Наташа пошла проводить его в прихожую. В мыслях у нее был полный сумбур. Все, что происходило сейчас, совершенно не укладывалось в привычные, сложившиеся представления. И все же…

Когда Армен уже шагнул через порог, он вдруг обернулся.

— Ты что? Забыл что-нибудь?

— Нет, ничего. Просто так. Береги себя, ладно?

И за секунду до того, как закрыть дверь у него за спиной, Наташа почувствовала, что улыбается — глупо и радостно, совсем как девчонка, которой одноклассник в первый раз назначил свидание. Она и не думала, что еще умеет так улыбаться!


Максим проснулся поздно. Он с трудом оторвал голову от подушки. Удивился еще, почему лег спать в гостиной не раздеваясь. Диванчик-то коротковат, вон даже нога затекла…

Медленно, постепенно возвращалась память о событиях вчерашнего дня, будь он неладен. Максим ощупал повязку на голове. Сползла, зато кровь не течет больше. Охнул, когда случайно коснулся запекшегося струпа. Больно все-таки. Но ничего, это всего лишь ссадина, даже зашивать не понадобилось.

Могло быть намного хуже.

Максим встал, нащупал тапочки и поплелся в кухню. В первый момент голова закружилась немного, он даже схватился за спинку дивана, чтобы не упасть, но потом прошло.

Наташа сидела в кухне. Перед ней на столе остывала чашка кофе, а она просто сидела и смотрела куда-то в пространство. Максим даже удивился — слишком уж необычно было такое поведение для его активной и деятельной сестренки. Она всегда куда-то торопилась, у нее был четкий и плотный график совершенно неотложных и важных дел, которые надо было переделать. А теперь вот сидит и улыбается счастливой и наивной девчоночьей улыбкой… Пожалуй, такой Максим ее не видел никогда.

— С добрым утром!

— А, привет! — лениво отозвалась она. — Как спалось? Как себя чувствуешь?

Вот те раз! И голос совсем другой — нежный, грудной, очень женственный.

— Да ничего, почти нормально уже. А Верочка где?

— На работу, наверное, убежала. Я ее утром не видела. Проспала, представляешь? Все на свете проспала!

— Постой-постой… — Максим нахмурил лоб, припоминая их вчерашний разговор, — ты же вроде улетаешь сегодня. Сама видишь, отвезти тебя не могу, но ты хоть такси вызови! У тебя когда самолет?

— Я же тебе говорю — проспала! И самолет мой улетел… — Наташа говорила об этом так спокойно и безмятежно, почти весело даже, как будто это ничуть ее не волновало. Ну, подумаешь, мелочь какая — самолет! Есть о чем беспокоиться… — Может, ты голодный? — спросила она. — Я, правда, вчера не готовила, и в холодильнике у нас мышь повесилась. Пойду в магазин схожу.

Максим только головой покачал. Даже мысль о еде была неприятна — тошнит… И голова кружится. Но Наташке об этом лучше не говорить. Он через силу улыбнулся и бодро сказал:

— Не надо, Наташ. Лучше кофе налей. Есть не хочется совсем. Сейчас попью — и пойду работать.

— Не наработался еще? Ну ладно, как знаешь.

Это тоже было на нее не похоже — в другое время непременно стала бы настаивать, расспрашивать о самочувствии, еще бы заставила к врачу идти… Что с сестренкой стряслось?

Максим быстро выпил кофе и уселся за компьютер. Несмотря на слабость и головокружение, его прямо-таки тянуло туда — очень уж хотелось понять, что же такого особенного он написал? Неужели и правда разозлил кого-то столь могущественного, кто не брезгует убийством? С одной стороны, конечно, было страшно, но с другой… Максим чувствовал, что начинает гордиться собой. В голове упорно звучал хрипловатый голос Высоцкого, искаженный затертой магнитофонной пленкой и некачественной записью. Ох, как часто еще в школе слушали они с пацанами эти кассеты, невесть как доставшиеся, сто раз переписанные… Многое наизусть помнится до сих пор. А теперь этот голос звучал для него как собеседник и утешитель — не слишком ласковый, но правдивый:

На слово «длинношеее» в конце пришлось три «е»,

Укоротить поэта — вывод ясен!

И нож в него, но счастлив он висеть на острие,

Зарезанный за то, что был опасен!

Верочка в третий раз пыталась запустить принтер. Вроде бы все делала правильно, но капризный агрегат только мигал красной лампочкой и работать отказывался наотрез. Вот почему так бывает — когда что-то срочное и время не ждет, всегда возникают дополнительные трудности?

— Вера! — Голос из селектора прозвучал для нее громче архангельской трубы. — Ну скоро там?

— Да, да, Степан Сергеич, сейчас! Почти готово.

Надо же, как неудобно! Шеф еще утром требовал это коммерческое предложение — да еще в пяти экземплярах, будь оно неладно! Контракт намечается выгодный и важный, с минуты на минуту должны приехать потенциальные партнеры, вот он и нервничает.

— Степан Сергеич у себя?

Верочка обернулась. За спиной стояла Таня из бухгалтерии — огненно-рыжая, веснушчатая девушка. В строгом серо-белом офисном интерьере она смотрелась непривычно и странно, как лесной пожар. И характер у нее был соответствующий — веселая, своевольная и непоседливая Танюша никогда за словом в карман не лезла. Про таких раньше говорили — огонь-девка!

— Да… А что ты хотела?

— Вот, ведомость на зарплату принесла. Наташа же в отпуске. — Таня посмотрела на нее повнимательнее: — Верунь, что ты мучаешься?

— Да вот… — Она кивнула на принтер. — Не работает. А шеф требует срочно.

Верочка чуть не плакала. Почему-то она чувствовала себя на редкость беспомощной и никак не могла сообразить, что делать дальше. Видно, вчерашнее нервное напряжение дало себя знать… Позвонить бы, узнать, как там Максим, а тут такая запарка!

— Делов-то! — Таня пожала плечами. — Было бы из-за чего расстраиваться. Скинь на дискетку, я тебе распечатаю. Отнесешь шефу, а потом технарям позвони. Пусть придут посмотрят, что там стряслось.

Верочка благодарно кивнула. Когда многострадальный документ оказался на столе Степана Сергеича, тот посмотрел на нее явно неодобрительно.

— Что-то вы в последнее время мало внимания уделяете работе, Вера Станиславовна. Собраннее надо быть, собраннее!

Если шеф начал кого-то называть по имени-отчеству — это плохой признак. Была у него такая манера: пока все более-менее нормально, плеваться огнем по поводу и без, но когда он и вправду кем-то недоволен — говорить тихо и изводить язвительной вежливостью.

— Извините, Степан Сергеич, — пробормотала Верочка.

Она вышла из кабинета, села на свое место у стола, на секунду прикрыла глаза… Так, одно дело сделано, можно слегка расслабиться. Она посмотрела на телефон. Позвонить бы, узнать, как там Максим. Утром она видела его только спящим.

Но это все потом, после. Сейчас нужно звонить в техническую службу, чтобы кто-нибудь пришел и починил этот проклятый принтер. Верочка заглянула в список внутренних телефонов, висящий у нее над столом. Ага, 16–81… Ну, это мы быстро!

Но быстро не получилось. Верочка набирала номер снова и снова, и раз за разом она слышала только короткие гудки. Глухо занято, как сказал бы Максим. Ничего не поделаешь, придется идти самой. Она встала и, тяжело вздохнув, направилась к лифту.

Техническая служба располагалась в подвальном этаже огромного, населенного как муравейник, здания бывшего НИИ, переделанного под офисный центр. Поначалу Верочка никак не могла привыкнуть к длинным запутанным коридорам и узким лестницам с крутыми ступеньками. Кто бы спорил, сами технари — все как на подбор молодые и веселые ребята — обустроили свое помещение на совесть, почти как дом родной. Были у них там и надежные бронированные двери, и стекло-обои на стенах, и маленькая кухонька, и даже ручной попугай Кеша. Верочку они всегда встречали тепло и помогали чем могли, но ведь туда еще дойти надо! Пробираться по узким коридорам в подвале, где низкие потолки, повсюду проложены какие-то грубы, все время раздается низкий протяжный гул — удовольствие маленькое.

До сих пор она избегала спускаться туда — разве что в случае крайней необходимости. Вот как сейчас, к примеру. Куда же денешься…

Каждый шаг давался ей с трудом, будто гири на ногах повисли. Стук каблуков по каменным плитам пола раздавался в тишине, усиливался эхом, и от этого почему-то было страшно.

Верочка оглянулась. Обычно днем по коридорам шастает куча народу, а сегодня — никого, как вымерли. И холодно… Она зябко поежилась. Яркое летнее платье казалось неуместным и жалким, как брошенный цветок на асфальте.

Вот и лифт. Красная кнопка вызова загорелась сразу, и это тоже почему-то показалось страшным. Как будто огромное красноглазое чудовище высматривает зазевавшуюся жертву. Ей вдруг очень захотелось бежать отсюда прочь — куда угодно, и пусть хоть уволят потом. Невелика печаль, она ведь сама уходить собиралась!

Но автоматические двери уже раскрылись перед ней. Верочка вошла в лифт. Двери сразу захлопнулись у нее за спиной с противным клацающим звуком. Лампочка под потолком светила еле-еле, в четверть силы. Верочка нажала большую серую кнопку со странной маркировкой «1», под которой какой-то шутник прилепил полоску скотча с надписью «Привет шахтерам!», и лифт медленно тронулся с места — не плавно, как обычно, а резкими толчками. Верочка чувствовала, как пол кабины мелко дрожит у нее под ногами.

Спокойно. Только спокойно. Все будет хорошо. Она постаралась хоть как-нибудь отвлечься, не дать воли своему страху. Большое зеркало в кабине отразило ее бледное лицо — огромные глаза, спутанные волосы… Верочка в первый момент даже не узнала себя. Ужас какой-то. К людям являться в таком виде попросту неприлично. Надо немного успокоиться и привести себя в порядок.

Она старалась подколоть непокорные прядки, когда кабина особенно резко дернулась и остановилась совсем. Верочка с трудом удержалась на ногах. Свет погас, и она оказалась в полной темноте, попыталась нащупать кнопку аварийного вызова (где-то здесь, в самом низу!), когда почувствовала, что темнота, окружающая ее, постепенно становится плотной и осязаемой. Будто вязкая, холодная жижа поднимается все выше и выше… Верочка закричала, забилась в панике, забарабанила кулаками в закрытые двери, но сил ей хватило ненадолго. Тело отказывалось подчиняться ей, будто парализованное, потом и сознание погасло. Последняя мысль была: «А как же Максим? Что он теперь без меня будет делать?»


Лифт починили только через два часа. Когда хмурые ремонтники в фирменных спецовках с эмблемой бизнес-центра во всю спину (солнышко с растопыренными лучами на фоне стилизованной горы должно было, видимо, означать грядущий рассвет бизнеса нового типа) открыли двери кабины, она была пуста.

— Надо же, опять свет вырубился! Хорошо хоть, не застрял никто, — высказался тот, что помоложе.

Напарник только кивнул. Что ж тут скажешь — в лифте застрять и правда удовольствие маленькое.


«Автар плотнее запахнулся в свой плащ. Камин теплился еле-еле, и холод пробирал до костей, как будто промозглая сырость навсегда поселилась в замке. Трудно поверить, что где-то снаружи, за толстыми каменными стенами, стоит теплая летняя ночь.

Перед ним сидел Аскер Гледан — его учитель и друг. Страшно было видеть, как он постарел и осунулся за последнее время. Сгорбленные плечи, спутанная борода, и лицо какое-то серое… Похож на нахохлившуюся, испуганную птицу, кашляет, кутается в меховую накидку и говорит тихим, надтреснутым, каким-то бесцветным голосом, все время оглядываясь на дверь, как будто боится.

Не впрок же пошла ему вейсова служба.

— Все началось давно, почти двадцать лет назад. Тогда благородный вейс Уатан, правитель края, решил пригласить наемников для защиты от горцев, что давно уже досаждали своими набегами на ближние деревни. Грабили, угоняли скот, насиловали женщин…

— Только ли? — Автар лукаво прищурился. Он прекрасно видел, что старый Аскер чего-то недоговаривает. Не похоже, чтобы вейс решился на такое только ради того, чтобы защитить своих чернопашенных. Смотрит же он сквозь пальцы на то, что его солдаты и челядь грабят крестьян ничуть не меньше, а уж когда девок ловят по полям — это и вовсе считается просто невинной забавой.

— Не только, — старик горестно вздохнул, — купцы были недовольны. Единственная дорога, что соединяет Мокерат с приморским Дестром, проходит через перевал. А Дестр — это огромный порт.

Так. Ясно. Купцы наведываются в Мокерат за льном, медом, а пуще всего — за изделиями из кожи, на которые здешние шорники великие мастера. Седла, ножны для мечей, колчаны и узорчатая сбруя для лошадей высоко ценятся по всему побережью. Вейс устанавливает грабительские пошлины для торговцев, молва о его жадности идет по всей империи. Купцы, конечно, кряхтят, но платят — а тут такой ущерб!