И тоже ведь не пришлось делать ничего специального, ничего придумывать, подготавливать… Перелез через забор, чтобы вахтер не видел, нашел Беллу. Дождался, когда та выйдет из душевых, подпер дверь стулом снаружи. Еще раз оглядел кухню. В ряд стояли старые газовые плиты, которыми почти не пользовались, в углу – современная микроволновка с таймером, возле нее валяется металлическая ложка… И думать не надо, что делать. Усмехнувшись, Тимур открыл все вентили на плитах в кухне (а их оказалось много, видно, какое-то коммунальное жилье там раньше было). Еще кое-чего сделал. Спокойно вышел из здания, перелез через забор, пошел по улице, то и дело поглядывая на часы.

Пора, не пора… Пора! В назначенное Тимуром время раздался взрыв. Пожара, правда, не было, обычно пожар начинается… Ну да ладно – домик-то все равно сложился, точно карточный!

Тимур к этому времени был уже довольно далеко от дома, на другой улице. Увидев, как взметнулся к небу столб пыли, он испытал невиданное облегчение… Всё. Ничего нет. И ничего не было. И не из-за кого переживать. И уже не стыдно – за то, что любил ту, которую нельзя было любить…

Но в следующее же мгновение Тимур почувствовал раскаяние. Неужели так и не случится то, о чем он мечтал так давно, с такой страстью?

«Белла не виновата, это Москва ее такой сделала!»

Тимур вернулся назад, к тому месту, где раньше стояли мастерские – а вдруг она еще жива, лежит где-нибудь под завалами? И увидел ее – целующуюся с Африкановым.

Тьфу. Гадость.

…Тимур плюнул на землю.

– Тимур, с приездом! – В мастерских возился у какой-то колымаги Веня.

– Привет. Сашок где?

– Так это… Мать его померла! – Веня вытер какой-то ветошью руки. – Тимур, а Белла?

– Приехала твоя Белла.

– Почему моя… Она твоя же… – Веня от смущения даже закашлялся. – Тимур, можно я к ней сбегаю, поздороваюсь?

– Стоять. Потом сбегаешь. Ты чем занимаешься? Чья? – Он стукнул ботинком по колесу колымаги.

– Это брата моего троюродного машина. Купил. Я вот кое-какой тюнинг делаю…

– Почем?

– Почем? Не, я бесплатно… – растерялся Веня.

– Если бесплатно, то в свободное время, – отрезал Тимур. – И в другом месте.

Тимур прошел в закуток, бывший его личным кабинетом, полистал журнал. По журналу выходило, что Сашок с Веней практически не работали. Сплошные убытки… Вот что случается, когда хозяина долго нет!

– Веня! Ты не в курсе, Малеев, из Таежного, когда деньги мне перечислил? – Тимур посмотрел на часы. «Хотя зачем спрашиваю, сейчас сам в сберкассу схожу!»

– Он не перечислил, – крикнул в ответ Веня. – Был тут сам, на днях… Сказал, что засуха и у него весь урожай на поле пропал. Просил еще подождать. Тимур, он не врет, Малеев этот! Такое лето жаркое, как только все еще живы… Хотя нет, мать у Сашка померла даже!

– А мне чего, лапу теперь сосать? – раздраженно воскликнул Тимур. – Блин, у всех проблемы, а у меня что, нет их?!

– Тимур, да отдаст Малеев тебе деньги.

– Отдаст! Вот придут к нему приставы, и все имущество у него опишут… Дождется! – со злостью произнес Тимур и направился к выходу.

– Тимур! Ты это… ты куда?

– На кудыкины горы! Я к Сашку. Скажу, чтобы и не думал на поминках пить. У нас тут работы, а он…

– Так мать же у него померла! Как не помянуть-то…

– А мне до лампочки. У нас условие было: выпьет – выгоню.

Тимур был вне себя. Он сел в свой родной «уазик», приехал ко двору Сашка. Сашок мало что соображал от горя, словно ничего не видел и не слышал. Равнодушно обещал Тимуру, что пить на поминках не будет.

На следующий день Тимур поехал в Таежный, разбираться с Малеевым. Пригрозил, что если Малеев не перечислит в ближайшее время деньги, то он подаст на него в суд.

На третий день Тимур отправился договариваться с потенциальными заказчиками, но те от покупки вездехода отказались – купили не так давно какой-то импортный…

На четвертый день Тимур нашел новых заказчиков.

Словом, всю неделю после приезда он крутился, точно белка в колесе.

Он один занимался всем. В поселке никто не хотел работать, всем на все было наплевать, и лишь он один, Тимур, был единственным, кто жил и горел… И почему только Белла не любила его, такого хорошего?..

Едва только образовалось «окно», Тимур отправился к ней – поговорить. Посмотреть на нее.

…Белла, по локоть в глине, лепила какой-то горшок на гончарном круге. Двери и окна в сарае, где она обычно работала, были распахнуты настежь – жарко.

– Здравствуй.

– Здравствуй, – равнодушно отозвалась девушка.

Тимур, не дождавшись приглашения, сел на колченогий стул неподалеку.

Белла молча крутила круг – с убранными вверх волосами, в обрезанных старых джинсах, майке… Ее кожа блестела от пота, тонкие пряди намокших волос висели вдоль лица.

Эти запястья. Эти щиколотки босых ног. Эти ключицы… Эта золотистая, словно смазанная маслом, влажная, гладкая кожа, маленький крестик в ложбинке над грудью…

Белла была красива настолько, что Тимуру чуть дурно не стало.

– Как жить-то дальше будем, Белла? – с трудом произнес он.

– Я не знаю.

– Я тебя никому не отдам. К тебе и на шаг никто подойти не сможет.

– Я знаю, – повторила она. Потом все-таки заговорила: – Ты, я слышала, зверствуешь сильно.

– Неправда. Это я людям оскотиниться не даю, – возразил Тимур. – Я хороший.

– Ты не бог, чтобы людей наказывать.

– Я все делаю правильно.

– Откуда ты знаешь? – Она пожала плечами презрительно. – Ты… ты безжалостный!

– А ты? Почему бы тебе меня не пожалеть, а?

Белла ничего не ответила, вновь принялась вертеть круг.

Тимур посидел рядом с ней еще немного, потом вышел.

Высоко над головой синело небо. Ослепительно сияло солнце. Пахло выжженной травой, из окон дома доносился аромат варенья… Анжелка варила.

И небо, и солнце, и горько-сладкий аромат, разлитый в воздухе – все это навевало покой, умиротворение. Обещало счастье.

«А я сглупил, – вдруг подумал Тимур. – Чего это я на Беллу взъелся? Это ей Африканов голову заморочил. Надо было его убрать. Да, точно! Надо было придумать что-то такое, хитрое… Чтобы его не было. И чтобы Белла не знала об этом. А потом явиться к ней, утешать, сочувствовать… рано или поздно она бы вновь полюбила меня. Ей деваться было бы некуда… А теперь она думает, что я злодей. Я сглупил, ох как сглупил! Подпортил бы чего в его машине, и он бы – вдребезги… А Белла – моя… Его, его надо было убрать – Африканова!»

* * *

Вторую неделю на столе стояла бутылка коньяка и «неправильная» рюмка с коньяком. Коньяк постепенно испарялся, уровень золотисто-коричневой жидкости в рюмке с каждым днем становился все меньше и меньше…

А Африкан ходил вокруг рюмки и не мог прикоснуться к ней. Но не потому, что рано было. И не потому, что он «завязал» и теперь «развязываться» не хотел. Ерунда какая…

Африкан точно знал, что если выпьет, то умрет.

Потому что алкоголь был не только утешением и забвением. Еще он открывал невидимые двери, он выпускал мятежную душу на свободу, он давал возможность воспарить над реальностью… Алкоголь раскрепощал, он позволял сделать то, что в трезвом виде казалось безумием, пугало.

Если бы Африкан выпил, то повесился бы.

Он точно это осознавал.

Африкан знал, где в доме лежит веревка, куда эту веревку можно подвесить… Обладая сознанием сценариста, драматурга, создателя, творца, Африкан видел, как все будет. Как он выпьет, как отпустит в душе, как он, вздохнув наконец облегченно, пойдет за веревкой, как привяжет ее, поставит стул, заберется на него… как сунет голову в петлю, как шагнет со стула… И – все.

Финал. Буковки на могильной плите – как титры.

Поэтому Африкан вторую неделю ходил кругами вокруг стола, боролся с искушением.

«А я тебе сказал, Вишенка, что будет, если ты бросишь меня… Я тебя предупреждал? Предупреждал. Это ты меня убила, ты…»

Африкана пугала правда – та, в которой он боялся себе раньше признаться. А правда заключалась в том, что его жизнь оказалась никчемной и скучной. Он не жил. У него, кроме работы, и не было ничего. Только там, в своих фантазиях, он нежился и резвился, он придумывал невероятные истории и романтические сюжеты…

А в жизни – нет. Он, Африкан, как человек, как физическое тело, как материальная субстанция, и пальцем не желал пошевелить… Просто плыл по течению. Так и не вернул Лару. Платил Зине, содержанке…

Ни семьи, ни любви, ни друзей – кроме старого сплетника Валеева. Только нужные люди, собутыльники. Все.

А Белла, маленькая дрянь, перебаламутила все в его душе… Она, выражаясь метафорически, поднесла Африкану зеркало и заставила глядеть в него. Словно сказала – вот ты какой на самом деле, Африкаша.

И Африкан, испугавшись своего отражения, впервые стал шевелиться… жить!

А потом Белла ушла. И Африкан оказался в подвешенном состоянии. Ни туда, ни сюда.

Как раньше существовать уже не хочет, а жить по-новому – не может. Потому что без Беллы.

– Ненавижу… ненавижу тебя! – с яростью произнес Африкан, мысленно обращаясь к Белле. – Змеюка… Гадина! Пригрел на груди… А ты!

«Нет, не могу больше. Пора!» – Африкан махнул рукой и налил в рюмку коньяка, вернее – долил.

Взял рюмку, поднес ее к лицу, вдохнул запах коньяка, зажмурился. Потом вспомнил, что в комнате Беллы остались ее вещи. Он в эту комнату даже заглянуть второй раз боялся, после ухода Беллы…

«Выкину все на помойку и выпью тогда!» Уничтожение вещей Беллы означало уничтожение самой Беллы. Да. Точно. Уничтожить ее, потом – себя.

Африкан поставил рюмку и решительно ворвался в комнату Беллы. Принялся методично и сосредоточенно пихать в огромный полиэтиленовый пакет ее шмотки.

– На помойку, на помойку… – почти весело напевал он при этом.

Отдернул штору, увидел на подоконнике ее керамические поделки.

– И это тоже на помойку, на помойку…

Африкан принялся швырять в пакет поделки. И вдруг замер. Последней, в углу, стояла какая-то фигурка. Но почему – какая-то? Это был он сам, Африкан. Очень натуральный и живой. В своей меховой жилетке. Словно шагающий куда-то, устремленный вперед, с серьезным и вдохновенным видом.

– Ведьма… Я знал, Вишенка, что ты – ведьма! Колдунья вуду. Ты меня приворожила!

Африкан взял фигурку в руки.

Керамический Африкан был великолепен. Еще лучше, чем в жизни. Можно сказать, что Вишенка очень польстила ему, Африкану… «Это – я? Так вот ты меня каким видела, оказывается?»

Красавец. Роскошный. Король-солнце. Гений. Божество…

Таким она видела его, Белла, – роскошным красавцем, королем и гением. Вовсе не никчемным пьянчужкой… Только безумно влюбленная женщина, только полная обожания и преклонения женщина могла создать такой портрет. Портрет своего возлюбленного. Единственного.

– А! А-а… А-а-а! – вдруг закричал Африкан, с ужасом глядя на керамическую фигурку в своих руках. – А-а…

Африкан сел на пол. Он был на грани безумия… Он, который считал себя знатоком человеческих душ, умевшим просчитать любой характер, предугадать поступки других людей – как реальных, так и придуманных… Он вдруг понял, что Белла любит его, и любит до безумия. Да она влюблена в него, в Африкана, точно кошка!

«Вишенка, ты чего? Ты почему мне тогда написала это бредовое письмо? Да что ж ты врешь-то, а? Ты же не могла меня бросить, не могла!»

Африкан отставил фигурку в сторону и принялся сосредоточенно рыться в полиэтиленовом пакете, доставая вещи обратно.

Вот ее шифоновое платье с причудливыми узорами. Как она его обожала, это платье… Куртка. Куртку она тоже обожала. Туфельки. Помнится, когда она купила их, принесла домой, то чуть не целовала… Пригоршни бус, купленных в порыве неумеренной жадности. Джинсы – их Белла, помнится, искала целый день, чтобы и фасон, и размер, и еще хрен знает что было правильным…

Шмоточница и тряпичница Белла не пожелала расстаться с этими вещами даже тогда, когда они с Африканом в первый раз поссорились. Она утащила все это барахло с собой, в мастерские.

А тогда какого… тогда почему она все это оставила сейчас? Непонятно. Невероятно.

Значит, что-то случилось. Страшное. То, чего Африкан не знает. Тайна. Психологическая загадка.

От ужаса у Африкана даже волосы на голове зашевелились. Он встал, огляделся.

– Дьявол… Дьявол!

Африкан бросился на кухню, швырнул рюмку с коньяком в раковину – стекло с треском раскололось. И ведь чуть не повесился… Дьявол чуть не обманул его!

Африкан метнулся к своему компьютеру, вошел в Интернет. «Заказ авиа и ж. д. билетов на дом».

– А куда мне ехать-то? – прошептал Африкан вслух. И похолодел. Он не знал, где искать Беллу. Она вроде рассказывала о себе, о своей сестре… Но где они жили-то?! Африкан всех этих подробностей решительно не помнил. Знал, но забыл. И ведь ловил уже Беллу на каком-то вокзале, только вот на каком? Забыл! Африкан запаниковал.