Уинстон Грэм - Белла

Следует со всей серьезностью подойти к такому шагу. Знаю, Вы отнесетесь к нему и ко мне серьезно.

Если я физически Вам противен или не нравлюсь, тогда ответьте отказом, и дело с концом. Если это не так, то умоляю ваше сердце прислушаться.

Эдвард.

Поздним теплым вечером девушка по имени Джейн Хелиган возвращалась домой в Марасанвос по пути из Триспена, чтобы навестить сестру, у которой родился второй ребенок. Джейн было девятнадцать, ее отец работал на шахте, и ему удалось собрать несколько пенсов, чтобы отправить младшую дочь в школу для девочек, где она с трудом научилась читать и писать.

Она работала на ферме в Зелах-Хилл, иногда читала в церкви отрывки из Писания и, как правило, зарабатывала гораздо меньше, чем могла бы, устроившись на шахту Уил-Лежер. Но Джейн это ничуть не беспокоило, она обладала веселым нравом и с нетерпением ждала возможности вскоре выйти замуж и научить читать своих детей. Хорошей дороги из Триспена толком не было, и в пути приходилось перелезать через изгороди, обходить поля и даже перебраться через речку Аллен, бывшую в этих местах всего лишь ручейком, пересекавшим вересковую пустошь и устремлявшимся дальше в Труро.

Девушка только что миновала церковь деревеньки Сент-Аллен и раскиданные тут и там домики, рядом с небольшим ожерельем из надгробий, и направилась по проселочной дороге к Босвеллику, когда перед ней возникла фигура, преградив путь. Луна еще не взошла, и было очень темно, но привыкшие к темноте глаза разобрали, что на мужчине черная шляпа и длинный черный плащ. Джейн остановилась.

— Моя красавица! — произнес он.

Джейн увидела длинный нож в его руке и закричала. Рука в черной перчатке закрыла ей лицо, тогда как другой рукой, со сверкающим ножом, он притянул ее к себе. Джейн была крепкой девушкой и схватила его за руку с ножом. Затем с силой пнула в колено. Ей удалось вырваться, и она с криком бросилась обратно в деревню Сент-Аллен. Незнакомец преследовал ее почти всю дорогу и прекратил погоню, только когда впереди показалось первое освещенное окно деревенского дома.

В середине мая Изабелла-Роуз Полдарк написала матери:

Дорогая, милая мама!

Надеюсь, ты в добром здравии и хорошем расположении духа. Хотя я вернулась чуть больше недели назад, но мы с тобой словно месяц не виделись. Благодарю за чудесные каникулы. А сейчас я тебя шокирую. Надеюсь, что новость тебя не расстроит и не обеспокоит. Завтра утром я уезжаю во Францию. Помнишь месье Мориса Валери? Мы встречались с ним, как ты помнишь, в доме миссис Пелэм; он пришел туда вместе с Жоди де ла Блаш, когда ты приехала в Лондон выбирать для меня школу.

Почти сразу после моего возвращения в Лондон он пришел в школу и предложил профессору Фредериксу выбрать трех самых многообещающих учеников, чтобы поехали с ним во Францию, где он руководит театром в Руане и вскоре собирается ставить новую итальянскую оперу под названием «Il Barbiere di Siviglia» на французском языке. Он попросил профессора Фредерикса двух учеников, но особенно настаивал, чтобы третьей была именно я! В Англии он пробудет всего несколько дней, и крайне важно, чтобы он увез с собой трех вокалистов. Профессор Фредерикс выбрал учеников, и я быстро приняла решение. И ответила утвердительно.

Это великолепная возможность, поскольку Руан по значимости считается третьим городом во Франции, и до Парижа ехать всего день. Это премьера оперы Россини во Франции, и если она пройдет успешно, то ее могут показать в Париже. А сейчас — самое трудное! Завтра утром в шесть часов я тайком улизну из Хаттон-Гардена и сяду в экипаж до Портсмута, не сказав ни слова дорогой миссис Пелэм! Мама, ну что мне оставалось делать?

Я совершенно уверена, что миссис Пелэм поймет, какая это великолепная возможность, и совершенно уверена, что сумею уговорить ее меня отпустить. Но по опыту я знаю (поскольку не раз могла в этом убедиться), что она всерьез относится к своему «опекунству» и точно не отпустит меня без твоего согласия. А как этого добиться вовремя? Разумеется, я оставлю ей письмо, еще длиннее этого, и надеюсь, она простит меня, точно простит, если ты сообщишь ей, что я получила твое согласие. Не беспокойся. Я не одна, а вместе с двумя учениками, отобранными профессором Фредериксом.

Все мы певцы и путешествуем вместе. Будет много репетиций, а потом шесть спектаклей в неделю, затем я поеду домой. Кристофер не вернется из Лиссабона до конца мая. Разумеется, я напишу ему, и надеюсь, он обрадуется открывшимся возможностям. Не беспокойся о деньгах. Я отложила немного, и нам обещали платить даже за репетиции! Пожалуйста, сообщи Клоуэнс, папе, тетушке Кэролайн и дядюшке Дуайту. Если хочешь, сообщи и другим, но я бы предпочла, чтобы ты не слишком много рассказывала до первой премьеры!

Мама, пожелай мне удачи и помолись за меня Господу!

Твоя любящая Белла

По природе своей Белла не была лгуньей, но иногда приходилось слегка искажать истину. За последние пару месяцев ее отношения с Кристофером и Морисом Валери развивались стремительно, как и мысли Беллы по поводу своей певческой карьеры.

Матери она рассказала несколько иное. Они ехали вдвоем с Валери, а двух других девушек Белла с трудом убедила его пригласить, они должны были выехать следом через день.

Не было никакой уверенности, что те двое будут петь в опере, это решится на первых репетициях. Но основная цель их присутствия — придать благопристойности поездке Беллы. Ведь все это выглядело слегка зловеще, веяло романтикой побега. Она улизнула через боковую дверь дома миссис Пелэм, намеренно не заперев ее накануне вечером, и с маленьким саквояжем вышла в шесть утра в прохладу рассвета на Хаттон-Гарден, где ее встретил Морис Валери. Он снял шляпу, поцеловал кончики ее пальцев и помог сесть в экипаж с зеленым плюшем внутри.

Они расселись по углам и почти не разговаривали, пока экипаж грохотал по мостовой к «Агнцу и флагу» на Чипсайд, где пересели в дилижанс до Портсмута. Морис сообщил в письме, что проще поехать в экипаже, а потом совершить долгое морское путешествие до Дьепа, чем плыть из Дувра до Кале, а потом долго трястись в экипаже до Руана по проселочным дорогам Франции.

Белла допустила и другие вольности в письме матери. Валери не приезжал в школу в поисках певцов для оперы; Белла написала ему сразу же, как только узнала, что Кристофер уезжает в Лиссабон, согласившись на предложение, впервые сделанное Морисом на приеме в отеле «Палтни», а затем повторно выраженное в двух его письмах к ней. В Англию он приехал исключительно из-за положительного ответа Беллы в недавнем письме и только чтобы ее забрать, а затем триумфально вернуться вдвоем в Руан.

Также Белла намекнула матери, что Кристофер знает о ее поездке. Это была неправда. Он ничего не знал, но Белла убедила себя, что лучше и безопаснее подождать, пока она обоснуется в Руане и приступит к репетициям оперы, и только потом ему написать. Вряд ли ему это понравится. Наверное, он даже придет в ярость. Но вполне возможно, она благополучно вернется в Англию и к тому времени уже поставит его перед свершившимся фактом, пока порывистый ветер несет его по Бискайскому заливу ко входу в Ла-Манш на пути из Португалии.

Она все еще любит его, думала Белла. Он стал частью ее жизнью. Ведь это же Кристофер. Но помимо того, что Морис Валери руководит небольшим театром во Франции и питает страсть к музыке, он весьма привлекательный молодой человек.

— Чему вы так улыбаетесь, дорогая? — спросил Валери, когда экипаж выехал из Лондона.

— Ох, да так. — Белла повернулась к нему, на ее щеках появились ямочки. — Но все это так волнующе и захватывающе.

Довольный Морис откинулся назад и стал напевать под нос арию Розины «Una voce poco fa» из «Севильского цирюльника».

Беллу рассмешила вчерашняя фраза миссис Пелэм, сказанная за ужином по поводу небольшой ссоры среди друзей:

— В конце концов, что соус для гусыни, то соус и для гусака.

Белла понимала, что вся затея может окончиться провалом, кто знает? Или я сама глупая гусыня. Но по крайней мере, никто не отрицает, что если годится для гусака, то годится и для гусыни.

Джейн Хелиган кормила телят на пригорке рядом с фермой Зелах-Хилл, когда к ней поднялась миссис Хиггинс, жена фермера, и сообщила, что ее хочет видеть какой-то джентльмен.

Девушка поспешно вытерла руки о передник и вошла на кухню, где миссис Хиггинс одним выразительным жестом указала на гостиную. Джейн сбросила с ног деревянные башмаки, опустилась на колени и слегка коснулась босыми ногами уголка передника, убедившись, что не напачкает в комнате, которую считала святыней и куда заходила всего два раза за четыре года. Наличие в доме Хиггинсов такой комнаты служило доказательством, что они процветают, а также, что у них нет детей, которые способны устроить беспорядок на каждом свободном дюйме. Высокий, прямой, как струна, молодой человек был в темном плаще. Его шляпа для верховой езды и кнут лежали на столе.

— Мисс Джейн Хелиган?

— Сэр?

— Это ты — Джейн Хелиган? Меня зовут Придо. Капитан Придо. Я надолго не отвлеку тебя от работы, только задам несколько вопросов.

— Что-что, сэр?

— Это насчет того случая, в прошлый вторник вечером, когда кто-то, насколько я понимаю, напал на тебя с ножом. Правильно?

Джейн моргнула, увидев Библию на маленьком круглом столике посреди комнаты.

— Что? Ох, да, сэр.

— Я провожу в некотором роде расследование от имени мирового судьи. Мы пытаемся выяснить, кем был этот человек. Сядь, пожалуйста, и расскажи своими словами, что произошло.

Джейн огляделась и увидела кресло из конского волоса, но сесть в него не решилась. Вообще-то она никогда раньше не сидела в этой комнате. Так что она продолжала стоять, нервно потирая руки о передник и думая о том, что следовало бы снять его, прежде чем войти.

— Итак?

Она начала рассказ. История была не очень длинная, однако Придо то и дело прерывал ее, чтобы уточнить какое-нибудь слово или фразу, которую он не мог понять из ее простецкой речи.

— Попытайся описать его немного получше. Это высокий мужчина?

— Чего-чего?

— Он высокий? Может, он такого же роста, как я?

Она задумалась.

— Вроде нет. А можа, и да. Тогда ж темно было, не разобрать.

— Он схватил тебя?

— Ох, да, сэр! Ну и силища!

— От него пахло чем-нибудь? От одежды, возможно, или изо рта?

— По правде, я уж и не помню. Ничем. Можа, немного дымом.

— Древесным дымом? Или табачным?

— Кажись, это был табак.

— А нож был какой?

Она поежилась.

— Какой... какой... Каким мясо на кухне режут, ну, или, можа, чуть короче.

— И он заговорил с тобой?

— Чего? Ох, ну да. Два-три слова сказал, навроде «моя милашка».

— Кажется, ты говорила пастору Уильямсу, что он сказал «моя сладкая».

— Разве? Я уж точно и не помню.

Было ясно, что Джейн вот-вот расплачется.

— Прошу тебя, не расстраивайся! Ты помнишь, вероятно, что в последние полтора года несколько других одиноких девушек также подверглись нападениям в Корнуолле, и не исключено, что это на совести того же самого человека. Похоже, ты — первая или вторая его жертва, кому удалось сбежать. Поэтому все, что тебе удастся вспомнить об этой встрече, имеет большую ценность для выяснения личности.

Джейн вытаращилась на него.

— Пожалуйста, не торопись. Спешить некуда.

Джейн наморщила лоб.

— Он похож на кого-то из твоих знакомых? — спросил Филип.

— О нет, сэр!

— Он похож на фермера Хиггинса или пастора Уильямса?

— Нет, о нет, сэр!

— Ты знаешь кого-нибудь, кто на тебя в обиде? В смысле, мог ли кто-нибудь желать тебе зла?

— Неа. Нет, сэр, точно никого.

— Хорошо, ну, а голос? Высокий или низкий? Это был мужской голос?

— Навроде того. Можа чуть высоковат.

— Говор у него местный?

— Чего?

— Ну, он говорил как ты?

— Неа. — Она задумалась. — Не как я.

— А как кто?

— Дык это, больше как вы, сэр. Ежели вы понимаете, о чем я толкую.

— Образованный?

— Навроде того, кажись.

— Он говорил скорее как джентльмен, а не как, скажем, шахтер?

— Точно, сэр!

— Ага! — сказал Придо. — Это что-то новенькое! Спасибо тебе, Джейн. Он собрался уходить. — Больше ничего не хочешь сказать? Если вспомнишь что-нибудь еще, я вернусь.