Уинстон Грэм - Белла

Какое-то время обе молчали.

— Как сейчас помню — пять лет назад, пятнадцатое июня, — продолжила Кьюби. — Мы с Джереми находились в Брюсселе, проводили вечер того дня вдвоем. Джереми вернул приглашения на бал герцогини Ричмондской, которые с трудом достал. И мы поужинали в любимом ресторанчике на углу площади, только мы вдвоем. Пусть тогда было неспокойное время, но для нас оно оказалось счастливым, потому что мы были безмерно поглощены друг другом. Говорили о нашем будущем ребенке, хоть я еще была на четвертом месяце. Я тогда сказала, что хотела бы девочку, а он ответил, что если придется ждать ее появления до Рождества, то назовем Ноэль. Все было одновременно легко и тревожно. Он пытался успокоить меня, рассказав о том, как неточно стреляют британские ружья. Удивляюсь, сказал он, как из них вообще можно попасть. Потом мы пошли в нашу квартиру — помните её? — и долго лежали в темноте, говорили, любили друг друга, пока не услышали стук в дверь. Ординарец Джереми пришел с посланием от сэра Уильяма де Ланси, генерал-квартирмейстера. Джереми приказывали немедленно вернуться в полк и отправиться... думаю, в Брен-ле-Конт. Та ночь. Тот момент.

Я помогла ему одеться и собрать вещи. Где-то снаружи завывали военные рожки и пронзительные дудки. Перед его уходом мы поговорили. Запланировали небольшой ужин на следующей неделе. Он пообещал мне... пообещал не опаздывать «после этой небольшой стычки». Чувства переполняли мое сердце. Но даже тогда я не думала, что никогда больше его не увижу. Нет! Нет! Это против природы! Это против нашей молодости! Ох, с каким облегчением мы бы вздохнули, если бы он пришел домой! Бой был серьезный, но все закончилось. Теперь мы можем продолжить праздник, и снова вместе стать счастливыми, счастливыми, что все закончилось, по крайней мере, на какое-то время. Когда он ушел, я прислонила голову к двери и заплакала. Но это были слезы грусти и тревоги, а не смертельной утраты. В душе я знала, что он вернется. Но он так и не вернулся. Так и не вернулся... Я еще помню прикосновение его губ, когда он ушел тем вечером.

Демельза прижала руку к сердцу.

— Довольно себя терзать. Мне не следовало тебя спрашивать.

Кьюби улыбнулась сквозь слезы.

— Возможно, и следовало. Возможно вы, как всегда, больше знаете о нас, чем мы сами. Возможно, видите, как мне одиноко. Ноэль для меня радость и успокоение, но по мере приближения ее пятилетия одиночество только усиливается. Как будто я долгое время жила в своем мирке, а потом он стал расширяться, жизнь катится, а я чувствую себя потерянной. Звучит так, будто я себя жалею, верно?

Демельза смахнула слезы.

— Хорошо, что мы об этом поговорили.

— Удивительно, — продолжила Кьюби, — как жизнь с Джереми отдалила меня от Тревэнионов. Я не забываю о матери, люблю Клеменс, терпима к Джону и Огастесу. Но больше не часть семьи, мне чужды их интересы. Может, было бы неплохо снова выйти замуж, но вряд ли это случится.

— Почему бы и нет? — предложила Демельза.

— За Филипа? Да он ни на кого не смотрит, кроме Клоуэнс. До сих пор.

— Вероятно, ему тоже одиноко.

— Разве чувство одиночества — хорошая основа для брака?

— Иногда, постепенно возникнет привязанность. Нет, извини, я заговариваюсь. Это как-то черство. Ты права, одиночество не повод, особенно для такой молодой особы, как ты. Я сужу с высоты прожитых лет.

Кьюби похлопала свекровь по руке.

— На этой неделе он прямо герой всех газет. Найдется куча прелестных девиц, готовых лишиться чувств от одного его прикосновения.

— А я заметила, что он на тебя посматривает, — сказала Демельза.

— Наверное, — ответила Кьюби, — только он видит то же, что и все: мрачную вдову с ребенком-сиротой.

— Не думай о себе так. Из-за подобных мыслей ты скоро и выглядеть так будешь. Ты больше не ощущаешь себя Тревэнион, но теперь ты Полдарк.

— Я все еще сестра печально известного банкрота и вдова храброго военного, без гроша в кармане. Идемте, дорогая свекровь, сядем на лошадей и галопом поскачем домой. Может, все наши иллюзии вылетят из головы.

Двадцатого ноября за Беллой приехал Кристофер, и на следующий день молодые люди отправились в Лондон.

Клоуэнс прислала Белле радушное приглашение остановиться в Лансдаун-хаусе, однако Белла, которой предоставили возможность решать самой, очень мягко и деликатно отказалась. Впоследствии она призналась Демельзе, что лорд Эдвард и без того подарил ей такой шанс, и она не могла, просто не могла принять от него что-либо еще, и она обязана, просто обязана самостоятельно встать на ноги.

На замечание Демельзы, что на подобное обращают внимание «только ревнивцы», она ответила:

— Я знаю, мама. Ничего не могу поделать. Мне очень жаль.

Кристофер заявил, что раз уж Белла отменила бракосочетание, они не поселятся в новом доме на Грин-Лейн, а потому, чувствуя, что все их прежние обещания друг другу приостановлены, на полгода сдал дом в аренду. Кристофер лгал. Он продал дом, потому что нуждался в средствах для чего-то другого. Немного поразмыслив, Белла в конце концов отказалась от апартаментов миссис Паркин на Георг-стрит, решив вернуться к миссис Пелэм.

Длинное, пылкое и полное извинений письмо сыграло свою роль, и миссис Пелэм, откровенно говоря, обрадованная возобновленным общением, согласилась принять ее у себя на два месяца. Так что все снова стало как раньше. Или почти как раньше. Белла навестила Фредерика Макардла, сурового, сверкающего черными бровями уроженца Ольстера, обладавшего крупными руками, неуклюжей походкой и превосходной репутацией в театральной сфере. Она также посетила Джозефа Глоссопа, нынешнего владельца театра — человека полного, проницательного и скрупулезно любезного.

Любезность, однако, не помешала ему рассмотреть Беллу с профессиональным интересом, а кроме того, он присутствовал, когда Макардл просил ее произнести монолог из второй сцены третьего акта, когда Джульетта узнает, что Ромео убил Тибальта, начиная со слов: «О, сердце змея, скрытого в цветах! Так жил дракон в пещере этой дивной?»

Мистер Глоссоп заботливо предложил ей предварительно размеченный текст роли, но Белла, за две недели впитавшая позаимствованный из школы миссис Хэмпл текст, произнесла его без каких-либо подсказок. Когда закончились слова Джульетты, она остановилась.

— Дальше вступает кормилица. Мне продолжить?

После короткой паузы, пока каждый ждал, что скажет второй, Макардл произнес:

— Нет-нет, это было хорошо. Теперь, пожалуйста, просто маленький отрывок из Бальтазара. «Я принес своему хозяину весть о смерти Джульетты». Акт пятый, сцена третья. Всего несколько строк!

Белле пришлось прочитать и это, слегка приглушив голос.

— Оч-чень хорошо! Мы начнем чтение по ролям со следующего понедельника. Я прослежу, чтобы уведомили капитана Хавергала.

Тем же вечером Кристофер явился в Хаттон-Гарден и сообщил, что Макардл прислал со своим внуком специальное сообщение в Банк Ротшильдов, в котором говорится, что он готов нанять мисс Полдарк в качестве дублерши Шарлотты Бэнкрофт, а также для самостоятельного исполнения в этой пьесе роли Бальтазара. Ей заплатят за выступление четыре фунта, подняв гонорар до пятнадцати фунтов, если по какой-то случайности ей придется заменить миссис Бэнкрофт.

— Ты сделала первый шаг, дорогая, — сказал ей Кристофер, — гонорар пока не королевский, но для начала пойдет.

— Жду не дождусь начала! — воскликнула Белла. — Тетушка, вы придете на первый спектакль?

— Полагаю, что да, — ответила миссис Пелэм, — я никогда не бывала в «Кобурге». Это приличное место, Кристофер?

— О, разумеется! Получше, чем некоторые из фешенебельных театров, наводненных падшими женщинами. Район небогатый, но компания «Ватерлоо бридж» занимается его перестройкой. Очевидно, в ее интересах развитие этого округа, поскольку это дает возможность собирать плату за проезд.

— Я заметила кое-что, когда выходила, — сказала Белла, — плакат с рекламой будущих спектаклей, один назывался «Двое влюбленных из Вероны». И он тоже выйдет в декабре.

— Это и есть наша постановка, — ответил он. — Согласно устаревшему закону, только двум театрам разрешено ставить Шекспира — «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден». В результате у них всегда есть выбор актеров и возможных постановок. У всех остальных театров — у новых, таких как «Кобург», «Суррей» и «Олимпик», и у старых, вроде «Хаймаркет» и «Кингс», есть стойкое и сильное убеждение, что так больше продолжаться не должно. Общественное мнение поможет преодолеть эту преграду, но пока этого не произошло, остальные театры будут искать способы обойти «патентный закон». Так что иногда приходится увиливать, переложив пьесу Шекспира на музыку, изменив название и кое-какие строчки там и тут.

— Там не говорилось, что «Двое влюбленных из Вероны» — это по Шекспиру.

— В программе будет сказано. И без того все знают.

— Кристофер, ты был в этом театре? — спросила миссис Пелэм.

— О да! Я водил туда Беллу два раза в прошлом году. Как вам известно, его покровитель — Эдвард Фитцморис.

— Мне показалось, что это чудесный театр! — заметила Белла. — Гораздо современнее, чем многие другие! — Она хотела сказать «чем театр в Руане», но подумала, что лучше не ссылаться на театр Жанны д'Арк в нынешней компании.

— Я теперь нечасто бываю в театрах, — сказала миссис Пелэм.

— Сейчас так мало ставится пьес, предпочитают представления с животными и драки. Все меняется к худшему, и сдается мне, не только из-за моего возраста.

— Публика меняется, — сказал Кристофер. — Два патентованных театра так разрослись, что приходится каждый вечер привлекать огромную аудиторию. Многие горожане из нового среднего сословия не имеют вкуса, но имеют деньги, и без них не удастся заполнить большие театры, старой аристократии для этого не хватит. Вот почему Эдвард Фитцморис и подобные ему джентльмены помогают маленьким театрам, вкладывая в них средства. В «Кобурге» и в других местах сейчас ставят много мелодрам — по сути, банальный мусор, но они изо всех сил стараются улучшить пьесы. Для этой постановки Глоссоп переманил Макардла из «Друри-Лейн» и наверняка соблазнит еще пару актеров из патентованных театров.

— И еще кое-что, Кристофер, — сказала Белла. — Ты должен научить меня ходить.

— Ходить?

— Как ходят мужчины. И сидеть по-мужски. Мне нужно перенять манеры. В конце концов, у нас на это целых две недели.

— Ох, с удовольствием! Ты отличный пародист.

— Я так полагаю, что это в традициях театра, — сказала миссис Пелэм. — В лучших традициях. Но, по-моему, все это чуточку неприлично.

— Так вот, подобная ситуация для меня неприемлема, — начал Джордж. — Хотя ты сама виновата, что поставила себя в затруднительное положение. Надо лучше следить за ребенком!

— И каким образом? — вскипела Селина. — У меня всего двое слуг! Я могу себе позволить только двоих на ваши средства! Генриетта взяла его на прогулку, а они там поджидали!

— После этого ты приходила в Плейс-хаус?

— Естественно! Сначала я вообще не поняла, что произошло. Затем поехала с Генриеттой утром в четверг. Он не позволил мне увидеть сына!

— Валентин не позволил увидеть маленького Джорджа? Что он сказал?

— Что если я вернусь в Плейс и займу законное место жены, то и займу и законное место матери!

— Так почему бы так не поступить? — спросила Харриет.

Селина посмотрела на нее с откровенной ненавистью.

— А ты бы так поступила на моем месте?

Харриет махнула рукой.

— В том-то и дело. Ты — это не я. Не я выходила за него замуж. Судя по всему, когда ты выходила за него, то была влюблена. Или считала, что влюблена. Нашла его привлекательным. Он вопреки желанию отца женился на тебе. Ведь одно время вы испытывали друг к другу чувства...

— Погоди, — раздраженно прервал Джордж, — препираться сейчас ни к чему. Надо хорошенько поразмыслить. Ты заходила в Плейс-хаус?

— Не дальше прихожей.

— И как он выглядел? Ты... заметила там признаки распутства... безумств?

— Откуда? Их не увидеть в одиннадцать утра.

— А другие женщины там присутствовали?

— Я не видела. Скорее всего, отсыпались после ночного пьянства.

— Кто присматривает за Джорджи?

— Местная женщина. Полли Стивенс.

— Ты знаешь ее?

— Знаю, как и все жители деревни. Валентин сообщил, что она была его нянькой в детстве.

— А, Полли Стивенс. Которая Оджерс. Моя жена... первая жена ее нанимала. Так вот, она... приличная, порядочная женщина. Понимаешь, Селина, если дело дойдет до судебного разбирательства, защита заявит, что у отца преимущественное право на сына. Если докажут, что отец ведет беспорядочный образ жизни, что он имел связи с проститутками, что дом непригоден для воспитания ребенка, тогда опеку передадут супруге. Но церковный суд проявит снисходительность к мужчине, которого лишили поддержки и общения, потому что жена его бросила и не вернулась. Валентин может подать встречный иск на возобновление супружеских прав.