Она небрежно бросила плащ Сары на спинку кресла и принялась нарочито неторопливыми движениями заново застегивать платье на груди.

– Ты обещала остаться с Майклом, пока нас с Беном не будет дома на выходные.

Наташа пожала плечами.

– Шейла за ним присматривала.

– Не в этом дело. Ты мне солгала. И ты привела мужчину в этот дом.

– Ну и что? Что тут такого?

Сара пристально смотрела на нее, но не видела ни тени раскаяния или хотя бы смущения в вызывающе дерзком взгляде Таши. Она тяжело перевела дух, чувствуя глубокую усталость. «Отчасти это моя вина, – подумала Сара. – Плата за то, что я слишком долго откладывала неизбежное объяснение, потому что оно было неприятным. Теперь оно стало невыносимым».

– Мне очень жаль, – тихо сказала Сара, стараясь, насколько возможно, удержаться от озлобленности, – но тебе пора подыскать себе другое жилище.

Наташа повернулась к ней с легкой улыбочкой на сочных карминовых губах.

– Ну нет, я так не думаю.

– Боюсь, что тебе придется это сделать. Твое присутствие в этом доме больше невозможно. Ты должна найти себе работу…

– Работу? – Наташа презрительно рассмеялась. – Я не собираюсь работать.

– Нет? Как же ты собираешься себя содержать?

– Я собираюсь остаться здесь.

– Ты слышала хоть слово из того, что я сказала? Ты больше не можешь оставаться здесь. Однажды я уже предложила тебе помощь в поисках работы; я вновь готова тебе помочь, если хочешь. Я дам тебе денег на первое время, пока ты не встанешь на ноги. Но ты должна оставить этот дом. Я сожалею, но это единственный выход, Таша. И даже лучший для тебя.

– Даже для меня? – злобно взвизгнула Наташа, оскалив зубы и подходя ближе – так близко, что на Сару пахнуло запахом ее собственных дорогих духов. – Значит, ты хочешь вышвырнуть меня отсюда для моего же блага? Как это мило! Пожалуйста, объясни мне, Сара, как это послужит моему благу?

Сара посмотрела ей прямо в глаза.

– Так будет честнее.

У Наташи вырвалось грубое слово на языке, которого Сара не понимала, но о смысле догадаться было нетрудно.

– Я сожалею, – сухо повторила она. – Я хочу, чтобы ты покинула этот дом завтра же.

С этими словами Сара двинулась мимо нее к дверям, но Наташа схватила ее за плечо и с силой развернула лицом к себе.

– Ты меня выгоняешь из-за Луи?

– Луи?

Наташа ткнула оттопыренным большим пальцем в дверь у себя за спиной.

– Ах Луи… Да, отчасти из-за этого. Ты не имела права приводить его сюда…

– Двуличная тварь!

Сара оцепенела.

– Не вижу смысла продолжать этот…

– Шлюха! Да кто ты такая, чтоб меня осуждать? Сама крутишь шашни на глазах у мужа да еще приводишь любовника прямо в дом! Ну что, Сара, язык проглотила? Что ты на это скажешь?

Ей нечего было на это сказать; Сара была так потрясена, что вообще лишилась дара речи. Надо было все отрицать, но эта возможность ускользнула от нее безвозвратно, пока она, побледнев как смерть, пыталась набрать воздуха в легкие.

– Прочь с дороги, – проговорила она наконец она онемевшими губами. – Тебе больше нет места в этом доме. Я хочу, чтобы утром тебя здесь не было.

Наташа ударила ее. Удар открытой ладонью пришелся в плечо. Сара вскрикнула от удивления и гнева, но Наташа лишь подошла еще ближе, пока их лица не оказались на расстоянии двух дюймов.

– О нет, я не уйду. Попробуй только меня тронуть, и я все расскажу твоему мужу про тебя и мистера Макуэйда.

– Рассказывать нечего! – запоздало спохватилась Сара.

– Врешь! Ты спишь с ним, я это знаю. Я все расскажу твоему мужу.

– Нет!

– Завтра же я ему все расскажу, богом клянусь. И он вышвырнет тебя отсюда. Он оставит сына себе, а тебя выгонит. И я это сделаю, не сомневайся!

Сара ей поверила. Она живо представила себе, как все это произойдет. Неизбежность. Обреченность. Судьба. В то же время она точно знала, какую цену ей придется заплатить, чтобы избежать этой судьбы. Но как могла Наташа разузнать о них с Алексом? Неужели у нее по лицу все заметно? А может быть, Таша просто сделала предположение, исходя из своих собственных представлений о морали?

Сара почувствовала бессильную ярость загнанного зверя и еще более сильный гнев, направленный против Таши. Нет, не из-за ее предательства, а из-за того, что своими гнусными подозрениями она замарала и втоптала в грязь единственный чистый акт любви, который Сара позволила себе раз в жизни.

Отступив назад, она наткнулась на кресло, но не села, хотя ноги у нее подкашивались, а искушение опереться на что-то прочное было велико. Кровь стучала у нее в висках и в запястьях. Никогда в жизни она не была так близка к обмороку, однако Наташа и без того уже получила слишком сильную власть над ней, и Сара не собиралась предоставлять ей дополнительное преимущество, демонстрируя свою слабость.

– Что тебе нужно? – спросила она, стараясь по мере сил сохранять спокойствие.

В глазах соперницы тотчас же вспыхнул огонек злорадного торжества, и Сара ощутила подступающую волной тошноту.

– Я хочу тысячу долларов.

Сара едва не рассмеялась вслух. Вероятно, вопиющее несоответствие между окончательным крушением ее жизни и смехотворной ценой, которую требовалось заплатить за спасение, должно преподнести ей некий урок смирения. И возможно, настанет день, когда ей удастся извлечь и усвоить этот урок.

– Хорошо, – тотчас же согласилась она.

– Это только для начала. Деньги нужны мне завтра около полудня. Я собираюсь отправиться по магазинам. Ты можешь пойти со мной, если хочешь: я всегда ценила твой вкус, Сара.

Разговор все больше и больше клонился в сторону абсурда.

– Что еще? – сухо спросила Сара, чтобы вернуться к мрачной действительности.

– Да-да, ты непременно пойдешь со мной. Я хочу, чтобы ты представила меня своему закройщику у Лонжина. Что еще? О, много чего еще.

Наташа начала ходить взад-вперед по гостиной, ее обычно томные и плавные движения стали торопливыми и резкими от возбуждения.

– По вторникам, когда ты делаешь визиты, я буду тебя сопровождать. Ты будешь представлять меня всем как свою подругу. Очень близкую подругу.

Она внезапно остановилась.

– И еще я хочу вечеринку в мою честь. Что-то вроде светского дебюта. Ты пригласишь в гости много приятных холостых мужчин на этот вечер, а кроме того, – тут Наташа кокетливо захихикала, – много безобразных молодых леди. Пожалуй, можно будет даже пригласить мистера Макуэйда: он очень хорош собой и скоро будет богат, да? Ну ладно, это мы еще посмотрим.

Голос Сары зазвенел от гнева.

– Даже если бы я согласилась проделать все, чего ты хочешь, мой муж никогда этого не допустит, можешь не сомневаться. Ты просишь невозможного.

– Но я и не думала просить! Ты сделаешь так, что все будет возможно. А если нет… что же, тогда мне придется искать работу для тебя.

Она опять рассмеялась торжествующим, хрипловатым смешком.

– Какая прелесть, правда? Скажи мне, Сара, ты умеешь шить? Нет? Ну ничего, мы найдем для тебя еще какое-нибудь занятие. Гувернанткой? Публичной девкой? Ладно, не будем пока об этом говорить,

Наташа сложила руки на груди, наслаждаясь выражением лица Сары.

– Так на чем я остановилась? Ах да. Сегодня вечером мы с Луи воспользовались семейным экипажем Кокрейнов, это было очень приятно. Так будет и впредь. Мы с не меньшим удовольствием воспользовались вашей ложей в Метрополитен-опера и будем пользоваться ею в будущем, когда захотим.

Она в задумчивости приложила указательный палец к губам.

– Мне нужны имена и адреса твоей модистки, парикмахера и меховщика. Мне все время нужны будут деньги, много денег. Можешь либо давать мне наличные, либо я буду записывать все, что мне нужно, на твой счет. М-м-м… пожалуй, лучше пусть будет и то и другое. Ну? Что ж ты молчишь?

Если бы она на самом деле поверила, что совершила грех, полюбив Алекса, думала Сара, именно такого возмездия, несомненно, пожелал бы для нее его дед-изувер. Ей хотелось знать, существует ли в мире справедливость и что она собой представляет, если на обыкновенное проявление участия и доброты отвечают таким бессердечным предательством. Ее поражала собственная наивность. Как она могла ожидать дружеских чувств, возможно, даже благодарности от женщины, которая, по всей видимости, ненавидела ее всей душой? Вслух Сара спросила:

– И ты собираешься по-прежнему жить в этом доме?

– Да, еще какое-то время. Позже, когда я займу подобающее положение, у меня будет и собственный дом. В верхней части города, я полагаю.

– И давно ты все это задумала?

Наташа лишь подняла брови с невинным видом и ничего не ответила.

– Пойми, у тебя ничего не выйдет.

Губы Наташи растянулись в злобной улыбочке.

– А ты постарайся, чтобы вышло. Тебе же лучше будет, – угрожающе предупредила она.

Сара покачала головой. Но было бы бесполезно – да, пожалуй, и небезопасно – пытаться объяснить Наташе, что приехавшая в страну два года назад белошвейка цыганского происхождения не имеет ни малейшего шанса попасть в общество (даже в самые низшие его круги); и если она думает, что добьется успеха, заручившись покровительством бывшей леди Сары Лонгфорд, значит, ее ждет не менее жестокое разочарование, чем то, которое испытал Бен восемь лет назад. Сара могла бы, пожалуй, даже пожалеть Наташу (несмотря ни на что, ей иногда становилось жалко Бена), но Наташа использовала ее еще более беспощадным и расчетливым образом, чем ее муж. Нет, Сара не могла тратить на нее свое сочувствие.

Но еще одну вещь ей все-таки непременно надо было узнать.

– А тебя когда-нибудь вообще насиловали, Таша? Или все было ложью с самого начала?

Наташа потянулась, широко раскинув руки.

– Я так устала, глаза слипаются. Думаю, это все из-за сегодняшних переживаний.

– Да будет тебе, уж теперь-то ты можешь сознаться. Какая разница?

Кошачья непринужденность исчезла; в страшных, черных, как ночь, цыганских глазах полыхнула лютая злоба:

– Ничего я тебе не скажу. Ты теперь уже не такая важная дама, ведь правда? Ты ничто, также как и я. – Она оскалила зубы в зловещей ухмылке. – Или наоборот, обе мы – важные дамы, и я такая же, как ты. Подумай об этом, Сара. Может быть, мы еще можем остаться друзьями. Но чем бы мы ни были, одно я тебе обещаю: что будет со мной, то будет и с тобой.

Сара вздрогнула, словно от холода. Она с лихвой получила ответ на свой вопрос.

– А теперь давай спать, – предложила Наташа, протягивая ей руку. – Ты выглядишь очень усталой. Это был длинный день, да? Почему ты так рано вернулась со своей загородной вечеринки?

Сара не ответила и с отвращением отшатнулась от протянутой руки.

– Нет, погоди, давай все выясним. Мы же договорились? Ты согласна на все мои условия, да, Сара?

Ей было ненавистно то удовлетворение, которое должен был доставить Наташе ее ответ, поэтому она помедлила, хотя и не испытывала никаких сомнений.

– Даже если я и согласна, Бен не допустит всех тех перемен, которые ты предлагаешь.

– О, ты найдешь способ с ним управиться, я не сомневаюсь. А теперь скажи, ты принимаешь мой план? – А какой у нее был выбор?

– Хорошо. Но только при одном условии: ты будешь держаться подальше от моего сына.

– Что? В чем дело?

– Не будешь с ним разговаривать. Даже близко к нему не подойдешь.

– Ты не смеешь ставить мне условия!

– Тогда сделки не будет.

– Я тебе говорю…

– Если ты заговоришь с Майклом, что-то ему сделаешь или хоть подойдешь к его дверям, я тебя выдам.

– Зачем мне с ним разговаривать? Что у меня общего с этим сопляком?

– Значит, ты согласна?

– Тьфу! Ты только мне не указывай, что мне делать, а чего нет.

Вот оно что: Наташе тоже не нравилось идти на уступки. Как и ей самой. Почему-то это смехотворное соображение несколько утешило Сару.

– Да или нет? Ты должна мне это обещать, или сделки не будет.

– Тьфу, – повторила Наташа. – Что мне за дело в конце концов?

– Ты согласна?

– Да! Я же сказала!

Сара кивнула и двинулась к дверям. Наташа бросилась ей наперерез так стремительно, что Сара удивленно остановилась, ожидая нападения. Но оказалось, что цыганская графиня просто желает первая пройти в дверь. Это можно было назвать почти смешным. Почти, но не совсем, потому что нелепое происшествие кое-что приоткрыло Саре. У нее пропала охота смеяться, когда она поняла, во что превратится ее жизнь, что за домашняя идиллия ее ожидает в обозримом будущем.

* * *

– Повторите, что вы сказали, Алекс. Я, должно быть, ослышался.

– Я сказал, что подаю заявление об уходе. Я увольняюсь.

Седые брови Джона Огдена полезли так высоко на лоб, что пенсне соскользнуло у него с носа и упало ему на колени.

– Что? Но почему?

Поскольку Огден был слишком сильно потрясен и даже забыл предложить ему стул, Алекс взял на себя смелость присесть на краешек его письменного стола, скрестив руки на груди.