Но в последнюю неделю она тратила деньги с таким ожесточением, словно они вот-вот должны были выйти из моды. Иногда Белле казалось, что таким образом испытывает судьбу: втягивает себя в такие финансовые затруднения, из которых единственный выход — замужество за Рупертом.

Как бы то ни было, она твердо решила приобрести новое платье. Ей было известно, что Стива тоже пригласили на свадьбу, что он часто видится с Ангорой, и поэтому надо показаться там еще более ослепительной, чтобы сразить его наповал.

Поход по магазинам подействовал на нее крайне удручающе. Чуть ли не в половине из них шли распродажи. Все, что она примеряла, выглядело ужасающе, да к тому же она не имела представления о том, какая будет погода. Стоял такой дурацкий серенький денек, который легко мог перейти в жаркий вечер.

— Красно-коричневый цвет будет этой осенью в большой моде, — уверяла продавщица, натягивая на нее шерстяное платье и придерживая на спине большие складки, чтобы казалось, что оно хорошо сидит.

Глядя на себя в зеркало, Белла наконец решила:

— Я похожа на нечто, чем вытошнило кошку. Мне нужно новое лицо, а не новое платье.

К двум часам, когда она уже совсем отчаялась, ей попалось плотно облегающее серо-зеленое платье без рукавов, с низким вырезом. Это была единственная более или менее сексуальная вещь из всего, что она примеряла.

— Вы считаете, это подойдет для свадьбы? — безнадежно спросила она.

— О да, — заверила ее продавщица. — Теперь люди надевают что угодно куда угодно.

К тому времени, когда она подыскала мягкую кораллового цвета шляпку и в тон к ней туфли, дальнейшими поисками заниматься было уже некогда. Но когда позднее дома она надела все это на себя, то оказалось, что при дневном свете с ее рыжеватыми волосами коралловый цвет смотрится отвратительно.

Через полтора часа ей надо было быть в церкви. Ее парикмахер в тот день не работал. Единственное, что оставалось, — это помыть голову красящим шампунем. Но в спешке она не прочитала инструкцию, которая запрещала использовать его на крашеных волосах. В результате получился не легкий оттенок цвета тициан, а ярко-оранжевый, переходящий в помидор, и это — при чрезмерной пышности волос.

Тут же она сообразила, что полутона ее искусно нанесенной косметики ко всему этому кошмару уже совсем не подходят.

Кожа казалась тусклой, глаза уменьшились и выглядели усталыми и никакой пудрой невозможно было удалить мешочки под ними.

К тому же похолодало. Резкий восточный ветер теребил листья платанов. Все ее пальто были слишком коротки для нового платья. Выходя из дома, она обернула вокруг шеи рыжую лисью шкуру, подумав: «Против этой шайки мне нужны союзники».

Около церкви собралась толпа зевак, наблюдавшая за церемонией. Белла, безнадежно опоздав, подкатила одновременно с машиной новобрачных и, торопясь войти раньше них, споткнулась на ступеньке.

— Уже под мухой, — сострил какой-то шутник из толпы.

Ласло помог ей удержаться на ногах. С раздражением она заметила, что он очень хорошо смотрится и черно-белая строгость утреннего костюма чрезвычайно идет его желтоватой коже и неправильным чертам. Посмотрев на ее волосы, он промолвил:

— Ого! — А потом, заметив голые руки, добавил с удивлением; — вам в церкви будет зверски холодно.

Ей хотелось улизнуть незамеченной на какую-нибудь заднюю скамью, но Ласло, взяв ее руку как в тиски, провел ее во второй ряд от алтаря, объяснив:

— Вы ведь теперь член семьи.

Руперт, изящный и бледный почти как белая гвоздика в его петлице, попытался было сесть рядом с ней, но Ласло помешал этому, сказав:

— Ух-ух, тебе надо сидеть впереди и присматривать за Констанс. — И очень решительно сел рядом с Беллой на край скамьи. Белла быстро от него отсела, столкнувшись с очень распутного вида стариком с длинными седыми бакенбардами.

— Ты еще не знакома с дядей Вилли, Белла? — спросил Ласло.

Неподалеку от Руперта сидел неряшливый, но миловидный подросток, стриженный под горшок.

То был, вероятно, Джонатан, брат Руперта, отпущенный из школы.

Через проход от Беллы сидел Тедди со своим шафером. Он то поправлял воротничок, то приглаживал свои свежеостриженные волосы, и его бело-розовые щеки заливались при этом краской.

— Я утешил мать, — сказал Руперт, — убедив ее в том, что она не теряет дочь, а всего-навсего приобретает кретина.

Белла прыснула. Присутствующие крутили головами и приветствовали знакомых: «Привет, сколько лет, сколько зим…»

Орган уже в четвертый раз играл одну и ту же кантату Баха. Оглядевшись украдкой, Белла поняла, что, как обычно, оделась неправильно.

Все были в шелковых платьях или хорошо сшитых костюмах. То было отчаянное соревнование в элегантности. Ласло оказался прав: в церкви стоял ледяной холод. Ее голые руки покрылись гусиной кожей. Сидевший рядом дядя Вилли, не стесняясь, разглядывал ее груди. Чтобы затруднить ему это занятие, Белла в раздражении опустила лису на вырез платья.

— Лиса спряталась в нору, — заметил Ласло.

Белла с каменным выражением лица смотрела вперед на огромную цветочную композицию, украшавшую Констанс. И вдруг она заметила, что ее платье, казавшееся таким респектабельным, когда она стояла, теперь разошлось в разрезе, открыв значительную часть бедра и трусики с надписью «Оставь надежду, всяк сюда входящий», которые Рози подарила ей ко дню рождения. Она поспешно прикрылась, но до этого Ласло и дядя Вилли успели все хорошенько рассмотреть.

Я убью его, кипятилась про себя Белла, убью, а потом выбью ему зубы.

Еще один старый родственник, мирно спавший позади нее, внезапно проснулся и громко произнес:

— А ну, живее! Чего ждем!

По рядам прошел шелест оживления, когда Констанс, похожая на запыленный двухэтажный автобус, величаво проплыла по проходу, грациозно помахивая рукой друзьям и родственникам.

— Она утверждает, что изобрела платье-палатку, — прошептал Белле Руперт, — но чтобы закрыть себя, ей понадобится пара шатров.

Наконец, когда Белла уже почти превратилась в ледяной столп, орган грянул «Невеста идет», и все встали.

С бессмысленной улыбкой на лице, разя на ходу коньячным перегаром, появился Чарлз. Он вел под руку Гей, бледную, но державшуюся довольно уверенно и закрывавшую огромным букетом всякие свидетельства беременности. Она двигалась медленно, потому что через каждые несколько секунд ее голову дергала вуаль, на конец которой наступала шедшая за нею девочка, подружка невесты.

Шествие замыкала Крисси, вся в розовом и с венком из роз на черных блестящих волосах.

Грим был явно профессиональной работы. Смотрелась она красиво, но было в ней что-то погребальное. Руперт повернулся и подмигнул ей, пытаясь заставить ее улыбнуться.

— Возлюбленные дети мои, — затянул епископ.

Белле пришлось заглядывать в один требник с Ласло. Напрягаясь от ненависти, она смотрела на его длинные пальцы с красиво обработанными ногтями и старалась не вдыхать нежные оттенки мускуса и лаванды его одеколона.

— Прежде всего, — говорил епископ, — это предписано для рождения детей.

— Уж это точно, — усмехнувшись, прошептал Руперт.

— Далее, как лекарство от греха для тех, кто лишен дара воздержания.

— Надеюсь, вы понимаете, что он имеет в виду, — негромко сказал Ласло.

Белла его не слушала, она представляла себе, что стоит на месте Гей в платье атласа с длинными рукавами, с гладкой прической, позволяющей увидеть ее чуть порозовевшие щеки, с невероятно тонкой талией, приобретенной с помощью жесточайшей предсвадебной диеты, а рядом с ней — сокрушительно красивый, гордо ей улыбающийся и надевающий ей на палец золотое кольцо — Стив.

— В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, любить и заботиться друг о друге, пока нас не разлучит смерть, — повторял Тедди за епископом своим придушенным голосом.

Но мог бы Стив когда-нибудь встать у алтаря рядом с нею? Способен ли он любить и заботиться о ком-нибудь очень долго? А сама она сможет полюбить и беречь Руперта, как Крисси?

Посмотрев вбок, она увидела, что Крисси остановившимся взглядом смотрит прямо перед собой и слезы катятся у нее по щекам. Какая же во всем этом дурацкая путаница, подумала Белла.

— Мне плохо, — сказала одна из девочек, подружек невесты.

«Единый всеблагой, бессмертный и невидимый», — пел хор. Ласло громко подтягивал басом. Он из тех, кто способен поставить своих детей в неловкое положение своим чересчур громким пением в церкви, подумала Белла.

Все сели для молитвы. Епископ, все более воодушевляясь, говорил о верности и неколебимости устоев, столь необходимых в современном мире, когда рушится так много браков.

Дядя Вилли терся ногой о бедро Беллы. Она не могла от него отодвинуться, потому что оказалась бы прижатой к Ласло.

Белла свирепо смотрела прямо перед собой. Похоже, ей предстояло слишком хорошо изучить это цветочное украшение. Вдруг Руперт с непосредственностью, придававшей ему такое обаяние, повернулся, взял ее руку и пожал. Она знала, что и Ласло, и Крисси наблюдают за ним. Румянец покрыл ее лицо и плечи.

Когда все переходили в ризницу, Констанс плакала, не стыдясь слез.

— Это не оттого, что от нее уходит Гей, — сухо сказал Ласло, — а от мысли о том, каких денег ей это стоило.

Пронзительный тенор пел «Овцы могут пастись спокойно».

Ожидание стало невыносимым.

— Похоже, брачное таинство совершено, — проговорил Руперт, — теперь бы покурить.

Процессия направилась обратно. Тедди алел от смущения, Гей, успокоившись, слегка улыбалась, ловя взгляды родственников.

— Я слышал, что вы актриса, — сказал Белле дядя Вилли. — Бывали в Кроссроудз. Я никогда не пропускаю. Чертовски хорошая программа.

Несколько минут присутствующие, сгрудившись, позировали фотографам. Руперт, встав со скамьи, тут же пожал Белле руку.

— Господи, что за представление! Привет, тетя Вера. Когда мы поженимся, дорогая, такого дурацкого цирка устраивать не будем. Привет, дядя Берти. Просто заглянем в отдел регистрации в Челси и сразу — в аэропорт на рейс в какое-нибудь теплое местечко.

Белла нежно накрыла его руку и, глядя прямо на Ласло, сказала:

— Согласна. И как можно скорее. Мне что-то надоели долгие помолвки.

Прием был кошмарным. Его устроили в трех огромных шатрах в саду Энрикесов. Никогда еще в жизни Белла не чувствовала себя такой одинокой и неприкаянной.

Публика была самой разношерстной. Старомодно разодетые родственники Тедди в шелковых платьях спортивного покроя и с фетровыми шляпками на головах были почти неотличимы от сотрудниц Констанс по комитету, которые все время перекрикивались одна с другой и не переставая пили апельсиновый сок. В одном из углов, явно неловко себя чувствуя, расположились несколько дюжин квартиросъемщиков из домов отца Тедди. Но самую большую часть гостей, как поняла Белла, составляли друзья Ласло и Чарлза, члены международной колоды, самые богатые и самые международные. И хотя иные из них оказались в джинсах, от них исходила того рода спокойная самоуверенность и ясное самодовольство, благодаря которым их принимали всюду. Куда ни бросишь взгляд, везде, как бабочки из кокона, показывались из меховых манто красивые женщины с сигаретами на алых губах. Они глушили шампанское и отказывались от спаржи и копченого лосося, блюдя фигуру, остроумно щебетали с учтивыми, привлекательными, дорогого вида мужчинами. Белла никогда не видела такого количества людей, которые, казалось, давно знали друг друга, а если даже и не знали, то находили уйму общих друзей.

Руперт всячески старался за ней присматривать, но его то и дело уводили от нее то Констанс, то Чарлз, а особенно Ласло, чтобы он занялся кем-то или чем-то.

Она попыталась было сверкнуть и позабавиться, но из-за нервозности и неуверенности голос ее звучал более искусственно, чем обычно. Она старалась скрыть свою безнадежную робость, но знала, что это получается у нее довольно фальшиво и неловко. Руперт решил внедрить ее в какую-то компанию, но это было все равно что пытаться засосать пылесосом болт. Уже через пять минут она была оттуда исторгнута.

И при этом они так шумели! Половина разговоров велась на иностранных языках, все это сопровождалось смехом и восклицаниями в духе разговорных сцен в «Фиделио».

Она даже не могла позволить себе выпить, потому что вечером у нее спектакль. От отчаяния она съела пять эклеров и почувствовала себя плохо.

Вдруг словно кто-то приложил ей к спине раскаленное железное клеймо. Она увидела стоявшую позади нее Крисси, глаза которой сверкали страданием и ненавистью.

— Розовое вам очень идет, — нервно сказала ей Белла. — И вы так похудели! Вы просто очаровательны.

— Но недостаточно очаровательна, — отрезала Крисси и, повернувшись на каблуках, исчезла в толпе.

Даже разговор с дядей Вилли был бы предпочтительнее такого одинокого стояния, но его взяли в оборот какие-то тетушки.