И мысленно ахнул – на пороге стояла… Лара.

– Пустишь меня? – одними губами улыбнулась она. Тысячу лет Африкан не видел ее так близко, не слышал ее голоса…

– Ну, проходи… – неуклюже посторонился он.

– Ты все один живешь? – печально спросила женщина. Прошла, села в гостиной на диван, положила ногу на ногу, голову подперла рукой, облокотившись локтем об изголовье.

– Типа да.

– Господи, Африкан, ты же интеллигентный человек, интеллектуал… Мастер слова. Ты пишешь без единой ошибки. Почему же ты говоришь как люмпен из предместья, а? – засмеялась Лара.

– Слова лгут… Особенно те, которые звучат красиво, – он махнул рукой, сел напротив, в кресло. – Никогда не верил красивым словам. Потому что я их сам придумываю в большом количестве.

– У меня беда.

– Что такое? – нахмурился Африкан.

– У Бориса есть женщина. Я недавно узнала, случайно… Он и ей, и мне одни и те же подарки дарит, – улыбаясь криво, напевно произнесла Лара. – Безделушки от Тиффани.

– Он козел, твой Бо€рис, – рубанул Африкан. – Я тебе сразу сказал.

– А еще я узнала, что ты за мной следишь. Я Ритке Грейдер вчера пошла поплакаться, а она мне такое в ответ… Это ведь ты мне ту девчушку подослал, да? Беллу! Ритка мне во всем призналась. Говорит – нечего из-за Бориса слезы лить, возвращайся к Африкану, он тебя до сих пор любит.

У Африкана заныл желудок – так всегда бывало, когда он нервничал.

– Молчи, не говори ничего… – продолжила Лара. – Я ведь почему тебя бросила, почему от тебя ушла? Потому что ты мне казался… ты мне казался животным. Да, да, при всем твоем уме, способностях, таланте… А Борис – таким тонким, изящным, интересным!

Африкан с треском почесал щетину на подбородке. Желудок у него заныл еще сильнее.

– …Но только ты был по-настоящему верен мне. Предан. Только ты способен любить. Ты, а не Борис…

– А я тебе сразу сказал, что он козел! – опять взорвался Африкан.

– Пожалуйста, не надо…

– Почему? Почему все так боятся правды? – заорал Африкан. – Твой Борис козел, и это правда! И никак иначе про него не скажешь, про твоего Бориса! Это единственно верные слова! Других нет, и нечего разыгрывать из себя барышню…

– Африкан!

Он осекся, замолчал. Тысячу раз он представлял себе эту сцену: Лара возвращается к нему, лепеча покаянное: «Милый, как я была не права!», а он, Африкан, в ответ ей… Вариантов ответа у Африкана было несколько (в зависимости от того настроения, в котором он мечтал о возвращении Лары):

1. «Так тебе и надо, сука!»

2. «Давай еще раз поженимся!»

3. «Раздевайся!»

4. «Катись отсюда!»

5. «Чтоб ты сдохла!»

6. «Лара, без тебя я не жил, а существовал… Ты моя единственная женщина, ты моя судьба и счастье! Я молил бога, чтобы ты вернулась, чтобы мы снова были вместе. Любимая моя, любимая!… И т. д. и т. п.»

Последний, шестой вариант, был очень длинным, подробным и изысканно-витиеватым. Этот монолог Африкан украл у самого себя, вернее – у одного из своих героев, из сериала «Навсегда твоя». Лара не смотрела сериалов, даже тех, которые были сняты по сценариям ее бывшего мужа, – поэтому грех было не воспользоваться уже готовым монологом.

От себя Африкан ни за что бы не произнес подобной пафосной ерунды, но Лара, пусть и интеллектуалка, тоже обожала красивые слова… Если женщины хотят их услышать – пожалуйста, пусть слышат! Причем это было правдой – Африкан действительно умирал без Лары, он мечтал о ней, он дня без мыслей о ней не мог прожить.

Итак, оставалось только выбрать нужный вариант ответа. А настроение у Африкана сегодня, с утра, было крайне мерзопакостным. Он вспомнил, что уже целых три недели был без женской ласки! С тех пор, как эта Белладонна, эта неблагодарная маленькая дрянь, бросила его…

«Стоп-стоп-стоп. О Белле не думать. Думать только о Ларе, – волевым усилием остановил себя Африкан. – Значит, так… Лара, конечно, сука, и жениться я на ней второй раз не буду. Выгонять ее я не хочу. Ко мне женщина пришла, я буду дурак, если не воспользуюсь этим… Сразу ее раздевать – тоже как-то неэтично. Обидится. Надо сначала речь толкнуть, слезу пустить и только потом это… овладевать!»

Африкан встал и нервно зашагал по комнате.

– Лара… – пробормотал он. – Лара, ты должна знать. Я действительно… без тебя я не жил, а существовал… Ритка Грейдер тебе не соврала. Ты – моя единственная женщина, ты моя судьба и счастье! Я молил бога, чтобы ты вернулась, чтобы мы снова были вместе. Любимая моя, любимая!.. – Он развернулся, сел на диван рядом с Ларой, закрыл лицо ладонями.

Если честно, то продолжение этого пафосного монолога он забыл. Хотя и произнесенного оказалось достаточно.

– Африкан… – вздохнула Лара. – Если бы ты знал… Я была так не права!

Она осторожно прикоснулась к его плечу. Так, контакт есть! Африкан тоже вздохнул, как кит, выброшенный ураганом на берег, отнял ладони от лица и стремительно обнял бывшую жену. «А чего, Лара в сто раз лучше этой тупой Зины. Лара мне ровня. Она не скандальная. Она меня понимает – не то что эта Белладонна из Урюпинска, или откуда еще она там…»

– Прости меня, – прошептала Лара. – Прости!

– Ты меня прости! – выдохнул Африкан и прижался к ее губам с поцелуем.

От Лары пахло ее любимыми, теми самыми, хорошо знакомыми Африкану духами. Волна цитрусового аромата захватила его обоняние… Африкан прикоснулся к груди бывшей жены, ощутил, как мягко греет ладони тонкий, нежный материал. На Ларе, как всегда в жару, была рубаха из тонкого хлопка.

Африкан лицом уткнулся в волосы женщины – тоже мягкие, нежные, невесомые.

«Не то!» – вдруг со звериным раздражением подумал он. То есть Лара была абсолютно той самой, прежней – со всеми запахами своими, нежностью и мягкостью, обволакивающей теплотой и покоем… Но это было все не то!

Словно Африкан хотел мяса, а перед ним поставили на стол творожное суфле, покрытое пышным слоем взбитых сливок. Этот, как его… чизкейк!

– Что с тобой? – прошептала Лара.

– Я не могу, – мрачно признался Африкан и рывком отодвинул от себя Лару.

– Я понимаю, что ты не сразу… что ты еще в обиде на меня…

– Я не могу! – уже во весь голос рявкнул Африкан. – Я… – Он схватился за голову. – Лара, я к тебе… я к тебе – никак.

Лара некоторое время сидела – растерянно, смущенно, оскорбленно разглядывая бывшего мужа, потом встала. Поправила складки на юбке. И мягко зашагала к двери. Обернулась и произнесла с уже иным выражением, иным смыслом:

– Прости еще раз.

– И ты меня прости, – тоже с иным выражением ответил Африкан. – Знаешь, что? Да погоди ты… Всего секунду! – Он подбежал к Ларе, схватил за плечи, заглянул в глаза и произнес совершенно честно и искренне: – Будь счастлива, Лара.

Африкан никогда не думал, что может сказать ей эти слова – после всего того, что она с ним сделала…

Бывшая жена пожала плечами, усмехнулась.

– Теперь ты будешь счастлива, – твердо произнес Африкан. – Теперь я не стану тебя проклинать.

– А ты меня проклинал? – Глаза у Лары вспыхнули, заблестели, налились слезами.

– Да. Ужасно. Я виноват. Я больше не стану это делать.

– Ой, не могу… – с тоской произнесла Лара – на нее признание Африкана подействовало очень сильно. – А чего же ты за мной следил? Чего людей ко мне подсылал? Чего тебе вообще надо, Африкаша?

– Я знаю теперь.

Лара помолчала, дожидаясь, что он расшифрует свой ответ, но так и не дождалась. Пожала плечами и вышла из квартиры.

…Некоторое время Африкан стоял в раздумье. Потом подошел к барному шкафчику, открыл его, прислушался к собственным ощущениям. Не то. Приблизился к письменному столу, на котором стоял компьютер, – опять не то. Ни одной мысли теперь в голове…

Тогда Африкан снова шагнул в прихожую, привычно потянулся к вешалке, где висела его меховая жилетка. «Да что я, совсем спятил… Тридцать градусов на дворе!»

Африкан, как был, вышел из квартиры – в мятых спортивных брюках и майке-«алкоголичке». И только на улице заметил, что он босиком – когда шагнул на раскаленный, пропеченный солнцем асфальт. «А-а, плевать…»

Он махнул рукой – перед ним сразу затормозил разбитый «жигуленок».

– Без денег не повезу! – строго произнес водитель восточного вида. – Деньги есть – покажи, да?

Африкан достал из кармана несколько купюр.

– Садысь. Ехать куда, слюшай?

– Туда… – Африкан махнул рукой, указывая направление. – В Замоскворечье. Там мастерские художественные, у набережной…

Он залез в душный салон, сел на прогретое солнцем сиденье, откинулся назад. «Жигуленок» резво сорвался с места. Африкан лениво смотрел на дома, проносящиеся мимо, но внутри у него все так и кипело, так и переворачивалось.

Теперь он отчетливо осознавал, что поступает правильно, что делает именно то, что должен, что хочет. Что надо сделать.

Заканчивался Чистопрудный бульвар, водитель хотел свернуть в проулок.

– Стоп! Стой, брат! – вдруг дернулся Африкан, прилипнув к окну. – Никуда не едем. На тебе сто рублей, за беспокойство…

– Совсем чудной мужик, слюшай, да! – проворчал водитель.

Африкан вылез из машины и зашагал к дому напротив. Там, в подвале, располагалась танцевальная студия. Та самая. У окон стояла Белла. Африкан ее издалека заметил… Да и как не заметить ее, Беллу, самую красивую девушку в Москве!

Белла смотрела в окна студии, что-то бормотала, пританцовывала. Потом громко, на всю улицу, надрывно вздохнула, обернулась, собираясь куда-то идти, и – носом уткнулась прямо в Африкана:

– Ой!

– Все, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети! – Африкан, недолго думая, сграбастал Беллу, прижал к себе. – Ты куда?

– К тебе, – растерянно произнесла девушка.

– А я к тебе.

«Оно. Вот оно… Вот чего я хотел!» – Африкан еще сильнее стиснул Беллу. Что самое интересное – он уже решительно не помнил, из-за чего они поссорились. И еще он не понимал, чего ради он так долго не ехал к ней, к Белле.

– Я без тебя чуть не умер, – признался Африкан.

– Это я без тебя чуть не умерла! – с жаром воскликнула Белла. – Ты… ты такой вредный, такой противный, Африкашка! – Она высвободилась, изо всех сил ударила его кулаками в грудь.

– А ты скандалистка и истеричка! – парировал он. Снова сграбастал и прижал к себе. Некоторое время они стояли молча. В эти самые мгновения Африкан был остро, очень остро счастлив.

– Значит, я скандалистка и истеричка… – прошептала Белла.

– Нет. Ты – вишенка. Ты – шамаханская царевна… – Он поцеловал ее.

– А ты – страшный разбойник с большой дороги… – Она прикоснулась пальцами к его бороде. Он ловко поймал ее руку, поцеловал пальцы. – Побрейся, пожалуйста.

– Хорошо, – кротко сказал Африкан. И злорадно, с удовольствием пожаловался: – А у меня желудок болит!

– Это ты опять свои дурацкие консервы ешь! – рассердилась Белла. – О боже, боже… вот только оставь тебя… А где твоя обувь?! – Она посмотрела вниз. – Ты с ума сошел, кто же в таком виде по городу ходит!

– Как ты меня бросила, так и хожу.

– Нет, серьезно…

– И я серьезно! Я же сказал – я без тебя умру, – четко повторил он.

– И что теперь? – всхлипнув, спросила Белла.

– Не уходи. Никогда-никогда.

Она уже ревела.

– Не плачь. Не плачь, Вишенка… Хочешь, мы вместе запишемся на танцы? – Он подбородком указал на окна. – Будем вместе танцевать аргентинское танго!

– Нет!

– Ты же хотела?

– Хотела! И сейчас хочу, – вытирая слезы, призналась она. – Но мне нужно, чтобы и ты хотел. А когда я тебя заставляю, мне неинтересно.

– Я хочу танцевать вместе с тобой аргентинское танго, – улыбаясь, сказал Африкан. – И это чистая правда. Я хочу делать все то, что доставляет тебе радость…

* * *

Еще никогда в жизни Белла не была так счастлива, как в те дни после примирения с Африканом. Она засыпала, улыбаясь, и просыпалась – тоже улыбаясь.

Начало июля в Москве было нестерпимо жарким – столбик термометра поднимался до сорока градусов. Асфальт плавился, истончалась, жухла листва под палящим солнцем, раскаленный воздух дрожал, сворачивался в сизые клубки, которые неслись потом вслед за мчащимися по дороге автомобилями… Кондиционеры в домах, магазинах работали на полную мощность, но даже они не могли прогнать душное, влажное, банное тепло, которое исподтишка, непонятно откуда накатывало вдруг…

Люди, звери, птицы, растения в городе – все изнемогали от июльского зноя.

А у Африкана с Беллой был тот самый острый период в отношениях, когда постоянно, с утра до ночи и самой ночью, хотелось обладать друг другом, и невозможно разорвать объятия, отстраниться даже на мгновение.

Покрытые испариной, обессиленные и одновременно ненасытные, они в буквальном смысле умирали от любви.

Иногда, конечно, они размыкали объятия, и в такие моменты Белле нравилось наблюдать за Африканом со стороны, исподтишка. Выражение лица у Африкана в отсутствие Беллы было тревожное, раздраженное, беспокойное… Причем он начинал нервничать даже тогда, когда девушка уходила в соседнюю комнату. Он беспрекословно слушался Беллу, и иногда это послушание доходило до абсурда, до смешного – особенно в бытовых каких-то мелочах.