Не хотел я идти на кладбище еще и потому, что вид могилы Трея вернул бы меня к реальности. А когда я лежу на диване у Айзы, можно делать вид, что окружающего мира не существует. Когда я сплю, я убегаю от реальности и могу не обращать внимания на то, что моя жизнь рушится прямо у меня на глазах.

Когда мои глаза открыты, на меня налетают кошмары. Но больше нельзя делать вид, что с Треем все в порядке. Я пытался игнорировать тот факт, что мой лучший друг лежит в земле, а это еще раз подтверждает, что я недочеловек и недостоин дышать таким же воздухом, каким дышал Трей. Как же мне его не хватает!

Приняв душ и переодевшись в чистое, я еду на кладбище. Всю дорогу меня трясет и внутренности как желе. Не хочу признавать то, что друг умер. И то, что в этом виноват я… Я не могу этого сделать. Но надо. В память о Трее. Возможно, у меня не осталось собственного достоинства, но по-прежнему есть уважение к лучшему другу. Пойти к нему на могилу – самое меньшее из того, что я могу сделать.

Найти могилу не составляет труда: вокруг земляного холмика на том месте, где гроб опустили в землю, лежит гора цветов. Когда я замечаю временную деревянную табличку с именем «Трей Аарон Мэттьюс», на глаза наворачиваются слезы. Я подхожу к могиле, и меня накрывает волной эмоций. Черт! В горле ком, и сколько бы я ни сглатывал, он не уходит. Как же тяжело! Реальность – отстой. Ненавижу ее. Я склоняю голову. Что сказать? Просто поговорить с ним?

– Привет, чувак, – бормочу я, утирая слезы.

Трей здесь, я ощущаю его присутствие. Да, зная его, можно предположить, что он договорился с Богом и теперь присматривает за своим телом, чтобы ничего плохого не случилось.

– П-п-рости м-меня. – Я давлюсь словами.

Но мне не получить прощения. Не выйдет, потому что Трея больше нет. Мне придется до конца дней жить с этим изнуряющим чувством вины, потому что он никогда не отпустит мне мой грех.

– Я пропал. Трей, что ты хочешь, чтобы я сделал? Мы должны были остаться друзьями навечно.

Почему вечность оказалась такой короткой?

– Вот, это тебе, – говорю я, протягивая красивую желтую розу. – Сорвал у Айзы с куста за мастерской. Уверен, Айза не заметит. Слишком занята – отбивается от ухаживаний Берни.

Я стою, не сводя глаз с холмика земли и представляя себе гроб, в котором покоится тело лучшего друга.

– Знаешь, мне нужна твоя помощь, – говорю я. – Я недостоин жизни. Я хочу поменяться с тобой местами. Реально.

Если убить себя, страдания закончатся. Я подвел Трея, подвел команду. После смерти Трея они все время проигрывают. А я трус, потому что должен набраться мужества и выслушать их слова о том, что я кусок дерьма, который лишил их шанса попасть на чемпионат штата.

Все из-за меня. И меня это терзает. Футбол и друзья по команде – это все, что у меня было.

Когда отец сказал, что я ничего не стою, друзья были рядом, чтобы сказать, как они меня ценят. Когда Кэссиди постила обо мне всякую дрянь, друзья смеялись над этим, они не велись на ее обвинения в мой адрес.

Теперь друзей по команде у меня больше нет. Нет и лучшего друга. Моих сестер больше некому защищать. Я потерял все, что для меня важно. И в довершение всего девушка, которая мне дороже жизни, девушка, которую я никогда не смогу назвать своей, терпеть меня не может.

На земляной холмик падает лучик солнца. Он необычной формы, напоминает молнию. Это мне единственный знак от Трея. Что это означает? Не знаю. Если бы мы поменялись местами, Трей бы все понял. Он всегда знал ответы. Я же никогда ничего не знаю.

Глава тридцать четвертая

Моника

– ТЫ В ШКОЛЕ разговаривала с психологом? – спрашивает меня мама, когда я утром спускаюсь вниз.

– Да нет. А что?

Она пожимает плечами:

– Просто мы с папой заметили в тебе перемену. Ты как будто стала поэнергичней, а когда ты вчера вернулась с чирлидерской тренировки, мы даже заметили у тебя на лице улыбку. А ты уже давно не улыбалась.

Ах да, я и забыла сообщить им последнюю новость. Ну вот, сейчас…

– Я бросила чирлидинг, – говорю я.

– Что?

– Да. И пожалуйста, не пугайтесь, я действительно этого хочу. Мое тело больше на такое не способно. Это не мое, потому что… ну, сама понимаешь…

Мама хмурится и похоже, сейчас расплачется.

– Я очень сожалею, малыш.

– Перестань, пожалуйста. Со мной все в порядке. Все будет в порядке. Обещаю.

Мама гладит меня по голове:

– Мы с папой за тебя переживаем. Знаем, что смерть Трея стала для тебя сильным ударом. Не буду врать тебе, мы не думали, что вы обязательно поженитесь, но мы знаем, насколько глубоким было твое чувство к нему.

Я киваю. Да, я переживала за Трея, но, видимо, недостаточно.

– Хочешь, я отвезу тебя в школу, а потом заберу? – спрашивает мама.

– Нет. Вообще-то у меня после уроков теперь работа. – Увидев шок у нее на лице и поняв, что сейчас посыплются вопросы, я решаю соврать. – Это волонтерство. В реабилитационном центре. Мне для поступления нужно набрать волонтерские часы, а теперь, когда я больше не занимаюсь чирлидингом, на это появилось время.

– Ну ладно. – Мама берет сумочку и ключи. – Если тебе что-нибудь понадобится, звони. А так – напиши, как придешь домой. – Она вопросительно поднимает бровь. – Договорились?

– Хорошо.

– А если у тебя начнутся боли или надо будет стоять на ногах дольше часа, скажи, что тебе из-за твоей болезни требуются особые условия.

– Поняла. Все будет хорошо, мам, – говорю я, подталкивая маму к выходу. – Не переживай за меня.

– Я за тебя всегда переживаю, малыш, – отвечает она.

В этом-то все и дело.

Как надоело, что многие ко мне относятся так, будто отношения с Треем и моя болезнь определили мой характер, мою индивидуальность. Да, довольно долго Трей играл большую роль в моей жизни… ну, пока не начал изменять и употреблять наркотики, без которых уже не мог прожить и дня. В последние несколько месяцев я чувствовала себя рядом с ним такой одинокой, будто мы даже друзьями не были. Сначала мне не хотелось верить в то, что наши отношения изменились На самом деле это Трей изменился, а меня оставил в прошлом.

Мне нужно забыть о вине, которая мучает меня после смерти Трея. В мастерской я забываю о вине. Забываю о грусти. И мне даже кажется, что у меня появляется цель в жизни. Айза не считает меня хрупкой. Ей неважно, что я из Фремонта и что у меня проблемы со здоровьем. Мне это нравится. Тот факт, что наверху обитает Вик, лишь распаляет у меня внутри огонек, которого мне не хватало. Я уже давно не чувствовала его.

Придя в школу, я сразу направляюсь в кабинет тренера по чирлидингу и официально сообщаю ей, что ухожу из команды. Похоже, тренера это не удивляет и не расстраивает. С улыбкой она советует мне сосредоточиться на самой себе, чтобы раны затянулись быстрее.

– Я бросила чирлидинг, – говорю я Эштин, когда мы идем на первый урок.

Ее глаза округляются.

– Правда, что ли?

– Ага, – киваю я.

Моя лучшая подруга замедляет шаг.

– С тобой что-то происходит. Я это чувствую, – говорит она.

Я опускаю глаза на учебники, которые держу в руках.

– Ничего такого. Просто я пропустила слишком много тренировок, и после смерти Трея все было как-то не так. Мне были нужны перемены.

Она бросает на меня взгляд:

– Я волнуюсь за тебя.

– В этом-то все и дело. – Остановившись, я высказываю ей все, что думаю. – Эш, мне надоело, что все за меня волнуются. Будто у меня над головой собрались тучи и все пытаются дать мне зонт, чтобы я не промокла под дождем. Я задыхаюсь. – Опускаю взгляд. – Но ты вряд ли поймешь.

– Моника, это неважно, пойму я или нет. Я много раз спрашивала тебя, почему ты постоянно массируешь запястья, но ты молчишь. Ты многое скрываешь даже от меня. – Эштин пожимает плечами. – Если хочешь, я оставлю тебя в покое. Просто знай, если я тебе понадоблюсь, я рядом. Всегда.

Заглянув ей в глаза, я понимаю, что обиды у нее нет.

– Я тебя обожаю, – говорю я Эштин.

Она обнимает меня.

– Я тебя тоже. – Перед тем как уйти, она грозит мне пальцем. – Но предупреждаю: я от тебя отстану, но не навсегда. Через пару недель, если ты не придешь в себя, я поставлю палатку у твоего дома. А ты прекрасно знаешь, что я терпеть не могу жить в палатке и ненавижу насекомых. Но мне нужно будет, чтобы моя лучшая подруга наконец вернулась.

– У тебя есть Бри, – говорю я.

В ответ звучит ее искренний смех, который эхом проносится по коридорам школы.

– Если ты считаешь, что Бри в одной лиге с тобой, подумай еще. Не знаю, что бы я без тебя делала, девочка моя. Мы с тобой – лучшие подруги навек. Знаю, звучит тупо, но зато это правда.

Я высиживаю остальные уроки, с нетерпением ожидая последнего звонка, чтобы отправиться в автомастерскую. После уроков выбегаю из школы и еду в Фэрфилд, где у меня работа… и Вик. Вик должен понять, что я вовсе не маленькая беспомощная девочка. Я докажу ему, что он ошибается, даже если для этого придется превзойти саму себя.

Глава тридцать пятая

Виктор

НЕЛЕГКО ПРИСМАТРИВАТЬ за сестрами, когда одной из них во что бы то ни стало надо ускользнуть из поля моего зрения. С Мариссой я встречаюсь в библиотеке Фремонта. Надев худи и стараясь скрыть лицо насколько возможно, я иду в зарезервированную ею отдельную комнату.

– Ты в порядке? – спрашиваю я у Мариссы.

Поправив на переносице очки, она поднимает на меня глаза:

– У меня все дивно.

– Дивно? Ты серьезно? – Я удивленно выгибаю бровь. – Марисса, ты же знаешь, что я ни черта не понял. Говори нормально. – Ее странные словечки напоминают мне о Трее.

– Это слово нормальное, Вик, – свойственным ей царственным тоном поясняет Марисса. – Это значит, что у меня все в порядке. А ты-то как? Ведь Трей был твоим лучшим другом.

Я пожимаю плечами:

– Жив пока. – Самое классное в Мариссе то, что она ничего никогда не выпытывает, не устраивает скандалов и не задает лишних вопросов. – Как Дани?

– Пару дней назад из дома сбежала, – говорит Марисса. – Но вчера вернулась. Papá был вне себя.

– Представляю.

Может, она улизнула к Бонку? Тот не постесняется воспользоваться тем, что поблизости нет старшего брата, который мог бы защитить девушку.

– От мамы по-прежнему ничего?

– Нет. Она не собирается возвращаться, ты же знаешь, – усмехается Марисса.

Я догадывался, что mi’ama из Мексики, скорее всего, не вернется, но никогда этого с сестрами не обсуждал. А зачем? Говори не говори – ее не вернешь. Знать – это одно. Обсуждать – значит облекать это в реальную форму. Я не хочу, чтобы Марисса чувствовала себя брошенной. Пусть я физически и не рядом, но я по-прежнему ее старший брат.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня, взгляд огромных карих глаз наивен, но пронзителен.

– Не буду говорить, что ты мне не нужен. Нужен. И Дани тоже нужен, хоть она никогда в этом не признается. – Марисса вздыхает. – Но, как и маме, тебе тоже нужно вырваться. Только надеюсь… – Она замолкает.

– Что я вернусь?

Она кивает:

– Да.

– Я буду всегда за тобой присматривать, manita[19].

– Знаю, что будешь. – Поднявшись, она надевает рюкзак. – Только пообещай мне кое-что.

– Что именно?

Она едва заметно улыбается:

– Я знаю, случившееся с Треем стало для тебя тяжелым ударом, но ты должен залечить раны и стать счастливым. Если для этого тебе необходимо уйти из дома, я смогу понять. Маме тоже это было необходимо.

Стать счастливым? Такой цели у меня никогда не было.

– А ты счастлива?

– У меня все дивно, – усмехается она.

После разговора с сестрой у меня в горле ком. Я крепко ее обнимаю:

– Если я понадоблюсь, просто позвони – и я примчусь.

Она тоже крепко обнимает меня в ответ:

– Знаю. Вик, береги себя.

Мы еще пару минут болтаем, и я ухожу из библиотеки. По дороге к Айзе я размышляю о том, что сказала Марисса. Она желает мне счастья. Она знает, я понятия не имею, что это такое. Слово «счастье» я употребляю так же редко, как слово «дивно» или что там она говорила.

Работая в автомастерской, я чувствовал себя нужным. Присутствие Моники, даже если она в другом конце комнаты, успокаивает меня, как ничто другое. Возможно, все это вместе приблизит меня к состоянию счастья настолько, насколько это в моем случае возможно.

Глава тридцать шестая

Моника

Я ВХОЖУ В АВТОМАСТЕРСКУЮ ЭНРИКЕ с твердым намерением сегодня поговорить с Виком. Все это время он скрывался в квартире Айзы наверху, а я тут внизу никак не могла сосредоточиться из-за того, что он так близко. Айза доверяла мне учет и уборку мастерской, но возиться с машинами пока не позволяла.

Сегодня она должна была начать учить меня на механика. Берни, парня, который тоже здесь работает, увольняли уже столько раз, что я вообще не понимаю, почему он все время возвращается. Но сегодня Берни нет.