— Что это с тобой, а? Нет, серьезно, Натали? Ты что, хочешь меня завести?

— Вот, Тони, именно об этом я и говорю.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, дорогуша.

Тони, похоже, решил сменить тактику — прекратил орать.

— Все ты понимаешь.

— Куколка, — вздыхает он, — успокойся.

— Ты, — продолжаю я, — неуправляемый. Вопишь, как маленький, словно у тебя живот пучит. В общем, я еду в Австралию, с мамой и папой, и никто не собирается спрашивать твоего разрешения. Мы просто ставим тебя в известность.

— Я не хочу, чтобы ты ехала, — говорит Тони сквозь зубы. — И не хочу, чтобы он вертелся возле моей дочери.

— Твоей дочери! Да ты дочь свою с рождения не видел! И не тебе решать, кому вертеться… видеться с ней! И вообще, это бессмыслица — игнорировать папу! Ты сам-то разве не видишь, что свое отцовство ты точь-в-точь скопировал с него? Ты делаешь хуже только самому себе.

Тони вздрагивает.

— Неправда, — говорит он, да так тихо, что слов почти не разобрать. — Неправда, — повторяет он, уже чуть громче. — Я не хочу его видеть, и это убивает его. — Он ухмыляется, на секунду превращаясь в пятнадцатилетнего мальчишку. — А мне доставляет огромное удовольствие.

Пожимаю плечами.

— Ну, смотри. Просто будь готов к тому, что лет через десять твоя собственная дочь, возможно, скажет то же самое о тебе. Мы от души развлечемся в Сиднее, — и хотя данная фраза вряд ли применима в случае с мамой, я позволяю себе сию художественную вольность во имя моего дела, — вместе с Тарой и Келли, а ты…

— Эта жирная сука.

Но тон, которым он произносит эти слова, почти что механический. Словно его мысли заняты чем-то совершенно другим.

— Тони, по-моему, ты чересчур озабочен проблемой лишнего веса. Пока мы были маленькие, ты вечно изводил меня этим, хотя я была не толще автомобильной антенны. И маму ты изводил. Вдалбливая в нас свой собственный комплекс. Откуда он у тебя? Разве в детстве ты был жирным? Разве тебя дразнили в школе? Надо будет достать старые альбомы и найти фото…

— Натали, — резко говорит Тони. — Тяв-тяв-тяв. Хватит уже. Поступай, мать твою, как тебе хочется. Но если ты поедешь в Австралию — считай, что все. Больше ты меня не увидишь.

— Это что, обещание? — спрашиваю я устало. — Можешь убираться прямо сейчас.

Он поворачивается к двери.

— Никогда, слышишь, никогда больше не говори мне, на кого я похож.

К тому времени, когда до меня наконец доходит, кого он имел в виду, Тони уже разгоняет свой «бимер». Смотрю ему вслед и думаю про себя: а стоило ли оно того?

Черт, думаю я двумя минутами позже. Надо срочно предупредить маму.

— Ты сказала ему?! — У мамы перехватывает дыхание. — Я-то думала, ты просто собиралась его разыскать! Ты не говорила, что скажешь ему! И что он ответил?

Выдаю ей полную версию, без купюр.

— Ох, Натали! — вскрикивает она так, что я теряюсь: то ли она разочарована мной, то ли злится, то ли и то, и другое вместе.

Вся сжимаюсь, готовясь к граду упреков. Я расстроила его, я влезла не в свое дело, я прогнала его, ну почему я не могла просто промолчать?

— Ох, Натали, — снова вздыхает мама, голос ее полон сожаления. — Он такой трудный мальчик. Но поучить его нелишне.

Кладя трубку на место, я едва не задыхаюсь. Разумеется, я не уверена, но, похоже, мама на моей стороне.

Решаю пойти побегать. В голове чересчур много мешанины, так что хорошая пробежка меня освежит. А если уж быть честной до конца, я пока не могу свыкнуться с мыслью, что стала тяжелее. Уж если я собираюсь и дальше набирать вес, то мне обязательно надо ходить в спортзал, чтобы чувствовать себя уверенной. То есть в форме. Надо притереться к этой новой, потяжелевшей «мне», как к новой обуви. И еще одна причина, почему я решаю пробежаться, заключается в том, что, если я сейчас останусь дома, то рискую доверху набить желудок подсохшим бисквитом. Из-за всей этой пробы сил с Тони я себя как-то неважно чувствую.

Прежде чем отправиться в спортзал, сверяюсь с расписанием: не хочу встречаться с Алекс. К счастью, сегодня вечером занятий по пилатесу нет. И ее тоже нигде не видно. Направляюсь прямиком к беговому тренажеру, словно к старому другу. Стараюсь бежать, следя за осанкой: это ужасно тяжело, особенно когда твое единственное желание — опуститься на пол и устало свернуться в клубочек. Спустя пять минут слабости и пошатываний я сдаюсь и выключаю тренажер. Боже… Я просто не в состоянии больше бежать. Сердце — холодный маленький голыш, вставленный в грудь лишь для видимости. Выхожу на улицу, сажусь в машину и отправляюсь домой в подавленном настроении.

Вставляя ключ в замок, слышу, как разрывается телефон. Пальцы моментально превращаются в картофелины: ключи выпадают из рук, и, естественно, в квартиру я вваливаюсь, когда там стоит гробовая тишина. Кто бы это ни был, сообщения он не оставил. Нажимаю 1471. Незнакомый номер. Решительно набираю его.

— Натали? Это ты? — Гнусавый голос укутанной эскимоски. — Какое совпадение. Я как раз тебе звонила.

— Мел?

Это Тони попросил ее позвонить? Попытаться отговорить меня от поездки в Австралию? Нет, на него это не похоже. Тони не привлекает тяжелую артиллерию, он сам гаубица.

— Я звонила тебе на днях, — произношу я наконец, — хотела поговорить насчет «Алисы в Стране чудес». Хотя сейчас, наверное, уже несколько поздновато…

Шмыганье.

— Я как раз готовила пресс-релиз, и, поскольку ты у нас одна из Алис, я подумала…

Всхлип.

— Мел? Мел! Что с тобой? Ты в порядке? Послушай, я уверена, еще не слишком поздно, я думаю, мы еще сможем как-нибудь втиснуть твою цитату…

Пла-аааааааааач.

— Мел! О нет, пожалуйста, прости, что, что случилось?

После долгого, судорожного всхлипа с придыханием Мел прекращает плакать и находит силы выдавить из себя несколько слов. Из которых мне удается разобрать только «жадержка мешячных», «вшя моя жижнь — в балете» и «шоуш пармежан».

Соус пармезан?

— Прости, что?

— Они сказали: у меня ужасно низкий вес, и что мне обязательно нужно есть всю эту пищу, от которой толстеют, все это цельное молоко пинтами, и еще соус па-па-па-пармезан…

Мел, конечно, драматизатор из драматизаторов, королева всех трагических королев, но эта ее űber[81] — истерия — просто непревзойденное мастерство.

Меня почти парализует от страха.

— Мел… Мне ужасно жаль, но я не знаю, о чем ты говоришь.

— А пока еще никто не знает, даже Тони. Я подумала: ты лучше знаешь, как рассказать ему.

— Да о чем рассказать-то?!

После многочисленных подталкиваний с моей стороны высняется, что на прошлой неделе Мел поскользнулась в душе и ушибла спину. Она не придала этому большого значения, но к вечеру боль стала такой невыносимой, что соседка по квартире вызвала «скорую». Рентген показал трещину в позвонке. А костная авторадиограмма подтвердила низкую концентрацию минералов в костях, что, по мнению врачей, способствовало образованию трещины. Тот факт, что позвонок треснул с такой легкостью, свидетельствует о том, что снижение концентрации костных минералов достигло определенной стадии. То есть Мел своим голоданием довела себя до остеопороза. Врач сказал ей: «Я могу лишь строить предположения, но мое мнение такое: работа, постоянно требующая значительных усилий, серьезно увеличивает риск появления второй трещины».

Так что Мел не будет танцевать в «Алисе в Стране чудес». Возможно, она больше не будет танцевать вообще.

Глава 49

Прошло два дня, а терзания Мел все никак не выходят у меня из головы. В один из моментов она даже вскрикнула: «Ох, Натали! Ну почему плохие вещи всегда случаются с хорошими людьми?!» Словно протянула свою тоненькую ручку сквозь мою грудную клетку и сдавила сердце так, что оно засочилось кровью. Я была потрясена. Все считают Мел глупышкой. Вся эта ее наивность, все эти ее хихоньки подрывают ее талант, ее одаренность. Все стараются приласкать ее, побаловать, относятся к ней снисходительно, и я тут не исключение. Погладить по головке, назвать «солнышком», тихонько подсмеиваясь при этом над ее кукольной шепелявостью. Но остеопороз превращает ее в серьезную личность. И это ужасно.

Чувство вины и стыда не мешает мне, однако, съесть богатый кальцием завтрак: мюсли с полужирным молоком, клубничный йогурт с низким содержанием жиров и кусочками сушеного инжира, а также стакан свежевыжатого (не из концентрата) апельсинового сока. Надеюсь, у Мел все будет хорошо. Бедная Мел. Я еще дважды звонила ей и натыкалась на автответчик, но она мне так и не перезвонила. Я знаю: она расстроилась, когда поняла, что я не хочу помочь ей и сообщить эту новость Тони. Но, в конце-то концов, у кого трещина в позвоночнике? С какой стати так беспокоиться о Тони?

Я предложила ей перестать обращаться с Тони как с нежным растением. Мел сказала, мол, а что, если она ему разонравится, когда наберет в весе? На что я ответила (отчасти чтобы успокоить ее, но в основном потому, что я и в самом деле так думаю):

— Я никогда не видела, чтобы мой брат в кого-нибудь влюблялся, пока не встретил тебя.

Вообще-то я даже собиралась провозгласить это любовью с первого взгляда, но все же передумала.

— Клянусь, Мел, именно ты — любовь всей его жизни. Он же обожает тебя. Он никогда ни с кем не вел себя так, как с тобой. Никогда в жизни. И я думаю: этого уже не изменишь, что бы ты ни делала.

А тем временем, — возможно, опять же, благодаря Мел, — бронирую себе билет. Я лечу на реактивном самолете (одним рейсом с мамой, отчего блеск данного события несколько тускнеет) через три недели. Билет с открытой датой, то есть обратно я смогу улететь, когда захочу. От мыслей о белом песке и бирюзовом море у меня начинают течь слюнки, но я почему-то никак не могу собраться с духом и купить себе рюкзак. Вчера, прежде чем заплатить турагентству, я позвонила Робину. Сказала, что если он возражает, то я просто смотаюсь туда на пару недель — и все. Мол, трехмесячная поездка — это вовсе не моя идея, но все вокруг только и делают, что угрожают мне неким «приключением», хотя, если он считает, что прерывать занятия нехорошо…

— Натали, — ответил Робин. — Как правило, я не поощряю того, чтобы мои ученики отправлялись в длительное путешествие практически сразу же после начала курса. Чтобы получить квалификацию, нужно отработать как минимум шестьсот часов, и если ты хочешь начать преподавать самостоятельно до того, как тебе стукнет сто пять лет, то придется с этим смириться. Мне нужно знать, насколько твердо ты все для себя решила. («Ой, конечно, твердо, еще как твердо, и если ты скажешь „нет“, я никуда не поеду!») О’кей. Но еще очень важно правильно выбрать время. Я не вижу никакого смысла в том, чтобы заставлять тебя, если сейчас твои мысли заняты чем-то другим. В общем, так. Я сделаю исключение, и эти первые несколько недель мы будем считать предварительной подготовкой. Я бы предпочел начать с самого начала, когда ты вернешься. Ну, что, назначаем следующее занятие?

Потрясенная его доброжелательностью, я буквально рассыпалась в благодарностях. Хотя и опешила слегка из-за того, что меня рассматривают в качестве ученицы «с особыми потребностями». В общем, как бы то ни было, завтра в 16:30 я должна быть в студии. Я с удовольствием отправилась бы туда прямо сегодня, но сегодняшний день — сущий кошмар. Мне нужно написать небольшую заметку для театрального друга Мэтта. Потом заскочить в кулинарию, чтобы миссис Эдвардс показала мне, как готовить капучино и управляться с ломтерезкой. Потом надо бы сделать стрижку. Еще нужно позвонить в банк, договориться о превышении кредита. И наконец, Бабс с Саймоном пригласили меня сегодня вечером на ужин, и мне хотелось бы купить им какой-нибудь подарок. Учитывая, в каком состоянии был Саймон во время нашей последней встречи, шампанское и вообще алкоголь, как мне кажется, абсолютно неуместны. Бабс сказала, чтобы я не вздумала что-нибудь приносить, но мне самой хочется. Я была тронута и одновременно шокирована, когда она позвонила: мы ведь никогда раньше никуда не приглашали друг друга официально, «по-взрослому». И выпалила, не подумав:

— Пожалуйста, не считай, что ты обязана приглашать меня!

И в ту же секунду почувствовала себя неблагодарной скотиной. К счастью, Бабс восприняла мои слова правильно и ответила в том же духе:

— Пожалуйста, не считай, что ты обязана приходить!

— Я хочу, очень хочу, — сказала я поспешно, едва удержавшись от неуместных вопросов, так и вертевшихся на языке.

А я не поставлю Саймона в неловкое положение? Не получится так, что все мы только и будем думать, что о том нападении в баре? Неужели Бабс ничего не имеет против слонихи в своей гостиной?