Наталия Терентьева - Бедный Бобик

Отец Григорий улыбнулся Оксане:

– Видишь, ни на секунду тебя не отпускает, как будто слышал нас сейчас… Ревнует к богам твоим… несчитанным… Чувствует, что его-то самого€ нет среди них…

Денис проорал:

– Бо-ог еди-ин…

– Надирают бесы Деню нашего, корчат. А на самом деле он глубоко религиозный человек, Деня твой, и в Бога неосознанно верующий. Только невоцерковленный он человек, потому плохо ему, притулиться негде. Пойду, матушка, не обессудь. – Священник крепко сжал Оксанину руку выше запястья и быстро ушел.

Денис, наконец добравшись до жены, набрал в руку полную горсть оливок и стал плевать ими, не прожевывая, в стенку напротив, стараясь попасть в висящее на стене чучело совы. Оксана погладила мужа по плечу, тот вырвался.

– Ушел? Вот прохиндей, Лешка-то, а? Ты знаешь, какой он на курсе был? Ни одну девчонку не пропускал, на руках и на голове в вестибюле крутился – брейк-данс выплясывал… Да еще и стихи писал… совсем короткие – две, что ли, строчки… Сейчас, подожди, я одно до сих пор помню, ммм… – Денис свободной рукой потер себе лоб. – А! Вот! – И он стал декламировать с пафосом, обращаясь к Оксане:

Когда в кустах мы с вами водку пили,

Любимая, меня вы не любили!

Денис коротко зарыдал в конце и другим тоном продолжил:

– Слушай, что-то ты такая толстая в этом платье… Может, переоденешься, а? А то я в тебе юной девы не угляжу никак… Оксан… Это, значит, теперь до самой смерти мне от тебя никуда нельзя, а то боженька в меня с неба плеваться начнет, да? Вот так вот, да? – Денис запихнул оставшиеся оливки в рот и выплюнул их все разом. – Или болезни страшные насылать, да? Милосердный-то наш и всепрощающий?

Оксана отступила от мужа на шаг:

– Церковь разрешает разводы, успокойся.

– Да-а?! А заметно, что я волнуюсь?

– Очень. И не плюй больше оливки на пол. Упадет кто-нибудь, упаси Господи…

– Тогда я тоже скажу… – И он закричал на весь зал: – То-ост! То-о-ст!

Подошел тоже порядком набравшийся Эмиль, предупреждающе взял его за шиворот:

– Денис…

Оксана махнула рукой:

– Пусть выскажется, а то лопнет.

– Слушай, тебе что в Писании сказано: прилепилась к мужу и молчи, а не хами ему. – Денис наполнил себе рюмку. – Внимание! Алё! Люди! Морды! Я вас не знаю! Все меня слышат?

Ему сдержанно ответила жена:

– Все. Хотя лучше бы ты помолчал.

– Э-э-э, нет! Помолчать! Господа бывшие товарищи! Мне, новопрде… новопреставленному супругу такой уважаемой дамы – Ок-са-ны Ва-лен-ти-нов-ны Тур-ча-нец, мужу такой…

Оксана сделала знак Лёлику и гувернантке, сидевшим справа и слева от Маргоши, чтобы те увели девочку. Маргоша, давно уже страшно расстроенная, уходить не хотела. Лёлик взял со стола фруктов, пирожных, отдал все гувернантке и что-то сказал на ухо девочке, поправляя пышную пелерину ее праздничного платья. Та грустно кивнула, еще раз взглянула на Дениса, который никак не реагировал весь день на ее умоляющие взгляды, и ушла за Лёликом.

– Да-а… Не дали сказать… – Денис отпихнул Эмиля. – Уйди к черту! – Денис коротко хохотнул: – У вашего Магомета, тоже небось черти служат, в подметалах… Эй, люди! Морды! Я – атеист! Все слыхали? И этим горжусь! А-те-ист! У меня богов нет! И жизнь одна! И очень короткая! И я – один! Один в космосе! Один родился и один умру! А это вокруг… – Денис широко развел руками, – всё хи-ме-ры! Никого из них не знаю! Нет! Ай, да уйди ты, не нашептывай! Ни-че-го не слышу! Вы – мне! Заткнули рот! Сиди, мол, Денис Игоревич, и не позорь своим тупым рылом вот енту супербле-е-ди! Да я… если бы не ты… я бы не фигней занимался, а наукой, наукой! Понимаешь? Ты из меня идиота сделала! Если бы не ты, я бы… я бы сейчас…

Оксана в полной тишине задумчиво повторила:

– Где б ты был, если бы не я…

– Де-де… – вздохнула Жанна. – В сраце!

Эмиль от неожиданности засмеялся, за ним – несколько человек из притихших гостей. Денис попытался выбраться из-за стола, Эмиль с Жанной с двух сторон усадили его на место. Он яростно отталкивал их руки и кричал, не в силах сопротивляться:

– Ты вообще закройся, дармоед! А ты, корова, скажи спасибо, что я тебе показал, где у тебя вход, а где выход!

Оксана, оглянувшись, сделала знак двум гостям в скромных костюмах, до этого тихо переговаривавшимся в дальнем углу. Они подошли к Денису, ловко, аккуратно приподняли его, перевернув горизонтально, и быстро вынесли из каминного зала.

Денис неожиданно расхохотался и, положив руки за голову, громко запел. Пока его несли по лестнице в дальнюю спальню на втором этаже, он все кричал:

– Бо-о-бики-бобики, бобики-подружки, бобики-бобики – ушки на макушке!

Гости после обеда как-то быстро разъехались, остаться ночевать никто не захотел, кроме Жанны и Эмиля. Оксана хотела пойти за Маргошей, которую увела к себе в соседний коттедж приятельница, но потом передумала. Пусть отдох-нет от взрослых проблем. Там еще две девочки, ее подружки, и ни одного пьяного папы… И Лёлик проследит, если надо – и накормит, и утешит. Оксана видела, как переживала Маргоша, но не в ее привычках было разводить сантименты. Она была уверена – если бы она сама, когда была еще совсем девчонкой, два года не ухаживала за больной бабкой, которая, до того как слечь, била ее вместо разговоров, то у нее бы ничего не вышло. Надо с детства учиться сжимать кулаки, стискивать зубы и уметь постоять за себя.

Хуже всего приходится самым любимым и ненаглядным деткам. Они всю жизнь рассчитывают на эту любовь, которой было в избытке в детстве, ищут ее, ждут и, не найдя, разочарованно обвиняют всех – в том числе отдававших им самих себя мамочек. А Оксана теперь с благодарностью вспоминает, как сидела в холодном чулане на промерзшей колченогой лавке, грызла сырую картошку, соскребая грязную кожуру обломанными ногтями, читала в темноте замусоленные учебники с изрисованными страницами и ждала, пока уснет бабка. Чтобы лишний раз та не сунула ей в лицо свой жесткий, темный кулак. А как та ругалась, когда уже слегла и не могла даже сесть на ведро… Как отталкивала, сбивала миски с кашей и картошкой, которые терпеливо приносила ей Оксана… Нарочно сбивала, со злости. Не хотела она лежать и умирать не хотела. Хотела встать и бить Оксанку, провожать последних подружек на погост, выпивать по маленькой в праздники и таскаться за пятнадцать километров в церковь, на службу.

Долгие годы Бог для Оксаны был бабкиным другом, ею же самой и выдуманным. Все той простит, все поймет, бабку не накажет, а Оксанку почему-то накажет… Ключ вдруг забил в соседнем лесу – бабкин друг постарался, чтобы им, горемычным, из грязного старого колодца, куда что только не роняли сослепу-то еле живые старухи, воду больше не пить. Дом соседский, пустой, уж десять лет как заброшенный, отчего-то загорелся, да сам и потух, – так и это все он, бабкин Бог, придумал. Чтоб Оксанку попугать…

И лишь когда через много лет Оксана сама ухватилась за веру, потому что надо было хоть за что-то ухватиться, хоть за этот сомнительный, сладкоречивый, непонятный мир, она стала понимать бабку. И зачем было искать другие объяснения и ключу, и пожару, и, кстати, внезапной бабкиной немощи.

Объяснение было простым, оказалось совсем близко. Только надо было его увидеть, поверить, что ты в мире этом не одна, что ты кому-то нужна. И не просто кому-то, а всемогущему, бессмертному, всесильному… Он позаботится о тебе. Только забота его своеобразная – через испытания, через лишения. Но и приятные сюрпризы бывают. В виде неожиданных удач, чудесных совпадений…

Вот не поступила она на филфак, но встретила Дато, Маргошу родила, магазин свой первый открыла… А так разными дорожками бы пошли… Это же не случайно, это ее подвели, испытав и проверив, да и показав, что без Божьего промысла она – ничто. Как она знала историю и литературу, когда поступала на филфак, как упорно ходила пешком в школу за несколько километров, хотя можно было бросить после восьмого класса, – многие так делали. Как читала и читала, и все запоминала, сколько вызубрила цитат!.. Но три года подряд получала тройки на первых же экзаменах. Значит, это был не ее путь, и там, наверху, это знали. Причем кто точно из богов следил за Оксанкиными успехами – не важно. Главное, кто-то вел ее за ручку. Поверить, что все это хаос и случайность? Нет, никогда. И крест ее в виде Дениса, дорогой, тяжелый, – тоже испытание и дар свыше.

Оксана давно уже не понимала, как можно жить и не верить. Ждать смерти, к примеру. Вот она знает, что ее душе уготовано другое, и ей легче жить от этого. Легче прощать – она чувствует за собой это право, прощение обид и измен не унижает ее, а, наоборот, укрепляет в своей силе и в вере. Легче любить, чувствуя не случайность и не греховность своей любви к Денису, а одобрение сверху. Вот ведь как странно все завершилось с той девушкой – никак, просто прервалось, и все. Без вмешательства высших сил здесь дело не обошлось, это уж точно. Да и на Дениса посмотреть – разве не ведет его кто-то, неразумного, по его собственной, запутанной и сложной дорожке? Кто-то ведет, а кто-то мешает этому пути, как сегодня…

Проводив без особого сожаления последнюю машину с гостями, Оксана поменяла наконец тесное подвенечное платье на ярко-голубой свитер до колен и толстые пушистые брючки, скрадывавшие неровности ног и делавшие ее похожей на сытого уютного медвежонка. На свитере, задуманном, как будто это – платье Белоснежки, по низу были вывязаны маленькие симпатичные гномы.

Проспавшийся Денис сидел в гостиной и меланхолично наматывал на палец чей-то длинный рыжий волос.

Оксана задернула шторы и зажгла электрический подсвечник на камине. Достала из бара бутылку вина, два бокала, принесла из кухни сок и миску с крупно наколотым льдом.

– Подожди, не маячь, никак не могу… Опять сбился…

– Что, милый? – Оксана со вздохом взглянула на мужа.

– Не могу посчитать, сколько их у тебя…

– Кого?

– Да клиентов этих! Повернись задницей… Да, точно… Три и еще один, похоже, в срамном месте у тебя спрятался… Вон только голова торчит. Ты сама, что ли, это связала?

– Ага. В перерыве между подписанием контрактов. Нет, Денечка, свитер я купила в бутике. Между прочим, это авторская работа. Единственный экземпляр.

– И почем? – Денис без улыбки смотрел на Оксану.

– Свитер? – Оксана пожала плечами. – Три тысячи, кажется.

Оксана налила себе немного вина, Денису пододвинула большой стакан с соком и устроилась с ногами в большом кресле.

– Ох, тяжелая это работа замуж выходить… – улыбнулась она. – Подлить тебе капельку вина в ананасовый сок? Будет вкусный коктейль… А то с водочкой ты сегодня перестарался…

– Три тысячи чего? – вдруг устало спросил Денис.

Оксана внимательно посмотрела на мужа и, четко артикулируя, ответила:

– Ев-ро. А что? Я же объяснила – это авторская работа. Сидел художник, руками все вывязывал…

– Я понял. Как бабушки, которые у метро шапочки продают. И носки. У них купишь?

– Деня… – Оксана улыбнулась. – Что ты завелся? Я шапочки вязаные не ношу. Носки могу купить, если тебе так хочется. В следующий раз, когда на метро поеду.

– Ага, в другой жизни, да? – усмехнулся Денис. – Слушай, может, помогать кому-нибудь лучше будем, чем хрень такую покупать? Ну там, сиротам… инвалидам… учителям биологии… – Он провел ладонями по лицу и закончил едва слышно: – Детишкам… голодным…

– Помогай, – миролюбиво ответила Оксана. – Займись хоть чем-нибудь всерьез. – Она чуть отпила из бокала, поморщилась и поставила его на место. – Не будем сейчас об этом. Лучше скажи мне, родной мой, ты чувствуешь что-нибудь… особое?

– Чувствую, – прищурился Денис.

– Что?

– Пустоту. И вот здесь подсасывает. – Денис потер грудь, где что-то все пекло и пекло с тех пор, как он проснулся. Он потянулся за льдом и приложил большой кусок себе на сердце.

Оксана подошла к мужу и поцеловала его в лоб, провела пальцем по бровям.

– Щеночек мой… Будешь моим песиком? Маленьким, смелым таким, ершистым, самостоятельным… Деня, я думаю, это не пустота, это – легкость.

– Нет. Это пустота. – Он отвел ее руки и сказал с нажимом: – А ты – мой ежик. Умный и рассудительный. И главный. Ты ежик, я – бобик. Договорились? У нас с тобой совместного потомства поэтому нет. Разные мы. Не получается. Нет.

Оксана села на место и, чуть помолчав, спокойно заговорила:

– Мы с тобой сбросили тяжесть греха. Столько лет наша связь была греховна, перед тем, кто создал нас и ведет по жизни. И теперь в легкой пустоте ты ясно ощущаешь ту невидимую нить, которая сегодня Господом установлена между нами. Ты, искушаемый, как обычно, диаволом, сопротивляешься. Нить натягивается. И тебе больно. Вот и все. И глупости не ты говоришь. Тебе только самому плохо от них. Глупости все эти за тебя говорят. Чтобы меня испытать. А я – выдержу все испытания.

– Ты сейчас с кем разговариваешь? – Денис усмехнулся. – Точно не со мной. Дичь какая-то. Как в сумасшедшем доме. Ты на каком языке говоришь? Я – на собачьем. Гав-гав… – Денис звонко пролаял.