Валентин



Глава первая


Вечер выдался шумный и мрачный. С севера тянулись черные неуклюжие тучи, подсвеченные по краям серебристым лунным сиянием. В просветах виднелось несколько тусклых звезд. Однако было не так уж темно. Даже когда луна совсем скрывалась из вида, беспокойное море продолжало немного светиться, ведь самый долгий день миновал всего месяц назад. Но погода совсем не напоминала позднее лето. Морской прибой был холодным, как и воздух, свистел ветер, а волны потемнели, словно в ожидании осени. В полумиле к востоку от Уил-Лежер с утесов спускался человек.

Длинные ноги с кошачьей уверенностью преодолевали довольно крутой склон, и хотя гранитные скалы никогда не рассыплются под ногами, из-за утреннего дождя камни местами блестели от воды, и можно было поскользнуться. Человек шел с непокрытой головой, в черной кожаной куртке, штанах из грубой шерсти и парусиновых туфлях. На спине он нес сверток. Осталось преодолеть самый трудный участок. Если он прыгнет с высоты в десять футов, то угодит прямо в морскую заводь. Само собой, вода смягчит падение, но он вымокнет насквозь, и на улице слишком свежо, чтобы в таком виде добираться до дома. А вдруг заводь недостаточно глубока? Еще не хватало сломать ногу. Он решил медленно и осторожно пройти по краю — если и упадет спиной в воду, глубина заводи уже не будет иметь значения.

Он начал огибать заводь, оступился, снова нашел опору, преодолел округлый выступ, спрыгнул и мягко приземлился на песок. Довольный собой, он поднялся, наступил на более твердую поверхность, скинул со спины сверток и развязал его. Там лежали дорожный плащ и черная фетровая шляпа. Надев все это, путник услышал:

— Добрый вечер.

Голос принадлежал высокому, уже немолодому мужчине чуть выше ростом. Путник уронил шляпу, выругался и поднял ее, вытряхивая песок.

— Египетская сила, вот ты меня напугал! Что ты здесь делаешь?

— Всегда разумнее задать вопрос первым, верно? Ты сам-то что тут делаешь? Мой дом гораздо ближе твоего!

— Ты знал, что я здесь?

— Нет, просто гулял.

— Посреди ночи? Раньше ты не страдал лунатизмом, кузен!

— Я прогуливался. Потом увидел твою лошадь.

— Проклятье! Я думал, что хорошо его спрятал! Но ты не мог узнать Нестора! Я же купил его на прошлой неделе!

— Что ж, очень неплохая лошадь, а здесь не так много людей, способных бросить такого коня ночью без присмотра.

— И ты решил, что это я?

— Предположил.

— Но почему ты оказался на этой стороне пляжа, кузен? Ведь мои следы смыло прибоем?

— Я знаю одну тропинку отсюда прямо до Мингуз-хауса. Спустившись, ты сбился с пути.

— Похоже на то. Египетская сила! Не рассказывай Демельзе!

— Я бы согласился ничего ей не говорить, если ты прекратишь употреблять ее любимое ругательство.

— Что? Вот это? Но почему?

— Потому что, насколько мне известно, никто больше так не ругается.

— Мне оно очень по душе!

— Может быть.

— И оно не женственное!

— Согласен. Ты возвращаешься к своей лошади?

— Да.

— Я провожу.

Тучи слегка разошлись, и под порывами ветра мужчины теперь лучше видели друг друга. Между ними наблюдалось некоторое сходство: рост, цвет волос, иногда даже голос, но различались они еще больше. Мужчина постарше обладал более широкими плечами, угловатым лицом и тяжелыми веками, которые, тем не менее, не вполне скрывали прямой взгляд его беспокойных глаз. Озорные темные глаза его молодого спутника были голубыми, как у матери, и близко посаженными. Мужчины перекинулись парой слов о новой лошади, и затем Росс перешел к делу:

— Весьма странную дорогу ты выбрал до Тренеглосов. Полагаю, задумал нечто неподобающее?

Они помолчали, перебираясь через следующую лужу.

— С чего ты взял, кузен?

— А что, разве не так? Прямая дорога к Мингуз-хаусу, как тебе хорошо известно, идет поверху, прямо к центральным воротам.

— Ты совершенно прав.

— К тому же не похоже, что за последние два года ты встал на праведный путь.

— Встал на праведный путь. Какая чудесная фраза. Наверное, что-то из проповеди Сэма?

— Нет, в данном случае это означает деликатные и добрые отношения с соседями. Тренеглосы, кстати, мои соседи.

— О да. Совершенно верно.

По ним хлестал ветер, и они шатались как пьяные.

Беседа еще продолжалась в шуточном ключе, но в голосе Росса слышались стальные нотки.

— Почти пришли, — сообщил Валентин. — Я поражен, что ты нашел моего коня.

— Я услышал его ржание... Зачем ты ездил в Мингуз? Чтобы стащить там что-нибудь?

— Дорогой кузен! Не люблю, когда меня обвиняют в краже!

— После того как в прошлом году я помог тебе выпутаться из той заварушки, я получил кое-какие привилегии, как мне кажется.

— Возможно, ты обладал ими и до того. Но я вызывал людей на дуэль и за меньшие оскорбления.

Они остановились.

— Твоя лошадь все еще здесь, я ее слышу, — сказал Росс. — Доброй ночи.

— Полагаю, — произнес Валентин, — я могу и сознаться, чтобы меня не заподозрили в чем-нибудь похуже. Я совершил нечто вроде кражи, но самого нежного типа. Знаешь кухарку Карлу Мэй, которую недавно наняла Рут?

— Откуда мне ее знать?

— И впрямь, откуда бы. Возможно, я моложе и впечатлительнее, но, заехав на прошлой неделе к Фредерику по поводу утренней охоты, я заметил такое милое улыбчивое личико под муслиновым чепцом, что не смог удержаться от расспросов. Ее зовут Карла Мэй. Ручаюсь, я украл только то, что она сама охотно предложила.

Росс поразмыслил.

— Как поживает Селина?

— Еще шесть месяцев.

— И?

— Она просто цветет!

— Цветок поувянет, когда она узнает, что ты забирался в спальни Мингуз-хауса.

— Вот потому я так старался остаться незамеченным. Серьезно, кузен!

— А мы разве не серьезны?

— Стоило мне на ней жениться, так она решила, что я святой. Даже несмотря на наши шашни еще при жизни ее первого мужа. Эти надежды давным-давно рухнули. Я ей объяснил, что скрестил пальцы на брачной церемонии, когда дело дошло до «отказаться от всех остальных». Полагаю, сейчас мы неплохо ладим. Пока я соблюдаю некоторую осторожность. Пока она ничего не знает.

— У нас очень тесное сообщество. Полагаешь, я здесь единственный любопытный?

Но Валентин продолжил мысль:

— Знаешь, дорогой кузен, женщинам все равно, если мужья сбиваются с пути, пока они не знают об этом, как и все остальные. Тут дело не в любви, а в гордости. Все дело в самолюбии. В уважении к себе. Любовь играет ничтожную роль в их негодовании.

— Возможно, это относится и к мужчинам. К некоторым из них. Получается, все дело в характере конкретных людей?

— Молодец! Ты схватываешь на лету.

— Нахальный щенок.

Валентин рассмеялся.

— Теперь я точно прощен.

— Мне нечего прощать, за исключением твоей дерзости. Постарайся только не попадаться на глаза менее дружелюбным.

— Поможешь мне? С такого-то мягкого песка непросто запрыгнуть в седло.

Когда Росс вернулся в Нампару, Демельза уже лежала в постели, но не спала. Она читала книгу при трех свечах. Супруги улыбнулись друг другу.

— Ты промок?

— Нет, начался отлив.

— Думала, там ливень.

— Я под него не попал.

При таком освещении казалось, что годы ее не коснулись. Днем, когда Демельза смеялась, морщинки вокруг глаз и губ становились заметнее, но даже это не умаляло ее красоты. Только из глаз исчез жизнерадостный блеск после гибели Джереми. Седые пряди исчезли, к волосам вернулся изначальный цвет. Многие годы, зная, как Росс ненавидит краску для волос, Демельза пользовалась ею украдкой: то подкрасит за ушами, то виски, думая, что он не замечает. Но в прошлом году Росс привез из Лондона бутылочку краски для волос, которая идеально соответствовала природному цвету Демельзы, поскольку он срезал ее локон, пока она спала. Отдав бутылочку, Росс просто сказал: «Не хочу, чтобы ты менялась».

— Встретил кого-нибудь? — спросила Демельза.

— Валентина.

— Неужели? И как он?

— Проявляет интерес, как я понял, к одной служанке в доме Тренеглосов, Карле Мэй.

— Возмутительно!

— Да.

Росс пожалел, что разболтал слишком много. Валентин для них как кость в горле. Но Росс не особо беспокоился из-за нарушенного обещания, ведь Демельза никогда не сплетничала.