* * *

Весь май Тимур жил в маленькой комнатушке, которую сдавала чета пенсионеров, в Балашихе.

Часть дня он тратил на то, чтобы обойти все известные в Москве места – музеи, парки, сады, скверы, пешеходные улочки и т. п. (где могла прогуливаться жадная до впечатлений Белла), другую часть он проводил на вокзале – каждый вечер Тимур дежурил возле поезда, отправлявшегося на Томск.

Тимур не единожды звонил в Иргу, Вене, но тот каждый раз рапортовал, что Белла так и не появилась. От Анжелы тоже не было никакого толку – она сама не знала, где именно находится сейчас ее блудная сестра… К ней от Беллы приходили время от времени весточки – но без точного адреса.

Все это было неприятно, пугающе и странно. Почему, почему Белла не обратилась сразу к нему, к Тимуру, почему она сама решила разыскать Гену? Ведь не девичье это дело – жуликов искать!

Злость, страх за Беллу и неукротимая, нереализованная нежность к ней разъедали Тимуру душу. Он не мог уехать обратно в Иргу – там Тимур совсем сошел бы с ума. Что ему делать дома, одному, без Беллы?

Чем дальше, тем сильнее Тимур чувствовал свою зависимость от этой девушки. Разлука только сильней распаляла его. Ради Беллы он бросил все, он чуть не утонул, он проехал полстраны… Тимур уже не мог отступиться.

В этот вечер он, как всегда, отправился на Ярославский вокзал – ждать Беллу.

Сел в зале ожидания, возле табло – там скоро должны были указать, на какой путь подадут поезд до Томска…

* * *

– …а где эта, итальяночка твоя? – спросил драматург Валеев, как только вошел.

– Какая еще итальяночка? – ухмыльнулся Африкан, хотя прекрасно понял, о ком говорит приятель.

– Такая… – Валеев круговыми движениями рук очертил в воздухе аппетитные женские формы, волны волос. – Подруга дней твоих суровых. Муза…

– Валеев, ты бредишь. Какая муза! Я ж тебе говорил, это дальняя родственница из дальних краев, – огрызнулся Африкан. – Фрося Бурлакова она, а никакая не итальяночка.

Эту легенду о том, что Белла его родственница, Африкан придумал для окружающих. Уж больно косились на Беллу соседи, да и гостям было очень удобно представлять ее в таком качестве…

– Тогда сведи нас. Скажи ей, что я хороший и добрый. А то она от меня бегает…

– Уехала Фрося, – буркнул Африкан.

– Куда?!

– Куда-куда… В Урюпинск свой. Или в Сызрань… Может, в Крыжополь? Я уж не помню.

– Слушай, Африкаша, ты – собака на сене, ни себе, ни людям! – обиделся драматург Валеев и достал из портфеля бутылку. – Вот, бери с меня пример. Коньяк. Настоящий, французский. Третьего дня премьера была, так мне подарили…

– Премьера? Это святое, – сказал Африкан и достал из шкафа специальные бокалы. При всей своей нелюбви к быту Африкан считал, что напитки надо употреблять именно из той посуды, которая для этого предназначена. Умные люди зря, что ли, старались! Для виски одни бокалы придуманы – «таблерсы», для коньяка – другие, «снифферы»…

– Я тебе ссылки на «мыло» потом сброшу, так там такие рецензии… – довольно произнес Валеев. – Открывай.

Африкан открыл бутылку, налил коньяк в бокалы.

– С премьерой тебя.

– За искусство!

Глотнули.

– О-о, блин… Шикарно.

– Да, это вам… вот это вещь! – сдавленным голосом произнес Валеев. – Знаешь, друг, очень не хочется омрачать праздник, но…

– Что? – насторожился Африкан. Тон Валеева чрезвычайно ему не понравился.

– Мне сейчас звонил Козюрин. Короче, один из твоих учеников повесился.

– Врешь.

– Вот те крест!

– Какой крест, ты же буддист!

– Сам ты буддист! – обиделся Валеев. – Я – баптист. И вообще, это только в рекламных целях, на время премьеры… Ну, давай, теперь не чокаясь, за помин…

«Попов! – догадался Африкан. – Юрий Попов, графоман несчастный! Это только он, дурак непроходимый, на такое мог решиться…»

– Слушай, он совсем повесился? – мрачно спросил Африкан, поставив бокал на стол.

– Да я не знаю. Вроде откачали, – беззаботно ответил Валеев.

– Так что ж ты – «за помин, за помин»… – зарычал Африкан. – Сейчас как врежу тебе, в твою продажную морду!

– Э, тише, тише… – загородился локтем Валеев. – У меня на днях съемки для телеканала «Культура»…

Африкан сел в кресло, схватился за голову. На душе у него стало очень скверно.

– Тебя, может, погонят из преподавателей, – спокойно произнес Валеев. – Потому что хоть ты один из лучших, но ученики решили тебя бойкотировать. Ну, не все, большая часть, говорят… Нельзя людей обижать, Африкаша. Нельзя людям в глаза говорить, что они бездарности, графоманы, сволочи, подлецы и жирные уроды…

– А если они такие и есть? – холодно спросил Африкан.

– Какая разница… – махнул рукой Валеев. – Сейчас время политкорректности. Ты не имеешь права сказать дураку, что он дурак. Дурак нынче – это человек с альтернативным складом ума…

– Эти ученики уйдут, другие придут, – пробормотал Африкан, отвернувшись. – Это тоже реклама.

– Это уже антиреклама, Африкаша, – рассудительно произнес Валеев. – Что, по третьей?

– Нет, не могу. Прости, – Африкан встал, отошел к окну. Это был тот редкий случай, когда от алкоголя становилось только хуже.

– Ну, как знаешь, – спокойно произнес приятель. – Тогда в другой раз. Я вижу, ты не в духе…

Валеев ушел – хлопнула входная дверь. Это был человек исключительной чуткости.

– Да что ж за жизнь такая поганая… – со злостью прошептал Африкан. – То Зина, то братец мой, то Попов этот… Все решили меня с ума свести! И Белла эта еще…

…Интересно, соврала она или нет, когда сказала, что у Ларкиного Бориса есть любовница? Вряд ли. Такие, как Белла, никогда не лгут. Она – очень простая девица, из тех, кто в принципе лгать не умеет и не любит. И никогда не играет… Белла – не Зина, которая на пустом месте умудрялась целый спектакль разыграть! И в Белле не было той деликатной сдержанности, такта, которыми отличалась Лара.

Белла – природное существо. Стихия. Она не добрая и не злая, не умная и не глупая. Она как вода в реке – по весне вспенится и разольется, затопив поля, а потом вновь войдет в свои берега, станет ленивой, аморфной, зимой же замрет навсегда, превратившись в лед. А следующей весной опять начнет буйствовать…

Поэтому разве можно обижаться на воду в реке? Даже если она снесет и затопит все дома в округе, заполнит легкие человека, убьет все живое… Она не виновата. Нет смысла обижаться и на жгучее солнце, когда бредешь через пустыню. И ветер, сносящий все на своем пути, тоже ни в чем не виноват… Стихия не лжет, не ищет выгоды.

Белла не солгала насчет Лары и Бориса.

Итак, допустим, у Бо€риса действительно есть зазноба на стороне. И что? Как это использовать? Ларе наверняка понадобятся доказательства, она не поверит на слово, что ее муж ходит налево… «Можно нанять детектива – тот соберет доказательства. Фото и видео. Фото и видео передать Ларе. Ладно, допустим, это все получится. Но вернется ли Лара ко мне? Не факт. Надо что-нибудь изящное придумать, тонкое, какую-нибудь интригу закрутить… Эх, зря я Валеева отпустил – мы бы сейчас на пару такой сюжетец сплели, такую драматургию забабахали бы!» – мечтательно подумал Африкан и уже схватился было за сотовый, чтобы вернуть друга.

Но в последний момент передумал.

Африкан представил, что будет, если Лара вернется к нему. Счастье? Нет. Покой? Нет. Он станет терзать ее упреками и ненавистью. У него, Африкана, злая память. Только раньше он придирался к Ларе по мелочам, теперь же будет ей припоминать Бориса.

И все вернется к прежнему – безудержный секс и безумная ругань. Потом – опустошение, усталость. И Лара снова сбежит.

О таком варианте развития событий Африкан почему-то никогда не думал. Только сейчас, когда шанс вернуть Лару превратился в реальность, он понял, что будущего у них с Ларой нет.

– Ненавижу… – Африкан упал на диван, сложил руки на груди. – Сука, ты же все испортила, совсем все испортила!

Он обращался к Ларе.

Что толку было посылать к ней Беллу, выведывать и вынюхивать…

Но как тогда жить дальше? Он – молодой еще мужчина, здоровый… Вернуть Зину? О, Зина, отрава… Как же она надоела!

«Дурень, – вдруг сказал самому себе Африкан. – У тебя под носом четыре недели жила девица – молодая, полная сил, кровь с молоком. Не за Ларой ей надо было предлагать следить, а… Ну да! Белле нужно было предложить денег. Как Зине. Пусть бы жила тут, делала что хотела… Она же, эта Белла, почти мне не мешала! Гуляла целыми сутками по Москве, уродцев своих лепила… Она, конечно, ураган, эта Белла, но это только когда дело касается чувств, эмоций этих бабских. А если чисто деловые отношения… Стоп-стоп-стоп! – Африкан сел, схватился за голову. – Почему я думаю о Белле? Я сейчас должен думать о Ларе… Но Лару все равно не вернуть! И нет смысла возвращать…»

– И Беллу тоже не вернуть, – театральным, демоническим шепотом произнес Африкан и лег обратно на диван. В драматургии, в сценаристике, есть такой термин – точка невозврата. Зритель сидит в зале, смотрит на экран и с горечью понимает, что герои только что простились друг с другом навсегда. Все, продолжения не будет. Эти двое расстались!

Прошло уже несколько часов после ухода Беллы.

«Допустим, если бы я писал сценарий о самом себе, то как бы я поступил? Как преодолел бы эту точку невозврата? Как вернул бы Беллу? Хм, интересная задача… – с азартом подумал Африкан. – Буду рассуждать логически: поезда – не электрички. Они раз в день, может, ходят в одном направлении. Значит, у меня есть надежда на то, что Белла еще в Москве, дожидается своего рейса…»

Африкан встал и сел за компьютер. Но не для того, чтобы дописать очередную серию очередной мелодрамы. Сценарист вошел в Интернет. «Та-ак… Где моя Фрося живет? В Крыжополе каком-то. Нет, не в Крыжополе, а Крыжовнике. В Ирге, вот! Поселок городского типа, она говорила… Блин, она говорила, что поезд Москва – Томск… Он идет мимо еще какого-то дурацкого городка, там она выходит, а потом через мост перебирается на другой берег реки, у которой аналогичное с поселком название – Ирга. Чтобы доехать до Ирги, надо сесть на поезд до Томска».

– Ярославский вокзал, поезд Москва – Томск, одиннадцать тридцать вечера… – произнес Африкан вслух. Покосился на часы – одиннадцать вечера. Еще полчаса до отправления. – Не успею – за полчаса до вокзала… Похоже, точку невозврата мне не преодолеть. Хотя почему не успею? – возразил сам себе Африкан. – Сейчас вечер, пробок нет. За пять минут доеду.

Он встал, лениво потянулся… А потом сорвался с места.

Раз – он влез в кроссовки. Два – выскочил из квартиры. Три – уже был на улице. Уже темнело… Четыре – махнул рукой. Сразу же притормозили «Жигули». Ждать иномарку или удовлетвориться тем, что есть?

– Шеф, до Ярославского. Плачу за скорость. Сколько скажешь, – произнес Африкан таким голосом, что водитель за рулем, очередной Магомет, благоговейно и истово кивнул.

Пять – «Жигули» сорвались с места. Визжа и громыхая, свернули в переулки. Свернули. Еще свернули…

Африкан сидел, вцепившись в сиденье, и азартно орал:

– Давай гони!

В конце концов, не ему же отвечать, если этот ненормальный кого-то задавит…

Через Кольцо. Под мост. Разворот…

– Три тысячи, хозяин!

– Держи, – Африкан протянул Магомету купюры.

Шесть – короткая пробежка через площадь. Семь…

Но семи не было. У вокзальных дверей, чуть в стороне, стояла Белла с рюкзаком за плечами. Она смотрела на небо. Повернулась, оглядывая здания вокруг – с таким лиричным, смешным выражением на лице («Прощай, Москва!» – вот наверняка она о чем сейчас думала). А потом шагнула на ступеньку.

– Белла.

Она вздрогнула, оглянулась. В первый момент не заметила Африкана. А потом – увидела, глаза ее широко открылись… «Валеев прав, она похожа на итальянку. Что-то такое, как на картинах Брюллова… Сочная вишенка. Черри!»

– Белла, ты никуда не едешь, – строго произнес Африкан и схватил девушку за локоть.

– Денис Африканович… ой, Владимирович… Пустите, я и так уже опаздываю! – взмолилась она.

– Ты мне нужна.

– Зачем? Я же вам сказала, что у Бориса есть любовница… Идите, берите свою Лару, клянитесь ей в любви. Она наверняка вас простит!

– Плевать на Лару. Ты мне нужна, – жестко произнес Африкан.

– Я?! – От изумления Белла замерла, впав в прострацию. Не сразу даже смогла ответить: – А… а зачем… а зачем я вам?

Африкан, когда не мог ответить прямо, всегда отвечал вопросом на вопрос:

– А ты как сама думаешь?

– Н-не знаю…

И тогда он ответил так, как обычно отвечали его герои в мелодраме:

– Я без тебя пропаду.

На слабых женщин это всегда действовало. Женщины – они жалостливые. Что героини, что зрительницы в зале. Кстати, зрительницы в такие моменты обычно рыдают.

Но Белла почему-то не захотела играть в мелодраму.