– Малло, помощник и друг мсье Брауна, – представил Дани друзьям темнолицего крепыша.
– Шеф просил меня приветствовать вас и сообщить, что ждет вас ровно в семь часов к ужину. А пока вы можете расположить в своих комнатах, – сообщил Малло, провожая гостей по крутой каменной лестнице к дому.
В холле с квадратными колоннами и стенами из светлого ракушечника было сумрачно и прохладно. Бесшумно ступая по мягкому светлому ковру, компания поднялась на второй этаж, где от полукруглой открытой веранды, выходящей на южную сторону, расходились коридоры. По тонким колоннам балюстрады, поддерживающей стеклянный куполообразный потолок, и витому металлическому парапету струились откуда-то сверху тяжелые лозы глициний, покрытые нежными сиреневыми соцветиями.
Малло распахнул две двери визави, находящиеся в самом начале коридора, предоставив гостям выбирать себе апартаменты и партнеров. Девушки свернули в комнату на солнечной стороне, и оттуда сразу же послышался радостный визг. Стеклянная стена большой светло-бежевой гостиной, распахнутая настежь, представляла собой огромную картину, автором которой мог быть только какой-нибудь вконец измученный унылой зимой северянин. Теперь он, не сдерживаясь и отступая от всяческого правдоподобия, позволяет себе чрезмерность и слащавость, наваливая в изобилии все то, по чему истомилась его оккупированная холодом и мраком душа.
Прямо от балкона уступами спускался к синеющему морю фантастический сад. Среди поляны крупных красно-желтых тюльпанов, собравших в свои венчики, подобно высоким бокалам, золотистый солнечный свет, в окружении пальм, похожих на огромные, оперенные изумрудной ботвой ананасы, серебрилась зеркальная гладь причудливо изогнутого бассейна. Чуть ниже, на лужайке, среди букетообразных кустов олеандра манили к отдыху белые кресла и шезлонги, а еще ниже, за полями цветущих роз, синело море, поднимаясь к высокому горизонту острыми клинышками белых парусов. Все это эдемское цветение, не знающее ни бурь, ни серости дождевых облаков, благоухало, жужжало пчелиной суетой и нежилось под лазурным, без единой помарочки, небосклоном. Воздух был плотным от ароматов, вселяющим уверенность в бескрылый полет. Казалось, что стоит только распластаться на упругой воздушной струе – и плавно заскользишь, касаясь животом тюльпанного ковра, прямо в прозрачную прохладную воду… Сильвия потянулась, подняла руки и счастливо зажмурилась:
– Здесь просто невозможно не быть счастливой!
Апартаменты мужчин выглядели более строго, открывая вид на затененную каменистую гряду и бухточку с причаленной яхтой. Бар был полон разнообразными напитками, а в спальне под бархатистой синевой покрывала, величаво застыло монументальное супружеское ложе.
– Да, Ехи, так проводить ночь нам с тобой еще не приходилось… – присвистнул, заглянув в опочивальню, Дани. – А сейчас – водные процедуры и одеваться, форма одежды – свободная.
…В точно означенное время компания встретилась в холле под суровый звон больших старинных часов и веселые шуточки, сопровождавшие оглядывание друг друга: все были при полном параде. Дани, в элегантном, бледно-голубом легком костюме, тянул по меньшей мере на лорда. Сильвия, окутанная легким, почти прозрачным облачком палевого шифона, в греческого типа сандалиях, опоясывающих икры ремешками, выглядела юной нимфой. Ее темные волосы, стянутые на макушке толстым золотистым жгутом, падали на шею и щеки блестящими пружинистыми завитками. Нелли, высокая, с королевской осанкой и вздернутым подбородком, делающими взгляд прищуренных глаз высокомерно-презрительным, была облачена во что-то легкое, необъятное, затканное черно-золотым восточным орнаментом. Высокие разрезы снизу до бедер и на груди, доходящие почти до талии, позволяли любоваться шоколадной, лоснящейся кожей.
Йохим мог бы показаться провинциально-скромным, если бы не смотрелся так стильно.
– Ты прямо как со страниц Скотта Фитцджеральда – сплошная ретруха, – с удовлетворением прокомментировал Дани сконструированный другу костюм: белые мягкие, мешковатые брюки и жилет с цветными полосками геометрического орнамента. Рукава сорочки пришлось закатать до локтя, верхнюю пуговичку воротника расстегнуть, волосы на висках и шее состричь, предоставив длинным прядям возможность свободного падения. Йохим и Дани как будто сошли со страниц разных журналов – один из интерьера светского раута, другой – с английской лужайки, оборудованной для игры в гольф.
8
В столовой, обставленной совсем в ином стиле, чем верхние помещения, можно было бы представить аристократических персонажей Агаты Кристи, уже слегка нашкодивших и ждущих разоблачения. Тускло мерцали зеркала в тяжелых бронзовых рамах, манили глаз затейливой резьбой панели красного дерева, покрывающие стены, высокомерно и холодно позвякивало пышное хрустальное оснащение большой бронзовой люстры.
От окна с вишневыми бархатными шторами двинулся к вошедшим элегантный мужчина среднего возраста, среднего роста и среднеплотного телосложения, протягивая для приветствия руку.
– Остин Браун, – представился он гостям. – Надеюсь, Дани предупредил вас, что официоз и церемонии здесь не в почете. Вначале займемся едой. Ужин скорее сытный, чем изысканный, мне показалось, что в вашем возрасте это важно. А удовлетворять сразу два условия, увы, не удалось – пришлось отпустить повара на съезд профсоюзов. Восторги и претензии за все, что представлено на столе, направляйте в адрес Малло и мадам Лани. Сам автор, к сожалению, присутствовать не может – у него ответственное дело. Официантов не будет, самообслуживание и вольный порядок блюд. Но тосты не отменяются.
Подождав, пока гости наполнят тарелки, Браун поднял бокал с вином:
– Я вижу, что вы голодны, знаю, что вы веселы, и потому буду короток и очень серьезен… Этот бокал я поднимаю в честь Даниила, моего юного друга, с которым нам пришлось пережить немало интересного. За его ответственность, легкий нрав и чистоту души, что, конечно, звучит старомодно. Большого тебе плавания, Дани.
Все выпили и сосредоточились на еде, представленной в разнообразии. Большой овальный стол позволял использовать обильную старинную сервировку – шеренги хрустальных бокалов, разнообразные блюда, салатницы, трехъярусные вазы, всевозможные соусницы, подставочки, розетки, старинное серебряное фраже времен Наполеона, свободно располагавшиеся на его обширном белом поле, были загружены разнообразной снедью, не требовавшей особых кулинарных усилий.
– Предлагаю попробовать национальное блюдо, популярное в Восточной Европе в летний полдень, когда одурманенные жарой работяги возвращаются с поля домой. – Браун жестом пригласил приступить к действию мадам Лани, держащую большую супницу. В то время как гости разливали в тарелки серебряным черпаком что-то коричневое, звенящее кусочками льда, хозяин объяснил:
– Это, собственно, первое и второе блюдо, вместе взятые, а может быть, и десерт – в зависимости от состоятельности семьи. Здесь мелко нарезанные овощи, травы, кислые сливки и главное – сама жидкость, называющаяся, кажется, КВАС, если я точно произношу. Квас – что-то среднее между пивом и пепси. Приготавливается здесь у меня лично мадам Лани по специальному рецепту, с добавлением хмеля и изюма. Хотя я напрасно распространяюсь. Возможно, кто-то из вас даже больше осведомлен в хитростях славянской кулинарной школы. Ты, Дани, ведь француз только наполовину?
– Мой отец – австриец. А если отбросить венский снобизм, то с коктейлем кровей, унаследованным еще от Австро-Венгерской империи. Так что гарантировать чистоту расовой принадлежности просто невозможно. Вполне вероятно, что мои предки хлебали этот ваш «КВАШ» буквально каждый день.
– А Йохим-Готтлиб, по-видимому, полноценный австриец. Кто ваши родители? – обратился Браун к молчаливому гостю.
– Я сирота. Вырос с бабушкой и дедом, который был католическим священником, а бабушка – словацкая крестьянка.
– Ага, вот видите, значит, и вас этим блюдом не удивишь, – заметил хозяин.
– Зато я – чистокровная француженка, причем – парижанка, но при всем этом терпеть не могу снобов, – вставила Сильвия, для убедительности тряхнув пружинками локонов.
– Боюсь, что мне похвастаться оригинальностью происхождения не удастся. Где-то, в глубине родословной, я чуть-чуть турчанка, – сказала Нелли. – Но вместе с отцом, служившим в самых разных местах мира, я жила в Германии, Италии и даже в Константинополе. А вы, мсье Браун, скорее уж похожи на итальянца, чем на немца.
Все уставились на Брауна. Его лицо, контрастируя со светло-бежевой тканью костюма, действительно отличалось смуглостью, так что улыбка казалась особенно белозубой, а густые волосы, зачесанные назад, смоляными. И в глазах, столь темных, что зрачки совсем не выделялись, было что-то южное, помимо черноты, какая-то насмешливо-авантюрная искорка. Особенно «итальянскими» в Брауне были виски – почти седые, довольно низко отпущенные, и небольшие усики, еще совсем черные.
– Нет, увы. Мне приходилось жить в Италии, где меня действительно принимали за своего, пока я не начинал говорить с моим ужасающим акцентом. А теперь пора отведать горячего и, главное, налить вина. Думаю, что за горячим не будет слишком бесцеремонно называть меня просто Остин.
9
Ужин действительно был сытным, так что расположившаяся на веранде с мороженым компания чувствовала себя отяжелевшей и расположенной к беседе.
– Остин, – начал Дани, – ты уже слышал про Йохима, и у меня есть кое-что новенькое про него. Но вначале расскажу всем присутствующим маленькую историю… Для съемок фильма нам пришлось побывать с Остином и оператором в самых разных местах планеты, увы – не очень веселых. Мы даже дня три пробыли с ним по ту сторону «железного занавеса», в СССР, в одном городе на большой реке, где Остин хотел снять совсем короткий, отнюдь не парадный сюжет. К нам была приставлена переводчица, плохо говорившая по-французски, но зато, наверное, имеющая чин в их ЦРУ, забыл как оно там называется, а! – КГБ – «комитет безопасности». Она грудью закрывала от нас все, что не соответствовало версии советской пропаганды о процветании социалистического общества. «Иностранцы только и приезжают сюда, чтобы фотографировать помойки и каких-то фальшивых нищих. А посмотрите, разве не лучше заснять наши новостройки, памятники, парки, наши дворцы, клубы и школы!» – вдохновенно призывала она и однажды привезла нас, вместо необходимого нам объекта, в какую-то школу, где у бюста, изображающего бородатого Фиделя Кастро, маршировали с барабанами и горнами дети в красных шейных платках. Мы сняли это на пленку. А потом нас повели в саму школу, где в большом зале, в стеклянной витрине я увидел… знаешь что, Ехи? Не угадаешь, – нашего тевтонца с копьем! Ну, точь-в-точь такого же. Представляешь, его там, в этой унылой стране, в этой школе с портретами вождей в каждом классе, вылепили какие-то девчонки из общества юных коммунистов! То есть, понимаешь, они – кажущиеся чуть ли не монстрами – думали и делали то же самое. Тогда я, распираемый воспоминаниями юности, рассказал Остину про наши гимназические подвиги… А теперь, Остин, этот длинновязый скромняга стал ведущим хирургом в знаменитой австрийской клинике.
– Ну, ты здорово преувеличиваешь, Дани! – покраснел Йохим. – Начинающий хирург, и притом без особой надежды и даже старания когда-либо стать просто очередным.
– Ладно, ладно, знаю я твою скромность. От мании величия ты не умрешь, – многозначительно прокомментировал заявление друга Дани.
Йохиму пришлось рассказать немного о жизни Граца и клинике Вернера. Затем все узнали, как выставила своего мужа-бизнесмена, а вообще-то – игромана, Сильвия, и какими настроениями дышит Сорбонна. Девушки, заинтересованные короткими комментариями Дани об австрийской столице, решили при первой же возможности посетить Вену вместе. Браун с нескрываемым удовольствием наблюдал за молодежью.
– А знаете, Йохим, для меня Австрия – это прежде всего – Венский вальс. Я солидарен в этом банальном утверждении, наверное, с половиной мира, и виной тому – американцы. Мне было около двадцати, когда по всем странам прокатила эпидемия «Великого вальса». Помните, красавица Милица Корьюс и эта головокружительная музыка. Я познакомился с актрисой в пятидесятом году в Нью-Йорке, куда она эмигрировала из фашистской Германии. Она жила в огромном особняке со своим мужем, очень состоятельным, родовитым немецким аристократом, и двумя детьми, и больше не снималась. «Великий вальс» был единственным американским фильмом, к которому любящий муж допустил Милицу, присутствуя лично на всех репетициях и съемках и вынудив студию «Голден Меер» снимать великолепную примадонну в натуральных бриллиантах. Павильон в киностудии был оцеплен полицейским кордоном: ее диадемы, колье и серьги стоили больше самого фильма… Да она и в пятидесятом, где-то теперешняя моя ровесница, была прекрасна и весь вечер пела нам русские романсы. Милица – москвичка. Ее брат и сестра до сих пор живут в СССР. У русских фильм назывался «Большой вальс», так как эпитет «великий» мог быть применен только по отношению к вождям советской власти. – Остин поднялся и включил магнитофон. Звуки штраусовского вальса, кружа и заманивая, окрасили вечер, навсегда слившись для присутствующих в единую вкусовую гамму с воздухом, морем, цветением и юностью, с этим домом, островом и человеком, так что стоило после появиться в памяти чему-то одному – и звучал весь оркестр.
"Бегущая в зеркалах" отзывы
Отзывы читателей о книге "Бегущая в зеркалах". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Бегущая в зеркалах" друзьям в соцсетях.