Юлия Климова - Белка в колесе фортуны

– На эти вопросы я не могу дать ответы, – чуть помедлив, произнес Карл Антонович. – В конце концов, я не обещал, что испытания будут легкими. Ты хотела доказать, что ты сильная, что ты победитель – ну так вперед – в бой, добивайся возможного и невозможного.

Он придвинул к себе книгу и резко захлопнул ее. Сердце Кати ухнуло и забилось в учащенном ритме.

– Хорошо, – твердо ответила она и, подумав про себя: «На войне, как на войне», добавила уже вслух: – А вот теперь я хочу есть!

Вздернув нос, она вышла из библиотеки, громыхнув напоследок массивной дверью.

– Удачи тебе, моя девочка, – тихо сказал граф Карл Август фон Пфлюгге и устало вздохнул.

Метаний в душе было предостаточно, нервов потрачено еще больше. Может, поэтому аппетит рванул вверх, требуя немедленного удовлетворения. И Катя не собиралась ни в чем себе отказывать – ей нужны силы и еще необходимо хорошенько подумать, а мыслительный процесс всегда проходит успешнее в сочетании с поглощением пищи. Это известный факт!

– Я хочу добавки – объявила она, глядя на широкое блюдо, заваленное куриными биточками в хрустящей сырной панировке.

– Молодчина, – одобрил Вадим и, не дожидаясь просьбы, положил на Катину тарелку сразу три биточка.

– Отлично, – благодарно кивнула она, хватая вилку.

– Подожди… – остановил Катю Вадим, указывая на ее руку, – ты случайно испачкалась соусом. Я помогу.

Он взял салфетку и аккуратно стер томатное пятнышко.

– Спасибо.

– Не за что.

Она посмотрела на него с симпатией, а он подмигнул в ответ. На душе стало спокойнее и теплее. Катя вдруг почувствовала поддержку, которой ей так не хватало. Вот же человек – приятный, внимательный, заботливый и ничего от нее не требует. Он просто рядом, и когда она нуждается в помощи – всегда помогает. Катя улыбнулась и посмотрела на тарелку с соленьями, и тут же в ее собственную тарелку отправились два огурчика, удлиненный зеленый помидорчик и несколько тонких стебельков черемши. Опять Вадим, опять позаботился.

Катя встретилась взглядом с Лидией Герасимовной и увидела на ее лице приветливое одобрение, интересно, а как бы она отнеслась к такой невестке? Уф, ну что за дурацкие вопросы лезут в голову. А с другой стороны – почему дурацкие? Выйдет же она когда-нибудь за кого-нибудь замуж? Катя покосилась в сторону Вадима… ну вот за такого хорошего человека и выйдет, и будет жить в любви и согласии. «В любви…» – повторила про себя Катя и окунулась в прошлое.

Первый раз Катя собралась замуж в четвертом классе, собрав вещи в старую болоньевую сумку с двумя растрепавшимися ручками, она зашла на кухню и отрапортовала:

– …Я пошла замуж, если понадоблюсь, то ищи меня в доме напротив, кажется, в тридцать второй квартире.

Бабушка поперхнулась чаем, вареньем и булочкой, пережив мгновенный шок.

– И кто же твой избранник? – придя немного в себя, спросила она.

– Сашка Крюков. Мы с ним обо всем договорились.

– О чем обо всем?!

– Я за него буду делать русский и литературу, а он за меня математику и английский. Главное – это взаимопонимание!

Бабушка заперла дверь на два замка и выпустила Катю из дома только на следующее утро. Выпустила без распухшей от вещей сумки, но с портфелем.

– Иди и учись, и чтобы больше я ничего о вашем взаимопонимании не слышала, – благословила она на дорожку.

Это замужество не состоялось – Сашка Крюков на второй перемене отобрал у Кати розовый, вкусно пахнущий ластик и был вычеркнут из списка женихов на веки вечные.

А первый серьезный роман случился на втором курсе института. Высокий, худой и умный Дмитрий Мальцев, отвергнув стайку влюбленных в него девиц, остановил свой выбор именно на ней – на Кате. Это было приятно и волнительно. Он дарил ей цветы, провожал домой, и главное, он шептал о любви и просто завораживал страстным взглядом. И она влюбилась, но скорее не в него, а в придуманную сказку. А потом было больно, потому что Дмитрий Мальцев оказался не из числа тех мужчин, которые могут себя отдать целиком и полностью только одной женщине…

Случился и второй роман – короткий, с одним трудоголиком из кредитного отдела, но это был пустой роман, не оставивший в ее душе никакого следа.

И вот теперь, сидя за столом в обществе графа и его родственников, Катя думала о любви, о той самой, которая однажды приходит и настойчиво стучится в дверь. Именно этого чувства ей сейчас остро не хватало, и, доев третий биточек, она вместе со стулом немного придвинулась к Вадиму. За последний месяц она ужасно вымоталась, и сегодня ей особенно хотелось хотя бы немного побыть слабой.

* * *

– Отвези меня к Архипову… мне с ним поговорить надо, – туманно сказала Катя, усаживаясь в машину Вадима. В подробности ей вдаваться не хотелось, да и завтра последний день «тюремного заключения», так что можно уже расслабиться.

– Как скажешь, – бодро ответил он, не собираясь задавать лишних вопросов.

– Мне еще тетрадку надо купить, может быть, заскочим в книжный или еще куда-нибудь…

– Конечно, заскочим, – Вадим положил руки на руль и повернулся к ней. – Если тебе еще что-нибудь нужно – только скажи… Мне бы хотелось сделать для тебя очень многое.

Последнюю фразу он сказал тихо, но Катя расслышала каждое слово. Улыбнулась и кивнула, точно давала разрешение на это «многое».

Около подъезда Архипова она чуть задержалась, оттягивая момент, когда придется снова выходить на тропу войны. Уж чего-чего, а «бросаться в атаку с автоматом наперевес» ей сейчас совершенно не хотелось, но обойтись без этого, увы, не получится…

Она немного поболтала с Вадимом, прижимая к груди толстую тетрадку в яркой клеенчатой обложке, посмеялась над анекдотом, не отдернула руку, когда он сжал ее ладонь в своей ладони, и шагнула вперед, чуть приподняв подбородок, когда Вадим сказал, что о такой девушке мечтал всю свою жизнь…

Федор вернулся домой пораньше – последние дни он совершенно выбился из привычного графика. Обычно выходил из дома в половине восьмого утра, а возвращался затемно – то в десять, то в одиннадцать, а бывало и позднее. Субботы и воскресенья тоже частенько проводил в офисе. Теперь же каждое утро, проснувшись и приведя себя в порядок, Федор долго завтракал, прислушиваясь к скрипам в гостевой комнате, а вечером старался побыстрее закруглиться с отчетами и прочей рутиной и, проклиная дорожные пробки, устремлялся домой.

Сегодня он побил все свои рекорды и уже в восемнадцать тридцать готовил кофе на собственной кухне. Он знал – Катя у Карла, и надеялся, что вернется она не слишком поздно (вот ведь вредная девчонка, не захотела, чтобы он за ней заехал), но все равно изредка подходил к окну и, то улыбаясь, то хмурясь, поглядывал на двор.

Машина Вадима прирулила к подъезду в девять.

– А вот и моя невеста, – усмехнулся Федор, цепко следя за Катей взглядом.

Он стоял и смотрел, как она беззаботно разговаривает, как смеется. Ему казалось, что он слышит ее голос – то резкий, то мягкий, то ироничный. Присутствие рядом с ней другого мужчины раздражало, и Федор уже собирался отойти от окна, но Катя шагнула вперед, и Вадим, что-то сказав, поцеловал ее в губы. Неторопливо. Легко.

Федор сжал зубы, опустил глаза и, резко развернувшись, натолкнулся на внимательный взгляд Елизаветы. Ярко-голубые глаза дымчатой красавицы жгли и приговаривали к правде.

– Нет у меня права… да?.. Это ты хотела сказать? – спросил он.

– Мр, – ответила Елизавета и тряхнула головой.

День седьмой

Первая запись в дневнике:

«План военных действий.

Разгромить противника к чертовой матери! Обезвредить и отправить в ссылку на веки вечные! Лишить чувства собственного достоинства, уверенности в себе и надежды.

Никаких пленных и никаких мирных переговоров!»

Катя погрызла колпачок ручки, любовно погладила тетрадный лист и подмигнула Елизавете.

– «…Тебе нужно отбить его у этой довольно-таки красивой женщины…» – передразнила она Карла Антоновича. – Сам бы попробовал! Эх, с чего бы начать…

Ночью она опять спала плохо – негодница совесть колотила ручонками по стенкам души и требовала немедленного отречения от всех планов. Она явно была на стороне Архипова, чем еще больше раздражала и выводила из себя. Катя сделала все, чтобы нарушительница спокойствия наконец-то замолчала и не мешала спать. Она считала вслух и даже сходила на кухню и выпила немного мартини, но настойчивая совесть так просто сдаваться не собиралась.

– Он меня тоже обидел… этой своей… Ольгой, – переворачиваясь на другой бок, оправдывалась Катя, – так что справедливость на моей стороне.

– Но ты ему сделаешь больно.

– Не факт. Не влюбится же он в меня по уши, максимум – я ему понравлюсь, и к этому прибавится его желание жениться на удобной женщине…

– Удобной?! – изумилась совесть. – Да ты себе льстишь!

– Ну, это не в том смысле, что я покладистая, а в том, что в его бизнесе не произойдет никаких существенных изменений.

– А если он полюбит…

– Значит, сам и будет виноват – нечего любить кого попало! Ну, то есть… Не знаю… Такое просто невозможно! Он не способен на сильные чувства.

– Ты уверена в этом?

– Нет.

– Так, может, откажешься?

– Нет.

– Почему?

– Потому что его Ольга хотела меня унизить, и кто-то должен дать ей хороший увесистый подзатыльник. А если не я, то кто же?

Совесть качала головой и вздыхала.

– Только не обманывай саму себя. Никогда, – сказала она напоследок и, пообещав, что это не последний разговор «за жизнь», оставила Катю в покое.

А утром было слишком солнечно, чтобы мучить себя самоедством. Она справится. О, она справится!

Яичница с ветчиной, чай с подсушенным в тостере кусочком хлеба, половинка яблока – и умиротворенное настроение в кармане!

– Эх, Елизавета, как жалко, что ты не умеешь разговаривать, – Катя подперла щеку рукой и перевернула страничку тетради.

«Надо действовать в двух направлениях:

1) попытаться ему понравиться (хуже не придумаешь!);

2) сделать так, чтобы Ольга отошла на второй план (о да! о да!).

Неужели придется наращивать волосы и ногти, делать пятьдесят пластических операций, вырывать зубы и вставлять новые? Нет, обойдется… Я за естественную красоту! Ну, может, чуть-чуть припудренную».

По поводу первого пункта в голову лезли только глупости и банальности, которых, скорее всего, избежать не удастся. Архипов видел ее в основном в двух обличиях: покусанную москитами, в потрепанном сарафане, и домашнюю – в штанишках или джинсах плюс футболка и тапки. А не шокировать ли его своей неземной красотой? Катя хихикнула и представила, как встречает своего «жениха» в бархатном ярко-красном платье. Прическа вечерняя «а-ля оперная прима», на шее искрится дорогая бижутерия, а туфли на тонюсеньком высоченном каблуке. Нет, лучше не так… Полупрозрачный пеньюар до пола, обнаженная ножка выставлена вперед, на лице томление и страсть одновременно!

Катя захохотала, да так, что Елизавета подскочила от неожиданности.

– Это нам не подходит, – успокоившись, сказала Катя, – а то Федора Дмитриевича удар хватит, кого же мы тогда охмурять будем?

И все-таки понравиться ему надо…

Вообще-то все можно было решить проще, стоило только сказать Архипову – я согласна на брак, и он бы никуда не делся – расстался бы с Ольгой. Но этот вариант Катя гнала от себя прочь, для нее это было уже слишком… Она не представляла, как потом скажет ему примерно следующее: «Ну, в общем-то, я передумала, извините, что остались без дамы сердца». Лучше уж как-нибудь помедленней, чтобы решение он принял сам…

– Какой все это ужас, – выдохнула Катя и, спасаясь от сомнений, переключилась на Вадима.

Вчера она с ним поцеловалась. Было дело? Было. Но один раз не считается… то есть один раз это не два раза… Тьфу! Катя обхватила голову руками и издала продолжительное «м-м-м». То есть теперь она еще как будто изменяет Вадиму. Совсем чуть-чуть, самую малость.

– Я падшая женщина, – решила она и виновато посмотрела на Елизавету. Та дипломатично промолчала.

Катя попыталась вспомнить поцелуй, вернее те чувства, которые царили в ее душе в тот момент, когда губы Вадима коснулись ее губ, но вчерашние эмоции отказывались всплывать на поверхность – то ли затаились, то ли их вообще не было.