— Возлюбленные братья и сестры! Сегодня, в этот горестный час, я рад видеть всех вас — всех, кто откликнулся на наш зов.

Ага, значит, почти не опоздал. Автар с трудом протиснулся на свободное место и уселся на полу, подобрав под себя ноги.

— Вы знаете, что случилось в Мокерате и почему мы собрались здесь. И знаете также, что времени у нас в обрез. Потому так важно сейчас прийти к единому решению.

Он поднял вверх высохшую, морщинистую руку, и над его ладонью возникло маленькое золотистое облачко.

— Теперь каждый, кто хочет высказаться, может сделать это!

Облачко плыло над ними, будто маленькое солнце, освещая лица собравшихся нежным и теплым светом. Первым поднял руку и подхватил его Парет Ногдам — высокий, широкоплечий, одетый в потертый кожаный кафтан. Маг-воин, истребитель нечисти, он еще в Сьенне не блистал в науках и с трудом заучивал заклинания, зато мечом владел, как никто другой. Теперь слава о нем гремела по всей Империи, и, если где-то завелся оборотень, упырь или бродячий мертвец, любой градоправитель или сельский староста знал, кого нужно искать для этой работы.

— Не беспокойся, почтенный Астаний! Сьенна — наш общий дом, и мы отстоим его.

Астаний сокрушенно покачал головой.

— Ты думаешь, твоего меча хватит против целого войска?

Парет потупился. Одно дело — изрубить нежить в бою один на один, и совсем другое — выступить против превосходящих сил противника, которым не страшен крик петуха на рассвете.

Облачко подхватил какой-то незнакомый парень — совсем молодой, со шрамом через все лицо.

— Кроме мечей, есть боевая магия! Огненные шары, Летящая Смерть, заклятие слепоты, наконец…

— А правила Круга? — перебил его один из Наставников, высокий и тощий, как скелет, с суровым изможденным лицом аскета. — Против людей нельзя применять боевую магию!

Но юнец со шрамом не сдавался:

— Если только жизни Ведающего ничего не грозит! А теперь в опасности не только мы. Тут полно детей, да что там — сам Круг под угрозой!

— Но убивать мы все равно не можем. Нарушив правила, мы уничтожим Круг сами, — тихо сказал Астаний.

Все замолчали. Слышно было, как бьется о стекло случайно залетевшая муха. Все, что собрались здесь, от юнцов до старцев, многое успели повидать в своей жизни, но впервые оказались перед таким страшным выбором.

— К тому же, — Астаний снова возвысил голос, — это все равно не спасет нас. Если мы отразим одну атаку, против нас развяжут настоящую войну. Придут другие, потом — еще… Мы не сможем отсиживаться всю жизнь за этими стенами.

— А что, если попытаться договориться? — Голос подал Варсет Тилах, книжник и звездочет. С детских лет он отличался на удивление мирным нравом, и, если два школяра подрались во дворе, можно было быть уверенным, что вот-вот рядом появится его тощая, нескладная фигура, а тихий и как будто робкий голос зазвучит так убедительно, что драчуны немедленно оставят ссору и станут лучшими друзьями.

— Ведь мы нужны людям! Неужели они этого не понимают? Если не будет нас — Империя погрузится в темноту и варварство! Кто тогда будет хранить предания Древних, составлять гороскопы правителям, предсказывать погоду? Кто избавит людей от василисков, бешеных оборотней и упырей? Сами они не умеют с ними бороться и бегут куда глаза глядят, визжа от страха, даже если встретится безобидный леший или русалка! И кто будет лечить, заживлять раны, принимать роды, в конце концов?

— Договориться — с кем? — мрачно переспросил Парет Ногдам. — С солдатами, что сейчас придут сюда? С Мараном? С крестьянами и лавочниками, которые и так не любят и боятся нас, а теперь и вовсе будут считать душегубами и чуть ли не людоедами?

— Да, да! — Облачко перехватила дородная женщина средних лет с белой повязкой целительницы на голове. — Помните старую Кастальду? Когда у супруги правителя Декстры начались схватки, слуги прибежали за ней среди ночи и с большим почетом препроводили во дворец, а когда ребенок родился уродом из-за того, что господин правитель никогда не добирается до супружеской постели в трезвом виде, ее обвинили в черном колдовстве и сожгли на костре! Лекаря Нарваля крестьяне убили кольями во время холерного мора! А Гебран Таргет, начальник конной стражи Ангелаты, повесил трех девчонок-целительниц из полевого госпиталя после битвы у Ариданского холма! Показалось ему, видите ли, что умирает слишком много раненых…

Губы ее задрожали. Соседка — тоже целительница, только постарше, загорелая и морщинистая, как земля, обожженная солнцем, — ласково погладила ее по плечу.

— Успокойся, Матея! Мы все знаем о твоих дочерях. Не время сейчас плакать.

Женщина замолчала, но в глазах ее стояли слезы.

— Значит, нам остается только покориться своей судьбе? — выдохнул самый молодой из присутствующих — вихрастый паренек с лицом усыпанным веснушками, словно кукушечье яйцо. — И ничего нельзя сделать? Может, бежать? Книги и рукописи можно спрятать в тайнике до лучших времен…

— Вейсовы указы о преследовании колдунов развешаны по всем большим дорогам. Грамотные их уже прочитали и расскажут неграмотным, не сомневайтесь. Еще и от себя прибавят, — мрачно сказал Астаний. Он на несколько секунд прикрыл глаза, будто задремал, потом прибавил: — К тому же в Сьенне полно детей. Старшие уже могут о себе позаботиться, но что делать с малышами?

— Отправить по домам! — выкрикнул вихрастый юнец. — Вернуть родителям, да наказать крепко, чтоб не болтали лишнего.

— Это если есть куда возвращать! — возмутилась крепкая молодуха, одетая по-крестьянски — в вышитую кофту и длинную шерстяную юбку с каймой. Скорее всего, деревенская лекарка и повитуха. Даже повязку целительницы не носит — таится, наверное, от односельчан. — У меня уже двое здесь! Куда я денусь с ними?

— А если…

— Поздно, — Астаний ссутулился и будто поник всем телом, — они уже здесь, у ворот.

Все взгляды обратились к высоким стрельчатым окнам. Те, кто сидел дальше, вскочили на ноги. Уже стемнело, но с высоты башни было прекрасно видно, как солдаты в форме Благородного Воинства окружили Сьенну. В свете факелов сверкают кольчуги и шлемы, сталь мечей отливает огненно-алым цветом, как будто они уже обагрены кровью…

— Да их там сотни две, не меньше! — Вихрастый юнец побледнел так, что веснушки проступили еще сильнее. — Это конец, да?»


Наташа сидела на широкой двуспальной кровати в единственном номере люкс пансионата «Лесные дали». Длинный летний день прошел прекрасно — с катанием на катере и обедом в ресторане. От прогулки в лесу она предусмотрительно отказалась — Армен все еще заметно хромал. Он очень старался доставить ей удовольствие, хотя будь его воля — они бы вообще не выходили из номера. Наташа от души наслаждалась, но сейчас, ночью, когда вокруг ни зги не видно, где-то далеко, в деревне, лают собаки и дождь стучит в окно, все представляется совершенно по-другому.

Ну в самом деле — сейчас она влюблена впервые за много лет, свежесть и новизна отношений пьянит сильнее вина, к тому же Армен — темпераментный и нежный любовник. А что будет дальше, когда наступит отрезвление? Выявится несходство вкусов, привычек, характеров…

Наташа чуть не прыснула от смеха, вспомнив, как он сегодня накричал на официанта в ресторане. После прогулки на катере они сильно проголодались. Армен заказал шашлык и через несколько минут уже счастливо вгрызался в кусок нежного мяса. Наташу даже покоробило немного это зрелище — ну прямо пещерный человек! Помня о фигуре, она заказала только салат «Цезарь» и стакан «Эвиан»[7] без газа. Когда официант принес тарелку, красиво выложенную листьями зеленого салата, Армен нахмурил брови.

— Ты что принес? Листья какие-то и вода из-под крана? Помидор парниковый, розовый, сухарики, а мяса совсем нет! Ахчик, — он укоризненно посмотрел на нее, — ты что, коза, что ли, — траву эту кушать? Я же тебе сказал: выбирай что хочешь, не стесняйся!

Конечно, это все мелочи… Но ведь из них и состоит жизнь! Может, лучше остановиться, пока привязанность еще не слишком сильная и глубокая? И пусть этот уик-энд останется приятным эпизодом, милым сумасбродством, которое потом, много лет спустя можно будет вспоминать со светлой улыбкой. «А вот еще было такое…»

В конце концов, правильно ведь говорят, что жить вместе могут только люди одного круга.

Наташа посмотрела на Армена. Он спал на спине, раскинув руки. Куда подевалось обычно жесткое выражение лица! Во сне он выглядел таким открытым, доверчивым… И удивительно молодым, как будто разом сбросил лет десять. Наташе даже жалко его стало. Ну как ему сказать теперь, что у них нет будущего?

Она вдруг уронила голову на скрещенные на коленях руки — и тихо, почти беззвучно заплакала. Зачем себя-то обманывать? Все доводы, как бы разумно и логически они ни выглядели, — не более чем отговорки. А настоящая причина в том, что она ужасно боится.

Что будет, когда выяснится, что она не сможет родить ребенка? Как он поведет себя? Оттолкнет? Пожалеет? Найдет другую? Полюбить после стольких лет одиночества, а потом снова остаться одной было бы просто невыносимо!

И что теперь делать? Сбежать, оттолкнуть человека, навстречу которому так радостно раскрываются ее тело и душа, чтобы потом мучиться вопросом: а вдруг счастье было и вправду возможно, а она сама отказалась от него? Или принять то, что есть, за нежданный подарок судьбы и жить в постоянном страхе, что вот-вот кончится?

Или… Просто сказать все как есть — и будь что будет?

Армен беспокойно заворочался рядом. Он как будто почувствовал ее тревогу.

— Ты что, ахчик? Гроза спать мешает? — сонно пробормотал он, еще не открывая глаз.

— Нет.

— Тогда иди сюда! — Он попытался обнять ее. — Иди, ахчик, а то я соскучился уже! Видишь, даже одеяло торчит.

Фу-ты господи, он все за свое!

— Нет, подожди! — Наташа высвободилась и плотнее закуталась в простыню. — Я хочу тебе кое-что сказать.

— Ну, говори.

Армен проснулся окончательно и сел на постели рядом с ней.

— Что случилось?

Она молчала, не зная, с чего начать. Может, зря затеяла этот разговор? Может, лучше соврать что-нибудь — про головную боль там, или что кошмар приснился, а потом положить голову ему на плечо и уснуть в его объятиях, таких надежных и крепких, дающих удивительное чувство тепла и безопасности…

Наташа все колебалась. Армен смотрел на нее со все возрастающей тревогой. Она совершенно ясно поняла, что если промолчит теперь, то между ними час за часом, день за днем будет вырастать стена недоверия — и в конце концов разделит навсегда.

— Армен, я… у меня… у меня не может быть детей! — выпалила она одним духом, будто в холодную воду кинулась.

— Правда не может? — Черные брови Армена сошлись над переносьем. — Это точно?

«Ну пожалуйста, скажи, что это не так! — казалось, умоляли его глаза. — Обмани хотя бы, и я поверю». Но Наташа безнадежно покачала головой. Уж правда — так правда!

— Жаль… — Он откинулся на подушки. — Бедная ты моя! Но все равно — мне другая не нужна. — Он ласково притянул ее к себе. — Знаешь, как мой дед говорил? Бог захочет — все будет!

Наташа уткнулась лицом ему в плечо и снова заплакала. Она тихо всхлипывала, а он все гладил ее по волосам, пока оба не заснули.


Когда на следующее утро горничная Маша Федина пришла убирать номер, она застала их спящими. Простыня сползла на пол, и они лежали, обнаженные, в объятиях друг друга.

За два года работы в доме отдыха Маша повидала и не такое — эка невидаль, мужик с бабой в постели! — но сейчас почему-то ей стало очень обидно. Ну почему все так устроено? Кому-то валяться в койке до полудня, а кому-то шваброй махать! Зло берет прямо. И попробуй скажи что-нибудь этим, которые в люксе, — мигом начальству пожалуются. Так и место свое потерять недолго, а работой Маша дорожила.

Она уже хотела уйти, да еще дверью шарахнуть как следует на прощание, но вдруг остановилась. Что-то особенное было в этих двоих, не такое, как у прочих, что приезжают сюда развлечься на выходные — отдохнуть от жен и мужей или расслабиться с проститутками в сауне. Красивая пара. Прямо как в рекламе: «Мы такие разные, и все-таки мы вместе». Растрепанная белокурая головка доверчиво покоится на загорелом сильном плече с буграми мышц, рука на белой груди как будто прикрывает ее, защищает от всего на свете… Но главное, лица у обоих во сне такие счастливые, светлые! Как будто даже там они вместе. Аж завидно стало.