— Частная школа, — тихонько сообщает Мэтт, целуя меня в губы. — Выглядишь просто божественно, Натали! Я так и знал: чем дальше от меня, тем больше тебе на пользу. Познакомься, это Стивен — профессиональный бездельник и твой театральный работодатель.

— Привет, Стивен! Ну наконец-то! Я уже столько о тебе слышала. Спасибо, что не оставляешь меня без работы. — Перевожу взгляд на парочку мачо. — Здравствуйте… А вы, должно быть, э-э, коллеги Саймона?

— Мне тоже приятно, — галантно говорит Стивен, в то время как коллеги Саймона, хрюкнув, топают в квартиру.

К счастью, я не узнаю в них свидетелей того кошмарного вечера в баре. К несчастью, не могу придумать для них никаких слов, кроме: «здравствуйте». Так что вздыхаю с облегчением, когда за спиной у меня появляется Саймон. Породив целый шквал громких приветствий («Корефан! Дружище!» — что-то в этом роде), он ведет обоих громил к выпивке.

— Мел здесь, — говорю я Мэтту. — С Изабель и Кларой.

— Бедняжка, — вздыхает он. — Она рассказала тебе? Да уж, она всегда ходила по краю пропасти.

— Привести их к вам? — говорю я. Мне ужасно хочется, чтобы Мэтт и Стивен не скучали.

— Натали, расслабься! — смеется Мэтт. — Я должен сначала смочить горло, и Стив — тоже. А Падди, кстати, не отказался бы от чистой родниковой водички. Он же у нас трезвенник.

– «Волвик» подойдет, а, Падди?

Мэтт строит гримасу.

— Нет, он предпочитает «Эвиан». Слушай, хватит мандражировать. Над тобой даже издеваться неинтересно: слишком доверчивая. Мы сами как-нибудь справимся, ладно? К гостям, дорогая, к гостям! И где, вообще, выпивка?

Мэтт, не скупясь, наливает мне белого вина, но я так и не дохожу до гостей, так как мы со Стивеном принимаемся болтать о театре. Учитывая обширность моих познаний, тему я быстро исчерпываю. Так что я с радостью предоставляю Стивену возможность говорить. Последний спектакль, раскруткой которого он занимался, был превосходным: очень остроумно, замечательный актерский состав. Но получилось так, что они пригласили какого-то актера из Голливуда, — «лакомый кусочек — это еще мягко сказано», — на главную роль, «чтоб занять задами побольше кресел в зрительном зале», так этот придурок все испортил, и остальные актеры были просто в ярости — «их мастерство оказалось унижено и втоптано в грязь»…

Я получаю столько удовольствия от нашей беседы, что перестаю бегать к двери каждый раз, когда раздается звонок. Белинда влетает с криком: «Клянусь, я только что видела, как Джуд Лоу входил в соседний паб!» — и размахивает самой огромной сумкой от «Гуччи» из всех, что мне когда-либо доводилось видеть: самый настоящий чемодан на ремешке. Следом за ней — с обожанием во взгляде — вваливается какой-то интенсивно загорелый мужчина. Затем прибывает Франни с кислой физиономией (она становится еще кислее оттого, что квартира буквально забита людьми, которые, судя по всему, вот-вот примутся веселиться напропалую).

Ровно в 23:38 не спеша заявляется Сол — и это человек, который ни разу в жизни никуда не опоздал! Но на мою вечеринку пришел в 23:38! Да бог с ним, пришел ведь. В отличие от Криса, который оставил на автоответчике лаконичное сообщение, чтобы я, пожалуйста, никогда ему больше не звонила.

Минут двадцать спустя я замечаю куртку с надписью «ФБР».

В этот момент я как раз разговариваю с Бабс.

— А как давно здесь Робби? — спрашиваю я, поспешно закуривая.

— Сигаретами ты себя и выдаешь. Лично мне он сказал «здрасьте» где-то часа два назад. Вероятно, хотел сказать «привет», но… — она кивает в сторону Франни, которая разве что не застолбила себе право на его личное пространство, — был перехвачен.

Чувствую, как в горле начинает ужасно першить.

— Он один пришел?

— А почему ты спрашиваешь?

Я перевожу взгляд на Робби. Тот замечает, что я смотрю на него, и корчит гримасу. — Как ты думаешь? Он… э-э, не сердится на меня?

— За что?

— Да так, ничего. Проехали.

— Значит, — ухмыляется Бабс, отхлебывая прямо из банки, — ждешь не дождешься поездки в Сидней? Как думаешь, твои родители поладят?

— Сомневаюсь, — вздыхаю я, — но кто его знает? Все будет зависеть от того, кто в этот момент с ними в одной комнате.

— Слушай, а может, Тони в самый последний момент поменяет свои убеждения и тоже прыгнет в самолет?

— Ну… думаю, что нет.

— Никогда нельзя знать заранее. А вдруг?!

— Бабс, ведь ты же прекрасно знаешь, что этого не будет, — ворчу я. — Мел говорит, что он все еще бесится. Для нее он готов на все что угодно, даже высидеть «Лебединое озеро» от начала до конца, но сюда прийти отказался. Мел почему-то уверена, что он позвонит первым. Что в общем-то довольно большой шаг для всего человечества. Как думаешь?

Дрррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррррр!

— Знакомый звук, — шепчет Бабс.

Плавной походкой (непреднамеренно, все из-за туфель из розовой змеиной кожи) я скольжу к двери.

— На этот раз, — говорит он, — я уже никуда не уйду.

Я пристально смотрю на него, и мое горло выделывает свой старый фокус: отказывается дышать. С трудом делаю глубокий восстановительный вдох и отвечаю:

— А я и не собиралась просить тебя об этом.

Он моргает.

— На самом деле, — желчно добавляю я, — я ждала тебя раньше.

Он сует руки в карманы:

— Я хотел дождаться полуночи. Думал, если ничего не получится, то я превращусь в большую тыкву.

— В тыкву? — ухмыляюсь я. — Думаешь, у нас тут еды не хватает?

Он смеется.

— Выглядишь просто фантастически! Я тебя даже не сразу узнал.

— Спасибо. Это самый милый комплимент из всех, что я получила с того момента, как пришла Мел.

— Нет, я просто хотел сказать… — он застенчиво смотрит на меня, — ты выглядишь в тысячу, в миллион раз лучше. Гораздо счастливее. И сильнее. Правда. Сразу видно, что ты занимаешься собой. Будто хоть сейчас готова править всем миром. Возможно, мне действительно стоит уйти, раз без меня ты так меняешься к лучшему.

Я хватаю его за руку.

— Не так быстро, дорогой. Все это время я старалась разобраться в себе. Мне хочется стать здоровой. А это долго и утомительно. Я просто решила избавить тебя от этого.

Энди мягко поглаживает мою ладонь большим пальцем.

— Я не хочу ни от чего избавляться. Нет ничего такого, что способно оттолкнуть меня от тебя.

— Да? И даже если я буду расхаживать по квартире, лопая шоколадную пасту прямо из банки?

Энди неодобрительно смотрит на меня.

— Натали, — говорит он. — Шоколадная паста для того и существует, что лопать ее прямо из банки. Намазывать ее на хлеб — это просто возмутительно.

Я улыбаюсь.

— Мне уже гораздо лучше. Но иногда бывают провалы. Например, вчера… — Извращенной части моего существа хочется шокировать его жестокой, недостойной приличных леди правдой. — …Весь день я питалась как нормальный, здоровый человек, а потом вдруг выкинула эту штуку с шоколадной пастой, после чего пошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало, — ненакрашенная, в пижаме, в руке ложка… И подумала: интересно, есть ли еще на свете другая такая женщина, которая сидит сейчас дома одна, пожирает «Нутеллу» прямо из банки, смотрится в зеркало, — и любит себя за это? Нет, в этом не было отвращения. Но и обожанием это тоже назвать нельзя. Мне хотелось, ну, ты знаешь… — я все-таки заставляю себя сказать, — сделать так, чтобы меня стошнило. Но я не стала. Я завязала. И горжусь этим. Но, Энди, все равно, это какая-то неправильная гордость.

Смотрю ему в глаза с вызовом. Он не прекращает массировать мою ладонь. И отвечает:

— Нэт. Забудь про «Нутеллу», забудь про зеркало, забудь про всех остальных женщин. И постарайся ответить всего лишь на один вопрос: любишь ли ты себя? Если бы ты с удовольствием отстреливала оцелотов за их мех или с наслаждением секла бы маленьких детишек, тогда у тебя была бы причина сомневаться в себе, в своей способности сопереживать другим живым существам. Если ты не делаешь никому больно, то при чем тут стыд? — Энди прокашливается. — Однажды, еще в колледже, я проснулся с ужасного похмелья, потянулся за стаканом с водой на тумбочке у кровати, и жадно выпил. Вот только туалет у нас был далеко, в самом конце коридора, и это была вовсе не вода, а как раз наоборот. Не самый удачный момент в моей жизни. Но, поверь, я все еще вполне нормальный парень.

Он поднимает мою правую руку и нежно, по очереди, перебирает каждый из пальцев.

— Это особенная рука. Она принадлежит одному очень дорогому для меня человеку. Но этот человек был очень небрежным. Невнимательно читал инструкции производителя. И посадил батарейки. И какое-то время не мог понять, что же в нем сломалось, а всего-то и надо было побольше внимания — к себе. И хотя человеку было неинтересно и скучно вчитываться в мелкий-мелкий шрифт инструкции, он все же преодолел себя и прочел еще раз все до конца. И теперь… — его голос снижается до шепота, — он работает просто прекрасно.

Я загоняю слезы в самую глубину горла. Мы долго-долго смотрим друг на друга.

— Знаешь, — тихонько произносит Энди, — со времен колледжа мои гигиенические привычки значительно улучшились. И я на девяносто девять процентов уверен, что ты ничего такого не подхватишь.

Я хихикаю.

— Эй, мой Прекрасный Принц. Я смотрю, ты умеешь убеждать. Кстати, в твоей старой комнате, под кроватью валяется один весьма отвратительный тапок. Пойдем-ка посмотрим, придется ли он тебе впору.