темно-синяя иномарка. Через несколько метров девушка замедлила шаг, приостановилась, услышала, что машина тоже остановилась. Алена пошла дальше, и машина тоже поехала. Тогда она повернулась и пошла обратно, навстречу машине. Либо бежать без оглядки, либо – так. Алене было страшно, но продолжать путь, когда преследователь за спиной, – еще хуже.