Симона Элкелес - Беги от любви

– Нет, – говорю я.

Моника обращает на меня уничтожающий взгляд:

– Я смогу.

Айза осматривает ее с головы до ног, как будто может судить о способностях по одежде.

– Ты вообще когда-нибудь работала с автомобилями?

– Я умею водить, – едва слышно говорит Моника, но мгновенно оживляется. – Но я обещаю, что быстро всему научусь. Мне очень надо. Пожалуйста.

Айза явно раздумывает, я это вижу. Только не это.

– Нельзя ей здесь работать, – выпаливаю я.

Не нужна она мне здесь. Работать с ней было бы сплошной пыткой. Моей она никогда не станет. Долго ли еще я смогу скрывать, что хочу обнимать ее, целовать, прикасаться к ней?

– У Моники тренировки по чирлидингу. Наверное, она от напряжения с ума сошла и теперь думает, что сможет работать в грязной автомастерской. Айза, она чирлидер, а не механик.

Айза отмахивается от меня:

– Не тебе указывать мне, кого можно, а кого нельзя нанимать на работу.

Это единственное место, где я могу скрыться от мыслей о Монике. А с ней здесь… Я указываю на белый кружевной топ:

– Айза, да ты посмотри на нее. Ей бы только кружева и модную одежду, а не машины и грязь. Да на ней написано – дива. Кроме того… – пора бить не в бровь, а в глаз, – У нее есть проблемы со здоровьем.

– Со мной все в порядке, – резко вставляет Моника. – Я не дива. А проблемы со здоровьем мешать не будут. Не слушайте его.

– Зачем тебе это?

Мне необходимо держаться от нее подальше. Айзу явно забавляет происходящее. Ее ухмылка, безусловно, указывает на то, что скоро моя жизнь станет еще сложнее.

– Ты и остальные ребята заявили, что я не смогу, но вы неправы, я это докажу. Послушайте, – говорит Моника Айзе, – если вы меня возьмете, то я буду работать бесплатно, пока не научусь.

Айза протягивает ей руку:

– Считай, что новая работа у тебя есть.

Проклятье! У меня только что появилась новая проблема.

НЕНАВИЖУ ПРОПУСКАТЬ УРОКИ из-за инфузионной терапии, особенно тогда, когда я предпочла бы оказаться в школе. Но в эти выходные бал выпускников, а все тело ноет, поэтому врач решил, что мне нужно пройти лечение, пока боль не взяла надо мной верх.

И вот я сижу в больнице, жду, пока медсестры начнут тыкать в меня иголками.

В комнату заходит одна из них: на ярко накрашенных губах радостная улыбка, на топе гроздья черешни в тон помады.

– Как ты сегодня, Моника?

– Предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте, – говорю я.

Она от души смеется, будто я удачно пошутила. На стуле рядом мама, она морщит лоб и хмурит брови.

Мучительно видеть, как она переживает.

– Мам, иди на работу. У тебя через десять минут встреча с клиентом. Я уже тысячу раз через это проходила.

Держа сумку на коленях, мама лишь усаживается поудобнее.

– Я подожду, пока поставят капельницу. Ничего, если на пару минут опоздаю на встречу, – объясняет она.

У медсестры уже готов набор игл и трубок.

– Говорят, в эти выходные бал выпускников. У тебя пара и платье есть?

– Да, есть и то и другое.

– Как здо́рово!

Я пожимаю плечами:

– Наверное. – Я не говорю ей, что с парнем мы расстались, но тем не менее я иду с ним на бал, чтобы создать видимость отношений.

Продолжая болтовню, медсестра готовит капельницу. Самое противное, что сидеть мне здесь придется два часа. Зато потом воспаление и боль в суставах отступят, по крайней мере на время. Это радует.

Не радуют побочные эффекты remicade[17], который заливают мне в организм. В прошлый раз меня несколько дней рвало и болела голова. Да и спать постоянно хотелось – казалось, что энергии нет, глаза сами собой закрывались. Надеюсь, в этот раз такого не будет.

Медсестра вводит иглу в вену. Я отворачиваюсь, а мама наблюдает так внимательно, будто этот препарат излечит ее дочь. Но это неизлечимо. Как только мама уходит и лекарство начинает медленно капать мне в организм, я откидываюсь назад в большом кожаном больничном кресле и закрываю глаза. Когда я здесь, мне кажется, что я без лекарств не могу жить нормальной жизнью. Не понимаю, как можно, находясь в своем уме, принимать препараты, если необходимости в них нет. Как Трей.

Откинув голову, я представляю, что нахожусь где угодно, только не здесь.

– Не понимаю, как человек, который без лекарств даже двигается с трудом, хочет быть механиком.

Услышав голос Вика Салазара, я резко открываю глаза. Он стоит надо мной, уставился на капельницу с remicade. Уф!

– Что ты здесь делаешь?

– Решил составить тебе компанию, – говорит он, садясь на стул, с которого всего несколько минут назад встала мама.

– А как… я не… зачем ты здесь, Вик? Я же просила никому не говорить о моей болезни.

– Не парься. Я не проболтался.

Бросаю на него взгляд: со скрещенными на груди руками он похож на приставленного ко мне охранника.

– А разве ты не должен быть в школе? Как ты узнал, что я здесь? Как тебе удалось сюда пройти?

Он закатывает глаза:

– Ну да, я должен быть в школе. Меня вызвали в кабинет Финниган, и я слышал, как твоя мама звонила в отдел посещаемости сообщить, что ты сегодня в больнице на процедуре. Сюда меня пропустили, потому что я напомнил секретарю в приемной имя папы. Он вроде как до хрена сюда пожертвовал.

– У тебя будут неприятности из-за прогула, – замечаю я.

Он подмигивает, и меня охватывает волнение.

– Когда я в последний раз переживал из-за неприятностей, а?

Он встает и делает шаг ко мне, у меня пересыхает в горле.

– Зачем ты пришел?

– Убедить тебя в том, что глупо было устраиваться в автомастерскую Энрике. Кончится тем, что ты получишь травму.

От его слов у меня падает настроение.

– Ты, как и Трей, не веришь в меня.

– Моника, я в тебя верю. И считаю, что ты можешь делать все, что хочешь. Просто я думаю, что в конце концов ты пожалеешь. Посмотри на себя, – говорит он, указываю на капельницу. – Я твой друг. Прислушайся ко мне: не надо работать в таком месте, после которого ты можешь попасть в больницу. Или того хуже.

– Спасибо за заботу, Вик. Но я буду там работать, что бы ты мне ни сказал.

– Ты упрямая, как моя кузина, – говорит Вик. (Он явно расстроен.) – У тебя самолюбие берет верх над разумом. То, что я сейчас скажу, прозвучит банально, я знаю, но нам на этой земле отведено меньше ста лет, и потом все, наше время истечет. Я не хочу, чтобы ты тратила его на то, что того не стоит. Мне нравится работать в мастерской. Ты же идешь туда просто для того, чтобы доказать, что сможешь там работать, а это недостаточно веская причина.

Появляется медсестра, пора измерить мне давление.

– Я смотрю, у нас посетитель, – говорит она. – Ты и есть тот парень, с которым она идет на бал выпускников?

Отрицательно помотав головой, Вик отводит глаза.

– Нет, – говорю я, краснея от мысли, что Вика приняли за моего парня. – Это просто друг.

Медсестра проверяет мои показатели.

– Ну, должно быть, это особенный друг, раз он сидит здесь с тобой во время процедуры.

– Ну да, – соглашаюсь я, на мгновение представляя, как бы я себя ощущала, будь у меня парень вроде Вика. Быстро отбросив эту мысль, я смотрю на монитор: мое давление быстро поднимается. – Он особенный друг.

Жаль, что он пришел сюда лишь для того, чтобы убедить меня отказаться от работы в автомастерской. Пожалуй, если бы мне было нужно, чтобы в меня кто-то поверил, то я бы для этого выбрала Вика.

В ЧЕТВЕРГ ПОСЛЕ УРОКОВ, пока мы еще не надели экипировку для тренировки, Дитер собирает нас в раздевалке.

– Завтра не только бал выпускников, но еще и один из важнейших матчей, – говорит нам тренер Дитер. Стоя посреди раздевалки, он осматривает команду, будто изучает нас. – Играть предстоит с нашим главным соперником. Я слышал, поговаривают, что старшая школа Фэрфилда лучше нас. Это правда?

– Нет, тренер! – хором отвечаем мы.

Его не удовлетворяет наш энтузиазм.

– Ну не знаю, – говорит Дитер. – Во время тренировок некоторые из вас играли так, что было непонятно, хотите ли вы победы.

На доске он толстым черным маркером пишет: «Победители».

– Если лениться на тренировках, победителем не станешь. Тренируйтесь не к балу выпускников, тренируйтесь не к чемпионату штата. Надо играть так, будто вы команда из чертовой НФЛ[18]. Играйте старательно, энергично, азартно, умело. Это относится к каждому из вас. Если не выложитесь полностью, значит, не реализуете свой потенциал. Значит, можете вообще проваливать с моего поля, потому что не заслуживаете права на нем играть. Так вот, когда вы сегодня туда выйдете, я хочу увидеть победителей. Потому что считаю вас победителями. Вопрос в том, готовы ли вы к этому? – Он поднимает руку. – Джентльмены, не надо ничего говорить. Вы мне покажите. Ваши действия скажут громче слов.

Пока мы перевариваем услышанное, Дитер, прихватив свою папку, выходит из раздевалки. Следом за ним удаляются его помощники.

Наступает тишина.

– Мы обязаны завтра выиграть, – вдруг говорит Эштин. – Покажем Фэрфилду и этому квотербеку-предателю Лэндону Макнайту, что команда без него только стала сильнее.

– И мы выиграем, – заверяю я.

– Если будем играть так, как ты в последнее время, то вряд ли, – усмехается Трей.

– Трей, да я тебя с закрытыми глазами обыграю, – говорю я, принимая вызов.

– Чувак, ты сначала меня догони. – Он похлопывает меня по плечу. – Тебе непросто будет, ведь у тебя обе ноги – левые.

– Ты и правда много падаешь, – широко улыбаясь, говорит Джет.

– Джет, в последний раз я падал, когда пьяный был, – парирую я.

– Ну, пьяный не пьяный, но Трей у нас просто зверь.

Поиграв мускулами, Трей целует свои бицепсы:

– Вик, посмотри правде в глаза. Я быстрее и сильнее тебя.

Мы с друзьями за долгие годы отточили умение болтать ни о чем.

– Правде, говоришь? Черт возьми, Мэттьюс, правда в том, что я тебя сегодня на этом поле уничтожу.

Трей смеется:

– О да. Ты сможешь меня уничтожить, только если у тебя будет пушка, потому что с твоими ногами тебе меня не догнать. – Стряхнув с плеча воображаемую пылинку, Трей надевает тренировочный джемпер и наплечники.

Не догнать? Еще никто никогда не называл меня медленным. Я могу отобрать мяч у кого угодно, а потом еще и квотербека с ног собью, да так, что он и не поймет, что его снесло.

Дерек, который обычно лишь наблюдает за нашими с Треем перепалками, на этот раз не молчит.

– Как сказал Дитер, дела говорят громче слов.

Одетый и готовый к тренировке, я выхожу из раздевалки. Не могу отделаться от желания доказать всем, что я чего-то стою… хотя бы на футбольном поле. Никому меня не обогнать и не переиграть. Даже Трею Мэттьюсу. Трей идет рядом, но вдруг останавливается:

– Чувак, я сейчас. Кое-что забыл.

– Куда ты? – спрашиваю я. – Уже сдрейфил?

– Размечтался! – оглядывается он. – Просто в шкафчике кое-что забыл.

Если опоздает на тренировку, Дитер всыплет по первое число, а потом заставит круги вокруг поля наворачивать и отжиматься, чтобы мало не показалось.

Когда Трей появляется, мы уже построились для разминки. Вслед за Эштин, нашим капитаном, мы начинаем с прыжков и растяжки. Я нахожу глазами чирлидеров, которые тренируются перед трибунами. Мне лучше отвернуться, потому что, когда Моника, обернувшись, начинает следить за нами, я ощущаю приток адреналина и в штанах все напрягается.

Она пробуждает во мне что-то такое, чего ни одной до нее не удавалось сделать. Даже Кэссиди. С той вообще ничего такого не было.

– Ты что, пялишься на мою девушку? – насмешливо спрашивает Трей. Я отрицательно качаю головой, он смеется. – Шутка, чувак. Я же знаю, что на бал выпускников ты пригласил Кэссиди. Так и думал, что ты до сих пор к ней не остыл.

Остыл вообще-то, ну да ладно.

Мы с Треем ждем своей очереди на спринт. Когда мы выходим на старт, я смотрю на Трея, готовый на все, лишь бы задницу ему надрать.

Он хлопает меня по спине:

– Увидимся на другой стороне, братишка.

Это вызов на бой. Или просто дух соперничества становится сильнее. В Средневековье я бы попросил поставить Монику на кон. Но сейчас не Средневековье. И Моника не вещь, чтобы ставить ее на кон.

Я опять бросаю взгляд туда, где среди чирлидеров стоит она. Ее внимание сосредоточено на нас.

Дитер свистит, мы стартуем. Я бегу рядом с Треем, мне ужасно хочется победить. Мои ноги отталкиваются от газона, руки рассекают воздух. Гонка заканчивается быстро. Слишком быстро. Трей выигрывает у меня одну десятую секунды. Согнувшись, я упираюсь ладонями в колени, чтобы отдышаться. Показать себя не получилось. Должен признать, мне только что подали мою собственную задницу на серебряном блюде. Трей стоит рядом, дыхание едва сбилось.