— Ага, — кивнул Леонид, — От детства к старости. Я уже слышал.

— Что будем делать, товарищ родитель? — строго спросил сержант. — На учет надо ставить. Как ребенка из группы риска?

— Зачем сразу «группа риска»? — невольно заволновался Чуприн.

— Из неблагополучной семьи потому что. С одного взгляда видно. Вы человек творческой профессии…

— Эгоист, короче, — вставила из-за решетки свое слово Надя.

— Помолчи! — опять раздраженно бросил Чуприн.

И почему-то непроизвольно начал оправдываться перед сержантом.

— Никакой я не эгоист. Я между прочим, работаю, как ломовая лошадь. Сплю по четыре часа в сутки…

— А дочери что остается? По чужим гаражам шляться? — с вызовом спросила Надя.

— Почему по гаражам? — нахмурился сержант.

Он достал из кармана связку ключей и начал ковырять одним из них в замке. Замок ни в какую не желал открываться.

— Не обращайте внимания. Это она так, не подумав брякнула. — быстро сказал Леонид. И бросил пронзительный взгляд на Надю.

— Это я так. Не подумав, брякнула, — легко согласилась Надя.

Сержант между тем никак не мог подобрать ключи к замку. Пробовал тот и этот. Даже вспотел слегка. Но открыть дверь обезьянника не мог. Чуприн разозлился.

— Вы ее когда-нибудь выпустите или нет? — спросил он.

Сержант снял фуражку, вытер платком пот со лба и глубоко вздохнул.

— Выпустить — дело нехитрое. Вопрос — куда выпустить? — заявил он.

— На свободу! — с патетикой в голосе заявила Надя. — Свобода — осознанная необходимость. Каждый дурак знает.

Сержант наконец-то справился с замком. Он даже радостно улыбнулся. Очевидно, и сам не ожидал. Широко распахнул железную дверцу и жестом пригласил Надю выйти на волю. Надя выпорхнула из обезьянника пулей. И почти мгновенно оказалась в конце коридора. Ближе к выходу из отделения.

Чуприн с сержантом шли прямо на нее. Она улыбалась и, непрерывно делая реверансы, отступала к выходу.

— Значит, на первый раз протокол задержания составлять не будем? — зачем-то спросил у Чуприна сержант.

— Первый раз — прощается! — бросила Надя. Она уже приоткрыла дверь на улицу.

— Если еще раз попадетесь. В неурочное время. Будем решать по всей строгости.

— С непредсказуемыми последствиями! — понимающе кивнула Надя.

— Спасибо вам! — с чувством сказал Чуприн. И пожал сержанту руку.

— Не за что! — хмуро ответил тот. И добавил. — Присматривайте за ней!

Леонид вел свои старенькие «Жигули» быстро, жестко. Раздраженно тормозил перед редкими светофорами, резко бил по газу, как только зажигался «зеленый», быстро, не сбрасывая скорости, поворачивал в узкие переулки.

В районе метро «Сокол» их полно. Чуприн знал с десяток вариантов проезда на свой «Тайвань». Терпеть не мог Ленинградский проспект и начало Волоколамского шоссе. Даже утром пробки, гарь, вонь, духота. Всегда предпочитал ехать домой переулками.

Надя сидела рядом, закинув ногу на ногу, и весело поглядывала на него. Леониду стоило больших трудов, не смотреть на ее длинные ноги. И вообще. На нее. Он смотрел только прямо перед собой на дорогу.

Оба довольно долго молчали.

— Испугался? — весело спросила Надя. — Испугался, испугался…

— Зачем тебе это понадобилось? — наконец спросил он.

— Что? — чуть склонив голову набок, спросила она.

— То самое. Связываться со мной.

— Отвали-и! Так захотелось.

— Я старый, уставший человек…

Леонид и в самом деле в данный момент ощущал себя «старым и уставшим» человеком. У которого мало чего хорошего впереди.

— Ты девчонка. Ребенок совсем, — продолжал он раздраженным тоном, — Тебе хотя бы шестнадцать есть?

Надя поспешно кивнула головой. И опять весело улыбнулась. У нее было превосходное настроение. Ей казалось, старенькие «Жигули» стремительно летят над горячим асфальтом, совсем не касаясь колесами рытвин, ухабов и трещин. Она не чувствовала ни духоты, ни запаха бензина, ни шума надсадно гудящего мотора.

— Мне столько, сколько надо. В самый раз.

Леонид бросил на нее быстрый взгляд и еще крепче вцепился в баранку.

— Не хватало, чтоб меня привлекли за совращение малолеток! — пробурчал он.

— Опять испугался! — весело воскликнула Надя. — Я так и думала! Я тебя насквозь вижу! — строго добавила она. И секунду помолчав, еще строже объявила:

— Я не малолетка. Сама так решила. Сама тебя выбрала.

Леонид бросил на нее быстрый взгляд и возмущенно засопел.

— Да, да. Не удивляйся. Это я тебя выбрала. Вы мужчины, почему-то думаете, что вы выбираете. Ничего подобного. Всегда выбираем мы. Ты мне подходишь.

Леонид, вытаращив глаза, покачивал головой возмущенно сопел.

— Что молотишь!? Что ты молотишь, девчонка!?

— И не делай такие удивленные глаза. Можно подумать, для тебя это новость. Я тебя сама выбрала. Как увидела, сразу подумала: «Вот он!». Как Татьяна Ларина. «Он будет моим первым мужчиной! Я хочу именно такого!». Первый мужчина в жизни женщины — это очень важно и ответственно. А ты сильно испугался, когда позвонили из милиции?

— Подумал, Олеська что-то натворила.

— А когда меня увидел в обезьяннике?

— Мне уже бояться нечего, — опять раздраженным тоном бросил он.

— Я поняла, — язвительно сказала Надя, — Ты старый уставший молодой человек. Второй свежести. Талантливый, но невезучий. Ничего, теперь все пойдет по другому. Теперь у тебя есть я! — поучительным тоном, продолжала Надя.

Сидя рядом с Леонидом в дребезжащих «Жигулях», мчащихся по узким переулкам, она, действительно, ощущала себя многоопытной расчетливой женщиной. Лет двадцати четырех. Никак не меньше.

Уже подъезжая к железнодорожному переезду, Леонид спросил:

— Чего ты хочешь?

— Вообще или конкретно? — уточнила Надя.

— От меня!

— Я тебя люблю! — просто сказала Надя.

— Чего ты хочешь?

— Хочу опять в твою роскошную ванную. Джакузи-и! — насмешливо протянула она. — Принять освещающий бодрящий душ. Потом завалиться в твою роскошную двуспальную кровать. С балдахином. И чтоб ты был рядом.

— Отвали! — неожиданно для себя брякнул Леонид. И добавил:

— Больше этого не будет. Никогда!

И разумеется, ошибся. Уже через полчаса они лежали на его несчастной старой рассохшейся тахте под одной только простыней. Тахта опять жалобно стонала, скрипела и повизгивала.

Они опять взлетали на гигантских качелях под самые небеса, и даже выше этих самых небес, в глубины черного космоса, и опять мгновенно возвращались, и опять стремительно падали в черную пропасть, чтоб в следующий миг опять взлететь, судорожно стискивая в объятиях друг друга.

Надя все время стискивала левую руку в кулачок и до боли закусывала костяшки пальцев. Только бы не закричать во все горло, только бы не застонать. Только бы не услышала, внезапно вернувшаяся соседка по коммуналке.

Время для этих двоих остановилось.


— Позор! Позор! — грохотала Лариса Васильевна Гонзалес, потрясая под головой белым листом бумаги. Она стояла монументально, как статуя Свободы посреди своего кабинета. Ее голос разносился эхом по всем коридорам, комнатам и даже подсобным помещениям притихшего «Журавлика». Казалось, даже портреты Белинского, Ушинского и примкнувшего к ним основоположника Макаренко на стенах кабинета в страхе зажмурили глаза и втянули головы в плечи.

— Позор!!

Грохотало неистовым громом и надвигающимся беспощадным ливнем над всей бескрайностью средней полосы России.

— Позор!!! Как это понимать? Что это такое?

Эхо того грома волной перекатилось через границы страны, пронеслось над притихшей Европой и, оттолкнувшись от гряды Альп и Пиренейских гор, значительное ослабевшее, но все еще угрожающее, покатилось над лесами, полями, многополосными шоссе и городами обратно, в сторону просторов нашей, действительно, необъятной и навсегда загадочной, которую умом не понять и все такое, Родины.

В кабинете на стуле перед столом сидела притихшая и значительно уменьшившаяся в размерах, что, кстати, ей было только к лицу, младшая воспитательница Нонна Юрьевна Шкаликова. Традиционно с красным носом и заплаканным глазами.

— Заявление об уходе, — скорбно сказала она. И всхлипнула. — Я некудышная воспитательница. Никто меня не слушается. Все от меня убегают.

— Ты не нашла Надю?!

Нонна отрицательно помотала головой.

— Чем ты занималась в Москве, в таком случае? Сначала исчезает Надя, потом исчезаешь ты! Я уже как таракан по стенкам бегаю!

Нонна Юрьевна достала из сумочки маленький блокнот, полистала несколько страничек. Все свои перемещения по столице она педантично записывала. Для последующего обстоятельного отсчета.

— Я в общежитие, она в больницу. Я в больницу, она куда-то еще…

— Что она делала в больнице? — тревожно спросила ЛорВася.

— Аборт! — тихо произнесла Нонна Юрьевна. И покраснела.

— Кто, Надя?!

— Разумеется, нет! — искренне удивилась Нонна. — Как вы могли подумать. В больнице была Наталья. Она уже достаточно взрослая девушка.

— Это мне известно! Короче говоря, ты так их и не видела?

Нонна сначала кивнула. Потом отрицательно помотала головой. И опять понесла:

— Я в общежитие, они в больницу. Или на выставку. Я в больницу, говорят, только что были, обе ушли…

— Все понятно. Можешь не продолжать.

— Может, она просто влюбилась? — с надеждой спросила Шкаликова.

— Которая из них?

— Обе! — не успев подумать, брякнула Нонна.

— Опять с больной головы на здоровую!? Думаю, все значительно хуже! — отрезала Гонзалес. — Забирай свое заявление!

«Хотя, хуже уже некуда!» — подумала она. «Воистину, время разбрасывать камни, и время их собирать!».

8

… В четырнадцатом веке до Новой эры в Египте непосредственно само Время вело себя чрезвычайно своеобразно. То горячим арабским скакуном неслось вскачь, только минуты искрами вылетали из-под копыт, то ползло медленнее самой ленивой черепахи. Иные дни тянулись явно больше недели, другие мелькали быстрее взмаха ресниц.

Впрочем, египтяне мало обращали внимания на него.

Время текло само по себе, люди жили сами по себе. Строили речные суда и храмы, возделывали поля и добывали в горах руду, выходили замуж, женились, рожали детей и уходили в другой мир. В мир теней. И были убеждены, дети появляются тоже из того мира. Одни уходят, другие приходят. Это в порядке вещей.

И регулируют эти потоки сами Боги.


Каждое посещение Главного храма, хранилища папирусов, приносило Неф все новые и новые открытия. Она абсолютно четко поняла, в ее стране престолонаследие передается исключительно по женской линии. Вот так! Но главным, все-таки, является фараон.

Во время самого последнего посещения храма, Неф сделала просто ошеломляющее открытие! Единственной законной наследницей трона фараонов является она, это ясно. Но чтоб взойти на трон она должна выйти замуж. И не за какого-то там, первого встречного. Она должна выйти замуж … за Хотепа!?


Неф гнала свою маленькую колесницу по пыльных улицам Фив. Что есть силы хлопала бичом в воздухе и резвая кобылка неслась во весь опор. Прохожие в испуге шарахались в стороны и удивленно покачивали головами. Охранники-эфиопы, как ни старались, на своих неуклюжих, громоздких колесницах никак не могли угнаться за ней.

Эйе дал ей несколько уроков и, увидев как она ловко управляется с лошадью и колесницей, разрешил выезжать одной.

Неф все погоняла и погоняла свою резвую кобылку. И только когда уже последние жалкие пригородные лачуги остались далеко позади и колесница, свернув с дороги, выехала в открытое поле, она бросила поводья. Закрыла лицо руками, ссутулившись, уткнулась себе в колени и горько заплакала…

Подъехавшие охранники притормозили колесницы и, услышав рыдания подопечной, отъехали чуть в сторону, не решившись приблизиться. В конце концов в их обязанности входило оберегать ее жизнь, а не разбираться в тонкостях душевных переживаний юной девушки.

Резвая кобылка еще некоторое время топала по полю, замедляя шаг, потом, скосила глаза на хозяйку и вовсе остановилась. Долго и шумно фыркала, вздыхала. Потом принялась щипать молодую траву.

Неф, не поднимая головы, плакала. Еще никогда в жизни ей не было так больно и обидно. Плечи ее сотрясали уже не детские рыдания.


В тот же вечер у нее состоялось последнее тайное свидание с Эйе в маленькой беседке.

— Я все знаю… — с тоской в голосе, сказала Неф. — Я должна выйти замуж за Хотепа! Оказывается, он единственный сын последнего фараона Аменхотепа третьего.